по матери — еще и царского рода.
Иван должен был сделать выбор, кому достанется власть после его смерти. В 1498 году Василию тайно нашептали, что отец собирается пронести власть мимо него. И даже назвали имя претендента. Вокруг Василия составился заговор, чтобы Дмитрия убить, то есть закрыть вопрос.
Но о заговоре стало известно, и Иван обошелся с сыном просто: посадил под стражу. Подозревая в заговоре Софью, Иван отстранился от нее. А пойманных заговорщиков казнили мучительной смертью.
После такого события выбор Ивана был прост: он объявил о провозглашении Дмитрия наследником и для пущей неоспоримости велел венчать его на царство при своей еще жизни. Обряд выглядел так: «В назначенный день Государь, провождаемый всем Двором, Боярами и чиновниками, ввел юного, пятнадцатилетнего Димитрия в Соборную церковь Успения, где Митрополит с пятью Епископами, многими Архимандритами, Игуменами, пел молебен Богоматери и Чудотворцу Петру. Среди церкви возвышался амвон с тремя седалищами: для Государя, Димитрия и Митрополита. Близ сего места лежали на столе венец и бармы Мономаховы. После молебна Иоанн и Митрополит сели: Димитрий стоял пред ними на вышней степени амвона.
Иоанн сказал: «Отче Митрополит! издревле Государи, предки наши, давали Великое Княжество первым сынам своим: я также благословил оным моего первородного, Иоанна. Но по воле Божией его не стало: благословляю ныне внука Димитрия, его сына, при себе и после себя Великим Княжеством Владимирским, Московским, Новогородским: и ты, отче, дай ему благословение».
Митрополит велел юному Князю ступить на амвон, встал, благословил Димитрия крестом и, положив руку на главу его, громко молился, да Господь, Царь Царей, от Святого жилища Своего благоволит воззреть с любовию на Димитрия; да сподобит его помазатися елеем радости, приять силу свыше, венец и скипетр Царствия; да воссядет юноша на престол правды, оградится всеоружием Святого Духа и твердою мышцею покорит народы варварские; да живет в сердце его добродетель, Вера чистая и правосудие.
Тут два Архимандрита подали бармы: Митрополит, ознаменовав Димитрия крестом, вручил их Иоанну, который возложил оные на внука. Митрополит тихо произнес следующее: «Господи Вседержителю и Царю веков! се земный человек, Тобою Царем сотворенный, преклоняет главу в молении к Тебе, Владыке мира. Храни его под кровом Своим: правда и мир да сияют во дни его; да живем с ним тихо и покойно в чистоте душевной!..»
Архимандриты подали венец: Иоанн взял его из рук Первосвятителя и возложил на внука. Митрополит сказал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» После этого митрополит благословил обоих государей.
Софья с детьми оставалась в немилости еще год. Однако в 1499 году он вдруг вернул им милости, а в немилость вдруг впали невестка и ее сын. Тут же обнаружился еще заговор, снова полетели головы. Очень высокопоставленные головы. Василия Иван тут же нарек «Государем, Великим Князем Новагорода и Пскова». Это был приговор для Дмитрия: возмущенные псковичи и новгородцы стали искать у него защиты, что сразу вызвало подозрения у Ивана, не желает ли внук его смерти. Теперь он объявил, что передаст трон Василию.
На фоне этой дворцовой истерии началась война с Литвой. Александр не видел смысла в войне, он всеми силами желал мира с тестем. Но Иван стал переманивать на свою сторону его князей, которые уходили вместе со своими землями. Государство таяло на глазах, Москва жирела. В этом отчасти Александр был виноват сам: он вздумал вдруг взять ориентацию на католичество, хотя прежде обе веры были равноправны. Многим русским князьям это не нравилось.
Зато ситуация нравилась Ивану, и он знал, как ее использовать. Вознегодовав на гонения православных (чего и не было), он тут же ввел войска в княжества, передавшиеся от Александра. Последний назначил своим полководцем талантливого Константина Острожского. Силы противников были примерно равны. Но все решила тайная засада: когда литовцы двинулись через мост на Ведроши, русские подрубили его и внезапно смешали ряды воинов. Началась паника. Литовцы бежали. В то же время отряды северных земель взяли Торопец. Но Иван жаждал Смоленска. Только непогода не позволила ему начать штурм.
Тем временем Александр изо всех сил укреплял свои города и искал союзников. Таким образом в союзники попали немецкие рыцари, хан Шиг-Ахмет, венгры и поляки. А из-за непонятной ненависти к невестке и Дмитрию от союза с Иваном отказался московский господарь, отец этой невестки и дед Дмитрия. В 1502 году Иван вдруг посадил Дмитрия в оковы, запретил поминать его имя в церкви и объявил всенародно своим наследником Василия. Он не взял сторону Александра, но об Иване и слышать не желал.
Война в Литве, которую вел Иван, была жесточайшей. Ни от одного врага эти земли не терпели такого опустошения, даже и от монголов. Война истощала оба государства, и в конце концов зашла речь о мире. Но Иван не желал возвращать захваченных земель. На все претензии он отвечал: «Что мы с Божиею помощиею у него взяли, того не отдадим. Еще Киев, Смоленск и многие иные города принадлежат России: мы и тех добывать намерены». Только из особого уважения некоторые незначительные города он вернул.
Чуть не в этот год вдруг умерла Софья. Иван тоже стал слабеть и болеть. Понимая, что жизнь его может внезапно прерваться, он написал завещание в пользу сына Василия. Но прежде Иван думал увидеть его женатым. Будущему царю было уже 25 лет, а он еще не имел жены. Женить сына Иван хотел с выгодой для государства.
Сначала в кандидатки была избрана принцесса датская, но отец поспешил выдать ее за Курфюрста Бранденбургского. Тогда Иван, желая увидеть свадьбу собственными глазами, решил найти невесту в своем отечестве. Выбрал он дворянскую дочь Соломонию Сабурову.
Скоро отпраздновали и свадьбу. После этого Иван жил совсем недолго: в октябре 1505 года его не стало.
Государь князь Василий Иоаннович
1505–1509
Василий принял от отца большую, но разоренную войнами страну. Правил он в полном согласии с политикой своего отца. Словно специально, первым его военным походом стал поход на Казань, который (как и у самого Ивана) закончился неудачно. Но нужды во втором походе уже не было: решивший стать независимым казанский царь скоро клятвенно заверял в дружбе и признал свою зависимость от России.
В литовской политике Василий старался вести дела так, чтобы с виду они казались миролюбивыми, а на самом деле вредили литовскому королю. Александр надеялся, что брат его жены не захочет нарушать установленный мир. Он видел в Василии приятного молодого человека, родственника, а тот видел в шурине только врага. «Одним словом, — говорит Карамзин, — Александр увидел, что в России другой Государь, но та же система войны и мира. Все осталось как было. С обеих сторон изъявлялась холодная учтивость.
В августе 1506 года Король Александр умер: Великий Князь немедленно послал чиновника Наумова с утешительною грамотою ко вдовствующей Елене, но в тайном наказе предписал ему объявить сестре, что она может прославить себя великим делом: именно, соединением Литвы, Польши и России, ежели убедит своих Панов избрать его в Короли; что разноверие не есть истинное препятствие; что он даст клятву покровительствовать Римский Закон, будет отцом народа и сделает ему более добра, нежели Государь единоверный. Наумов должен был сказать то же Виленскому Епископу Войтеху, Пану Николю Радзивилу и всем Думным Вельможам.
Мысль смелая и по тогдашним обстоятельствам удивительная, внушенная не только властолюбием Монарха-юноши, но и проницанием необыкновенным. Литва и Россия не могли действительно примириться иначе, как составив одну Державу».
Но Василий немного опоздал: королем был уже избран Сигизмунд, который желал заключить вечный мир и обменяться пленниками. Для этого Василию нужно было отдать часть награбленного, но своей природной жадности он пересилить не смог. Мир не состоялся. А тем временем из Москвы бежал плененный в первом сражении много лет назад князь Острожский. Сигизмунд принял его как героя. В ответ Василий приютил у себя и приблизил Михаила Глинского. Глинский был еще одним претендентом на литовский престол, но ему не удалось обойти Сигизмунда. Побег в Москву был для него шансом добиться высокой должности при дворе. Больше всего Михаил мечтал восстановить великое киевское княжение, а себя он видел великим князем.
Вместо мира Сигизмунд получил новую войну. Глинский вел русские полки на Минск, Вильну, Смоленск, Оршу, Друцк и силой заставлял литовских князей присягать на верность московскому царю. С юга на Литву шел Менгли-Гирей, с юго-запада — волохи. Немцы требовали денег, а в казне было пусто.
Но Сигизмунд был мужественным и умным правителем: неожиданно русские увидели его части по ту сторону Днепра. Королю удалось очистить Литву от русского войска, и он едва не пошел на Москву. И хотя Глинские пробовали бунтовать юго-западные области против Сигизмунда, народ был равнодушен. Глинских не поддержали. В таком положении дел переговоры о мире уже имели больший успех.
«Король утверждал за Россиею все приобретения Иоанновы, — пишет историк, — а за слугами Государя Российского, Князьями Шемякиным, Стародубскими, Трубецкими, Одоевскими, Воротынскими, Перемышльскими, Новосильскими, Белевскими, Мосальскими все их отчины и города. За то Василий обещал не вступаться в Киев, в Смоленск, ни в другие Литовские владения». Рязанское княжество в этом перечне было записано за Москвой. В первые же годы правления Василий заключил и мир с Ливонией. Этот мир давал надежды на возвращение ганзейской торговли.
А уладив внешнеполитические дела, Василий занялся отечеством. И первым на пути усмирения оказался Псков. Иван не успел отобрать у города его права, но стал ужесточать отношение к горожанам. Василий действовал теми же методами.
«Пример Новагорода ужасал Псковитян, — писал Карамзин, — но, лаская себя свойственною людям надеждою, они так рассуждали: «Иоанн пощадил нас: может пощадить и Василий. Мы спаслись при отце благоговением к его верховной воле: не оскорбим и сына. Гордость есть безумие для слабости. Не постоим за многое, чтобы спасти главное: то есть свободное бытие гражданское, или по крайней мере долее наслаждаться оным».
Сии мысли были основанием их политики. Когда Наместники Великокняжеские действовали беззаконно, Псковитяне жаловались Государю, молили неотступно, но смиренно. Ненавидя Князя Ярослава, они снова приняли его к себе Наместником: ибо так хотел Иоанн, который, может быть, единственно отлагал до случая уничтожить вольность Пскова, несогласную с государственным уставом России: войны, опасности внешние, а наконец, может быть, и старость помешали ему исполнить сие намерение.
Юный Василий естественным образом довершил дело отца: искал и легко нашел предлог. Хотя Псковитяне вообще изъявляли более умеренности, нежели пылкие Новогородцы: однако ж, подобно всем республикам, имели внутренние раздоры, обыкновенное действие страстей человеческих. Еще в Иоанново время был у них мятеж, в коем один Посадник лишился жизни, а другие чиновники бежали в
