поддерживали порядок, брали легкую дань, не проявляли насилия и всячески образовывали народы.
А вот местные бояре дрались за власть и народ, очевидно, мучили. Так что решение позвать варягов назад исходило не от аристократов, а от простого народа. Боярам пришлось согласиться, потому что. сами понимаете: откажутся — больше не жить.
Для Карамзина 862 год — точка отсчета, с которой начинается путь объединения народов и их движение к созданию сильного государства с легитимными монархами во главе.
Однако не только потомков, но даже современников Карамзина донимал вопрос: а где же он, собственно, увидел монархию? В чем выражалось самодержавное правление того же Рюрика?
Ведь именно при Рюрике, пусть и легендарном, зафиксированы летописцем первые народные выступления против княжеской власти. То есть тот самый народ, что всем миром звал на правление заморского князя со всей Русью, вдруг взбунтовался в Новгороде и послал этого князя подальше.
Рюрик был первым, кто этой новгородской чести удостоился, пусть это и легенда: «новейшие Летописцы говорят, что Славяне скоро вознегодовали на рабство и какой-то Вадим, именуемый Храбрым, пал от руки сильного Рюрика вместе со многими из своих единомышленников в Новегороде — случай вероятный: люди, привыкшие к вольности, от ужасов безначалия могли пожелать Властителей, но могли и раскаяться, ежели Варяги, единоземцы и друзья Рюриковы, утесняли их — однако ж сие известие, не будучи основано на древних сказаниях Нестора, кажется одною догадкою и вымыслом».
В другой главе, безотносительно Рюрика, Карамзин подобные случаи бунта вовсе не находил «догадкою и вымыслом», а давал такое объяснение: не народ пытался изгнать князей, а бояре, недовольные тем, что власть у них уплыла прямо из рук. Конечно, никаких бояр в том виде, что существовали несколько столетий спустя, в новгородской земле IX века не имелось. Как не имелось ни монарха, ни монархии, ни гуманистов-варягов.
Но эта карамзинская неточность в определениях и желание найти идеальный способ правления в глубокой древности породили уже идею государственного уровня: версия самодержавия в исполнении Рюрика легла в основу той искомой даты, откуда началась государственность. 862 год был признан ее рождением. Именно поэтому и тысячелетие существования Российской империи как государства отмечалось в 1862 году. Карамзин до этого дня не дожил, но мог бы порадоваться.
Начало Древней Руси
Олег-правитель
879–912
Если в 862 году произошло утверждение варяжской власти, то в 864 году после смерти братьев Рюрик получил единоличное правление. И — по Карамзину — тут же сложилась система монархического правления с феодальным, поместным или удельным землевладением и новыми общественными отношения, аналогичная европейской.
То есть новгородская Русь IX века ничем не отличалась от королевств Западной Европы, точнее — от системы управления, характерной для германских народов. Принцип построения был один и тот же: «Монархи обыкновенно целыми областями награждали Вельмож и любимцев, которые оставались их подданными, но властвовали как Государи в своих Уделах: система, сообразная с обстоятельствами и духом времени, когда еще не было ни удобного сношения между владениями одной державы, ни уставов общих и твердых, ни порядка в гражданских степенях, и люди, упорные в своей независимости, слушались единственно того, кто держал меч над их головою. Признательность Государей к верности Вельмож участвовала также в сем обыкновении, и завоеватель делился областями с товарищами храбрыми, которые помогали ему приобретать оные». Между тем современные исследователи склонны считать, что если и был какой-нибудь заграничный Рюрик, то власть он, без всякого сомнения, узурпировал, местное население подчинил (отсюда и бунты), но скорее всего с Новгородом у него имелся договор примерно того же содержания, что после заключали все приглашенные князья с городом — там точно назначались обязанности князя и плата за его услуги. То есть он обладал только властью над собственной дружиной, а всеми действиями руководило новгородское правительство.
Карамзин ничего подобного видеть не желал. Он искал в Новгороде неограниченную власть князя, истинное отечественное самодержавие. Именно поэтому эпизод с убийством отправившихся в Киев варягов Аскольда и Дира он рассматривает как возвращение власти законному самодержцу.
Для тех, кто запамятовал, суть происшествия такова. Двое варягов отправились (не то по заданию северного князя, не то в поисках легкой добычи) дальше на юг, куда Рюрик не совался, взяли Киев и стали там благополучно править. По летописи они легко отобрали богатый Киев у прежних хозяев хазар, прекратили выплату дани и создали, по видимости, самостоятельное государство, независимое от восточного соседа. В этот свободный Киев из Новгорода отправилась следом уже более крупная военная экспедиция, которая не только осела в том же Киеве, но и снарядила большой флот для похода на Константинополь. По летописи, поход оказался неудачным. По Карамзину — тоже: «Прежде шли они в Константинополь, вероятно, для того, чтобы служить Императору: тогда, ободренные своим успехом и многочисленностию войска, дерзнули объявить себя врагами Греции.
Судоходный Днепр благоприятствовал их намерению: вооружив 200 судов, сии витязи Севера, издревле опытные в кораблеплавании, открыли себе путь в Черное море и в самый Воспор Фракийский, опустошили огнем и мечом берега его и скоро осадили Константинополь с моря. Столица Восточной Империи в первый раз увидела сих грозных неприятелей; в первый раз с ужасом произнесла имя Россиян. Молва народная возвестила их Скифами, жителями баснословной горы Тавра, уже победителями многих народов окрестных.
Михаил III, Нерон своего времени, царствовал тогда в Константинополе, но был в отсутствии, воюя на берегах Черной реки с Агарянами. Узнав от Эпарха, или Наместника Цареградского, о новом неприятеле, он спешил в столицу, с великою опасностию пробрался сквозь суда Российские и, не смея отразить их силою, ожидал спасение от чуда. Оно совершилось, по сказанию Византийских Летописцев. В славной церкви Влахернской, построенной Императором Маркианом на берегу залива, между нынешнею Перою и Царемградом, хранилась так называемая риза Богоматери, к которой прибегал народ в случае бедствий. Патриарх Фотий с торжественными обрядами вынес ее на берег и погрузил в море, тихое и спокойное. Вдруг сделалась буря; рассеяла, истребила флот неприятельский, и только слабые остатки его возвратились в Киев».
Летопись дает событие под 866 годом. Из византийских источников известно, что неудачный поход закончился договоренностью между митрополитом Фотием и варягами о принятии христианства. В этот год в Киев были посланы греческие миссионеры, а еще через год киевские варяги частично крестились. Это расходится с официальной версией, что крещение было принято Русью при князе Владимире век спустя, но Карамзин был склонен доверять византийским историкам: тем вовсе не требовалось удревнять дату принятия христианства в Киеве.
Одновременно с христианством киевляне получили и приспособленную для славянских народов письменность — кириллицу. Новгородские варяги от всех этих благ оставались отрезанными: о контактах между Киевом и Новгородом ничего не говорится. Рюрик правил севером, присоединял область за областью и в конце концов умер. Наследник (вот тут становится ясным, что Нестор не мыслил в своем веке другой способ передачи власти, тем более этого не мыслил Карамзин, потому и полностью доверяется «показаниям» летописца) был слишком мал для самостоятельного правления, так что роль регента при нем взял на себя Олег. О нем известно только то, что он был родичем Рюрика.
Первое, что сделал Олег — набрал огромное войско, включив в него не только новгородских варягов и заморских сотоварищей, но и местное население севера: славян, мерю, чудь, весь. И стал понемногу двигаться на юг, присоединяя город за городом.
В конце концов это войско добралось до Киева. Желая захватить город малыми усилиями, Олег попросту обманул киевских правителей: представившись варяжскими купцами, он с немногочисленными людьми выманил их к судам, после чего предъявил наследника Рюрика и обвинил в якобы состоявшейся узурпации власти: «Вы не Князья и не знаменитого роду, но я Князь, — и показав Игоря, примолвил: — Вот сын Рюриков! Сим словом осужденные на казнь Аскольд и Дир под мечами убийц пали мертвые к ногам Олеговым…»
Признавая правомерность отъема самой власти, Карамзин тем не менее вынужден тут заметить: «Простота, свойственная нравам IX века, дозволяет верить, что мнимые купцы могли призвать к себе таким образом Владетелей Киевских; но самое общее варварство сих времен не извиняет убийства жестокого и коварного.
Тела несчастных Князей были погребены на горе, где в Несторово время находился Ольмин двор; кости Дировы покоились за храмом Св. Ирины; над могилою Аскольда стояла церковь Св. Николая, и жители Киевские доныне указывают сие место на крутом берегу Днепра, ниже монастыря Николаевского, где врастает в землю малая, ветхая церковь».
Киевлянам ничего не оставалось, как признать нового князя. Киев понравился Олегу гораздо больше Новгорода. Недаром, по летописи, именно Олег первым назвал этот город матерью городов русских. Карамзин объясняет это предпочтение тем, что Киев лежал на границе освоенной Олегом земли, из него было удобнее делать набеги на соседей и еще непокоренные племена, чем из северного Новгорода.
На всем пути между Новгородом и Киевом по приказу Олега стали ставить новые города. Скоро ему удалось отбить у хазар окрестные славянские племена: он разбил хазарские военные отряды и снизил дань для «освобожденных» славян. Северяне, древляне, радимичи, дулебы, тивирцы, хорваты, волыняне и другие племена перешли под власть киевского правителя.
При Олеге же был проведен поход на Константинополь, чего ожидали, очевидно, варяги, памятуя о неудачном Аскольдовом. «Олег, наскучив тишиною, опасною для воинственной Державы, или завидуя богатству Царя-града и желая доказать, что казна робких принадлежит смелому, решился воевать с Империею. Все народы, ему подвластные: Новогородцы, Финские жители Белаозера, Ростовская Меря, Кривичи, Северяне, Поляне Киевские, Радимичи, Дулебы, Хорваты и Тивирцы соединились с Варягами под его знаменами. Днепр покрылся двумя тысячами легких судов: на всяком было сорок воинов; конница шла берегом.
Игорь остался в Киеве: Правитель не хотел разделить с ним ни опасностей, ни славы. Надлежало победить не только врагов, но и природу, такими чрезвычайными усилиями, которые могли бы устрашить самую дерзкую предприимчивость нашего времени и кажутся едва вероятными. (Тут Карамзин имеет в виду опасные днепровские пороги…)
Но Олег вел с собою еще сухопутное конное войско: жители Бессарабии и сильные Болгары дружелюбно ли пропустили его? Летописец не говорит о том. Но мужественный Олег приближился наконец к Греческой столице, где суеверный Император Леон, прозванный Философом, думал о вычетах Астрологии более, нежели о безопасности Государства. Он велел только заградить цепию гавань и дал волю Олегу разорять Византийские окрестности, жечь селения, церкви, увеселительные дома, Вельмож Греческих.
Нестор, в доказательство своего беспристрастия, изображает самыми черными красками жестокость и бесчеловечие Россиян. Они плавали в крови несчастных, терзали пленников, бросали живых и мертвых в море. Греки, которые все еще именовались согражданами Сципионов и Брутов, сидели в стенах Константинополя и смотрели на
