К. Маркс

К еврейскому вопросу

Брауншвейг, 1843

Немецкие евреи добиваются эмансипации. Какой же эмансипации добиваются они?Государственно-гражданской, политическойэмансипации.

Бруно Бауэр отвечает им: никто в Германии не эмансипирован политически. Мы сами несвободны. Как же нам освободить вас? Вы, евреи, -эгоисты,когда требуете для себя, как для евреев, особой эмансипации. Как немцы, вы должны были бы работать для дела политической эмансипации Германии, как люди — для дела человеческой эмансипации, и особый род вашего угнетения и вашего позора должен был бы восприниматься вами не как исключение из правила, а, наоборот, как подтверждениеправила.

Или, быть может, евреи требуют уравнения в правах схристианскими подданными?В таком случае они признают правомернымхристианское государство,признают, следовательно, систему всеобщего порабощения. Почему же им не нравится их особое иго, если всеобщее иго им по душе? Почему немец должен интересоваться освобождением еврея, если еврей не интересуется освобождением немца?

Христианскоегосударство знает толькопривилегии.Еврей пользуется в этом государстве привилегией быть евреем. Как еврей, он имеет права, которых нет у христиан. Почему же он добивается прав, которых нет у него, но которыми пользуются христиане?

Когда еврей хочет эмансипироваться от христианского государства, то он тем самым требует, чтобы христианское государство отказалось от своегорелигиозногопредрассудка. Но разве он, еврей, отказывается отсвоегорелигиозного предрассудка? Имеет ли он, в таком случае, право требовать от других этого отречения от религии?

Христианское государствопо своей сущностине может эмансипировать еврея; но — прибавляет Бауэр — еврей по своей сущности не может быть эмансипирован. До тех пор, пока государство остается христианским, а еврей остается евреем, оба так же мало способны дать эмансипацию другим,как и получить ее от других.

Христианское государство может относиться к еврею лишь так, как это свойственно христианскому государству, т.е. по принципу привилегий, позволяя еврею обособиться от прочих подданных, но заставляя его зато испытывать гнет других обособленных сфер, и с тем большей остротой, что еврей находится врелигиознойпротивоположности к господствующей религии. Но и еврей может относиться к государству только по-еврейски. т.е. относиться к государству как к чему-то чуждому, противопоставляя действительной национальности свою химерическую национальность, действительному закону — свой иллюзорный закон, считая себя вправе обособляться от человечества, принципиально не принимая никакого участия в историческом движении, уповая на будущее, не имеющее ничего общего с будущим всего человечества, считая себя членом еврейского народа, а еврейский народ — избранным народом.

Итак, на каком основании вы, евреи, требуете эмансипации? Ради вашей религии? Она — смертельный враг государственной религии. Как граждане государства? В Германии вообще нет граждан государства. Как люди? Вы в такой же мере не люди, как и те, к кому вы апеллируете.

Бауэр по-новому поставил вопрос об эмансипации евреев после того, как подверг критике все прежние постановки и решения этого вопроса. Он спрашивает: каковысвойстваеврея, который должен быть эмансипирован, и христианского государства, которое должно эмансипировать? И он отвечает критикой еврейской религии, он анализируетрелигиознуюпротивоположность между иудейством и христианством, разъясняет сущность христианского государства, — и все это со смелостью, остротой мысли, основательностью, в столь же точной, как и выразительной и полной энергии форме изложения.

Каким же образом решает Бауэр еврейский вопрос? К какому выводу он приходит? Формулировка вопроса есть его решение. Критика еврейского вопроса есть ответ на еврейский вопрос. Итак, его выводы сводятся к следующему:

Мы должны эмансипировать самих себя, прежде чем сможем эмансипировать других.

Наиболее упорная форма противоположности между евреем и христианином естьрелигиознаяпротивоположность. Как можно устранить противоположность? Для этого надо сделать ее невозможной. Как сделатьрелигиознуюпротивоположность невозможной? Для этого надоуничтожить религию.Как только еврей и христианин начинают рассматривать свои, друг другу противостоящие религии всего лишь какразличные ступени развития человеческого духа,как различные змеиные кожи, которые сбрасывает с себяистория,а самогочеловека-как змею, меняющую кожу, — с этого момента, полагает Бауэр, еврей и христианин находятся уже не в религиозном, а в критическом,научном,человеческом взаимоотношении.Наукаявляется тогда их единством. А противоположности в науке устраняются самой наукой.

Немецкийеврей наталкивается, прежде всего, на отсутствие политической эмансипации и на официально признанный христианский характер государства. Однако в бауэровском понимании еврейский вопрос имеет общее значение, не зависящее от специфически немецких условий. Это — вопрос об отношении религии к государству, опротиворечии между религиозной ограниченностью и политической эмансипацией.Эмансипация от религии ставится условием как еврею, который хочет быть политически эмансипирован, так и государству, которое должно эмансипировать других и само стать эмансипированным.

«Это верно, — говорят нам, и сам еврей говорит это, — еврей должен быть эмансипирован не как еврей, не потому, что он еврей, не потому, что он является обладателем такого превосходного общечеловеческого принципа нравственности; «напротив,еврейсам отойдет на задний план передгражданином государства,и он станетгражданином государстванесмотря на то, что он еврей и должен остаться евреем. Это значит, он -еврейи остаетсяевреемнесмотря на то, что онгражданин государства,и живет в общечеловеческих условиях: его еврейская и ограниченная сущность всегда, в конце концов, берет верх над его человеческими и политическими обязанностями.Предрассудокпродолжает существовать, несмотря на то, что его победиливсеобщиепринципы. Но раз он продолжает существовать, то он, наоборот, побеждает все остальное». «Только софистически, только по видимости еврей мог бы оставаться в государственной жизни евреем; следовательно, если бы он желал остаться евреем, простая видимость была бы его сущностью и восторжествовала бы, т.е. егожизнь в государствебыла бы только видимостью или только мгновенным исключением из сущности и правила» («Способность современных евреев и христиан стать свободными», «Двадцать один лист», стр. 57).

Послушаем, с другой стороны, как определяет Бауэр задачу государства.

«Франция», — читаем мы у него, — «показала нам недавно» (дебаты в палате депутатов от 26 декабря 1840 г.) «в отношении еврейского вопроса, — как и всегда во всех другихполитическихвопросах, — зрелище свободной жизни, которая, однако, в своих законах свела на нет эту свободу и, следовательно, признала ее видимостью, а с другой стороны, на деле опровергла свой свободный закон» («Еврейский вопрос», стр. 64).

«Всеобщая свобода еще не стала во Франции законом,еврейский вопрос также еще не решен,ибо провозглашенная законом свобода — равенство всех граждан — ограничена в жизни, над которой еще властвуют и которую разделяют религиозные привилегии, и эта несвобода жизни оказывает обратное действие на закон и принуждает его санкционировать деление самих по себе свободных граждан на угнетенных и угнетателей» (стр. 65).

Когда же, следовательно, еврейский вопрос был бы разрешен для Франции?

«Еврей, например, неизбежно перестал бы быть евреем, если бы он перестал считаться со своим законом, препятствующим ему исполнять свои обязанности по отношению к государству и своим согражданам, следовательно, если бы он, например, по субботам ходил в палату депутатов и принимал участие в публичных заседаниях. Всякая вообщерелигиозная привилегия,следовательно также и монополия привилегированной церкви, должна была бы быть уничтожена, и если бы некоторые люди, или многие, илидаже преобладающее большинство, продолжали еще считать своим долгом исполнение религиозных обязанностей,то это следовало бы предоставитьим самимкаксовершенно частное дело» (стр. 65). «Нет вообще больше религии, раз нет никакой привилегированной религии. Отнимите у религии ее дух исключительности, — и религия перестанет существовать» (стр.66). «Точно так же как г-н Мартен дю Нор истолковал предложение опустить в законе упоминание о воскресном дне как предложение возвестить, что христианство прекратило свое существование, — с таким же правом (а это право совершенно обосновано) декларация о том, что закон о субботе не имеет больше обязательной силы для евреев, была бы провозглашением прекращения существования иудейства» (стр. 71).

Итак, Бауэр требует, с одной стороны, чтобы еврей отказался от иудейства, а человек вообще — от религии, для того чтобы эмансипироваться в качествегражданина государства.

С другой стороны, Бауэр последователен в том, чтополитическоеупразднение религии принимает за упразднение религии вообще. Государство, предполагающее религию, не есть еще истинное, действительное государство.

«Конечно, религиозное представление дает гарантии государству. Но какому государству?Какого рода государству?» (стр. 97).

В этом-то пункте и обнаруживаетсяодностороннеепонимание еврейского вопроса.

Ни в коем случае нельзя было ограничиться исследованием вопросов: Кто должен эмансипировать? Кто должен быть эмансипирован? Критике следовало бы сделать еще и третье. Она должна была задаться вопросом:О какого рода эмансипацииидет речь? Какие условия вытекают из сущности требуемой эмансипации? Лишь критика самойполитической эмансипацииявляется исчерпывающей критикой еврейского вопроса и его действительным превращением во»всеобщий вопрос времени».

Так как Бауэр не поднимает вопрос на такую высоту, он впадает в противоречия. Он выдвигает условия, которые не основываются на сущности самойполитическойэмансипации. Он выдвигает вопросы, которые не входят в круг его задачи, и разрешает задачи, которые оставляют без ответа рассматриваемый им вопрос. Когда Бауэр говорит о противниках еврейской эмансипации: «Их ошибка заключалась лишь в том, что они предполагали христианское государство единственно истинным и не подвергли его той же самой критике, какой они подвергли еврейство» (стр. 3), — то, по нашему мнению, ошибка Бауэра состоит в том, что он подвергает критикелишь «христианское государство», а не «государство вообще», что он не исследуетотношение политической эмансипации к человеческой эмансипациии потому выдвигает условия, которые находят свое объяснение лишь в некритическом смешении политической эмансипации с общечеловеческой. Если Бауэр спрашивает евреев: имеете ли вы право, с вашей точки зрения, требоватьполитической эмансипации?-то мы, наоборот, задаем вопрос: имеет ли точка зренияполитическойэмансипации право требовать от евреев отказа от иудейства, требовать от человека вообще отказа от религии?

Еврейский вопрос получает различную формулировку в зависимости от того, в каком государстве живет еврей. В Германии, где не существует политического государства, государства как государства, еврейский вопрос — чистотеологическийвопрос. Еврей находится врелигиознойпротивоположности к государству, признающему христианство своей основой.

Это государство есть теолог ex professo.[3]Критика является здесь критикой теологии, обоюдоострой критикой — критикой христианской теологии и критикой иудейской теологии. Но мы все еще вращаемся в сфере теологии, как быкритическимы в ней ни вращались.

Во Франции, вконституционномгосударстве, еврейский вопрос есть вопрос конституционализма, вопрос ополовинчатости политической эмансипации.Так как здесь сохраненавидимостьгосударственной религии, — хотя и в такой форме, которая ничего не говорит и сама себе противоречит, в формерелигии большинства,-то отношение евреев к государству сохраняетвидимостьрелигиозной, теологической противоположности.

Лишь в Соединенных Штатах Северной Америки — по крайней мере в части их — еврейский вопрос теряет своетеологическоезначение и становится действительномирскимвопросом. Лишь там, где политическое государство существует в своей вполне развитой форме, отношение иудея,