и срочно отправили гонца к Шемяке. Тот начал вести переговоры, чтобы Василия вообще навсегда оставили в монгольском плену, но Махмет рассудил иначе — он отпустил великого князя. Шемяка боялся, что тайна переговоров станет для Василия очевидна и тогда ему не жить. Он решил погубить великого князя хитростью. Для этого он распустил слух, что Василий собирается передать власть на Руси хану Махмету.

В это поверили. И когда Василий отправился в Троицк на богомолье, заговорщики захватили великокняжескую семью и Москву. На другой день прямо в церкви схватили и самого Василия. Шемяка нарек себя великим князем. Припомнив ослепление своего брата Василия Косого, Шемяка поступил с князем точно так же — приказал ослепить. Вот почему Василий Васильевич и получил именование Темного.

Шемяка как правитель оказался не лучше Василия. Он хотел, кажется, восстановить справедливость и вернуть то, что отняли московские князья, их прежним владельцам, но не знал, ни с чего начать, ни как это сделать. Это было невыгодно тем, кто получил земли от великого князя, так что в ответ на заговор Шемяки созрел заговор Ряполовских, и, хотя заговор был неудачным, Шемяка согласился освободить Василия из-под стражи.

Шемяка сделал роковую ошибку. Пару дней он считал, что Василий смирился со своей участью. Но стоило тому побывать в Кирилловом монастыре и послушать поучения старцев, как он сразу забыл о смирении и отправился к тверскому князю, которого прежде изводил. У него он попросил в помощь войско. Не правда ли, это наводит на размышление, что в своем княжестве у него было не слишком хорошо со сторонниками?

Князь согласился, но с условием, что его дочь Мария станет женой Ивана, сына Василия. Великий князь пошел на Москву. По пути войско встретило монголов и думало принять бой, когда оказалось, что и монголы идут на помощь Василию. С ратью Шемяки удалось справиться быстро. Сам Шемяка был в Угличе, так что поражение под Москвой оказалось для него полной неожиданностью. Пришлось снова мириться и договариваться. Захваченных членов семьи Василия он вернул, вернул все похищенное из Кремля, а также города, которые ему выделил Василий. В конце концов они как бы примирились.

Слепой Василий управлял Московской Русью жестче, чем Василий зрячий. Это благодаря его трудам на митрополитов была возложена государственная задача смирять князей и держать их в повиновении. Это он придумал переходную схему наследования власти, когда при живом великом князе назначается соправитель-наследник (похоже, по византийскому образцу), чтобы передача власти после смерти первого не вызывала никаких споров. И это он обвинил Шемяку в нарушении договора, чтобы решить его судьбу не так приятно, как могло показаться.

А дело вот в чем. Нужно просто всмотреться в пункты этих обвинений: «Епископы Российские от имени всего Духовенства писали к нему, что он не исполняет договора: не отдал увезенной им Московской казны и драгоценной святыни; грабит Бояр, которые перешли от него в службу к Василию; сманивает к себе людей Великокняжеских; тайно сносится с Новымгородом, с Иоанном Можайским, с Вяткою, с Казанью. Над Синею, или Ногайскою Ордою, рассеянною в степях между Бузулуком и Синим, или Аральским морем, отчасти же между Черным и рекою Кубою, господствовал Седи-Ахмет, коего Послы приезжали к Великому Князю: Шемяка не хотел участвовать в издержках для их угощения, ни в дарах Ханских, ответствуя Василию, что Седи-Ахмет не есть истинный Царь».

Пункты великолепны, особенно пункт о дани. И символично, что донос на Шемяку написан епископами.

Василий организовал против Шемяки поход, в котором тот и был разбит, а практически все его войско полегло при защите городка Галича. Сам Шемяка, как некогда собирался, бежал в Новгород. Вот это было тут же записано в вину новгородцам: приняли Шемяку и позволили тому ходить походами на северную часть московских владений.

Но Шемяка не усидел в Новгороде и ушел оттуда в Устюг. Туда же отправил свое войско Василий: он не мог оставить Шемяку в покое. Шемяке снова удалось ускользнуть, и снова в Новгород. Там его и настигла рука подосланного Василием убийцы: беспокойного князя отравили. А новгородцы погребли его с честью. Из этого можно сделать вывод, что не всему в рассказах о том, какой Шемяка плохой, можно верить. Новгородцы, конечно, охотно принимали противников Москвы, но при Василии среди таковых был не только Шемяка.

Новгородцы и поплатились за свою гостеприимность. «Великий Князь, провождаемый Двором, прибыл в Волок, куда, несмотря на жестокую зиму, полки шли за полками, так, что в несколько дней составилась рать сильная. Тут Новогородцы встревожились, и Посадник их явился с челобитьем в Великокняжеском стане: Василий не хотел слушать. Князь Оболенский-Стрига и славный Феодор Басенок, герой сего времени, были посланы к Русе, городу торговому, богатому, где никто не ожидал нападения неприятельского: Москвитяне взяли ее без кровопролития и нашли в ней столько богатства, что сами удивились. Войску надлежало немедленно возвратиться к великому Князю: оно шло с пленниками; за ним везли добычу. Воеводы остались назади, имея при себе не более двухсот Боярских детей и ратников: вдруг показалось 5000 конных Новогородцев, предводимых Князем Суздальским. Москвитяне дрогнули; но Стрига и Феодор Басенок сказали дружине, что Великий Князь ждет победителей, а не беглецов; что гнев его страшнее толпы изменников и малодушных; что надобно умереть за правду и за Государя.

Новогородцы хотели растоптать неприятеля: глубокий снег и плетень остановили их. Видя, что они с головы до ног покрыты железными доспехами, Воеводы Московские велели стрелять не по людям, а по лошадям, которые начали беситься от ран и свергать всадников. Новогодцы падали на землю; вооруженные длинными копьями, не умели владеть ими; передние смешались: задние обратили тыл, и Москвитяне, убив несколько человек, привели к Василию знатнейшего Новогородского Посадника, именем Михаила Тучу, взятого ими в плен на месте сей битвы.

Известие о том привело Новгород в страх несказанный. Ударили в Вечевой колокол; народ бежал на двор Ярославов; чиновники советовались между собою, не зная, что делать; шум и вопль не умолкал с утра до вечера. Граждан было много, но мало воинов смелых; не надеялись друг на друга; редкие надеялись и на собственную храбрость: кричали, что не время воинствовать и лучше вступить в переговоры».

Начались переговоры. Итог был кошмарен: «Новогородцы дали Великому Князю 8500 рублей и договорною грамотою обязались платить ему черную, или народную дань, виры, или судные пени; отменили так называемые Вечевые грамоты, коими народ стеснял власть Княжескую; клялися не принимать к себе Иоанна Можайского, ни сына Шемякина, ни матери, ни зятя его и никого из лиходеев Василиевых; отступились от земель, купленных их согражданами в областях Ростовской и Белозерской; обещали употреблять в Государственных делах одну печать Великокняжескую, и проч.; а Василий в знак милости уступил им Торжок».

После скрепления такого договора свободный Новгород становился практически неотличимым от московских городов. Только Вече да колокол еще оставались. Но не все же сразу! Василий понимал, как отнимать свободу. Даже Карамзин вынужден был воскликнуть: «Властолюбие его, кажется, более и более возрастало, заглушая в нем святейшие нравственные чувства».

И правда, к концу жизни он стремился успеть прибрать к рукам как можно больше чужих земель, посылал походы то на своих, то на монголов, то на литовцев, отнимал земли и свободу у князей, которые вдруг начинали ему казаться подозрительными, был томим подозрительностью и наконец умер в марте 1462 года.

Он считался великим князем, но его сын стал уже самодержцем всея Руси.

Часть третья

Портреты властителей московского царства

1462–1612

Приобщение к Византии

Государь, державный великий князь Иоанн III Василиевич

1462–1505

Всея Русь конца XV века была невелика: с востока она ограничивалась рекой Волгой, на западе прямо под Вязьмой утыкалась в Литву, Рязань и Тверь были соседние с этой Русью государства, а Новгород и Псков — самоуправляющиеся территории, куда московской роже в те времена было лучше не соваться. Или соваться только к своим же московитам или боярам с промосковской ориентацией. Если прежде московский великий князь был просто москаль, то есть отъемщик чужих денег, то теперь этот москаль легко превратился в палача — иногда в просвещенного, иногда в плохо просвещенного, иногда в параноидального, но страстно жаждущего единовластия.

Может, московские владыки и сидели бы себе дальше московскими великими князьями, что не мешало им ощущать себя замечательными рабовладельцами, но случилась одна вещь: на западе приказала долго жить Византия. Это случилось еще при Василии Васильевиче, но аукнулось в полной мере при Иване Третьем Васильевиче. Московская Русь превратилась в Московское царство и взяла претензии на наследство Византии.

Сам Карамзин о славном для него времени Ивана Васильевича писал так: «Отселе История наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки Княжеские, но деяния Царства, приобретающего независимость и величие. Разновластие исчезает вместе с нашим подданством; образуется Держава сильная, как бы новая для Европы и Азии, которые, видя оную с удивлением, предлагают ей знаменитое место в их системе политической. Уже союзы и войны наши имеют важную цель: каждое особенное предприятие есть следствие главной мысли, устремленной ко благу отечества. Народ еще коснеет в невежестве, в грубости; но правительство уже действует по законам ума просвещенного. Устрояются лучшие воинства, призываются Искусства, нужнейшие для успехов ратных и гражданских; Посольства Великокняжеские спешат ко всем Дворам знаменитым; Посольства иноземные одно за другим являются в нашей столице: Император, Папа, Короли, Республики, Цари Азиатские приветствуют Монарха Российского, славного победами и завоеваниями от прадедов Литвы и Новагорода до Сибири. Издыхающая Греция отказывает нам остатки своего древнего величия: Италия дает первые плоды рождающихся в ней художеств. Москва украшается великолепными зданиями. Земля открывает свои недра, и мы собственными руками извлекаем из оных металлы драгоценные.

Вот содержание блестящей Истории Иоанна III, который имел редкое счастие властвовать сорок три года и был достоин оного, властвуя для величия и славы Россиян».

Не более и не менее. 43 года для величия и славы России, которой, правда, еще и не существовало, но это детали. Какими же были эти годы?

Как положено, в 20 лет Ивана женили (по обещанию, которое дал Василий своему тверскому соседу) на княжне Марии. На 18-м году жизни княжич стал отцом сына Ивана, которого, чтобы не путать с отцом, стали называть Молодым. А в 23 года после смерти отца Иван Васильевич пришел к власти.

Государство при нем еще не было полностью стянутым вокруг Москвы. Хотя он и женился на тверской княжне, Тверь считала себя самостоятельной.

Таковой же была Рязань, что уж говорить о Новгородской и Псковской республиках. Все это обширное и чужое пока еще владение Иван Васильевич собирался намертво приторочить