и гражданина государства, на религиозного человека и гражданина государства, это расщепление не является ложью по отношению к государственно-гражданской жизни, не есть обход политической эмансипации, — оно естьсама политическая эмансипация, политическийспособ эмансипироваться от религии. Правда, в те эпохи, когда политическое государство насильственно появляется на свет из недр гражданского общества, как политическое государство, когда человеческое самоосвобождение стремится вылиться в форму политического самоосвобождения, — в эти эпохи государство может и должно дойти доупразднения религии,доуничтожениярелигии. Но оно может прийти к этому лишь тем путем, каким оно приходит к упразднению частной собственности, к установлению максимума на цены, к конфискации, к прогрессивному обложению, тем путем, каким оно приходит к уничтожению жизней, кгильотине.В моменты особенно повышенного чувства своей силы политическая жизнь стремится подавить свои предпосылки — гражданское общество и его элементы — и конституироваться в виде действительной, свободной от противоречий, родовой жизни человека. Но этого она может достигнуть, лишь вступив внасильственноепротиворечие со своими собственными жизненными условиями, лишь объявив революциюнепрерывной,а потому политическая драма с такой же необходимостью заканчивается восстановлением религии, частной собственности, всех элементов гражданского общества, с какой война заканчивается миром.
Да и не так называемоехристианскоегосударство, признающее христианство в качестве своей основы, в качестве государственной религии и потому исключающее все другие религии, является завершением христианского государства, а скорееатеистическоегосударство,демократическоегосударство, такое государство, которое отводит религии место лишь среди других элементов гражданского общества. Государству, которое еще остается теологом, которое еще официально провозглашает христианство своим символом веры, которое еще не дерзает объявить себягосударством, -такому государству еще не удалось вмирской человеческойформе, в присущей ему, в качестве государства,действительности,выразитьчеловеческуюоснову мистическим выражением которой является христианство. Так называемое христианское государство есть просто лишьнегосударство,ибо не христианство как религия, а лишьчеловеческая подосновахристианской религии может осуществиться в действительно человеческих творениях.
Так называемое христианское государство есть христианское отрицание государства, но отнюдь не государственное осуществление христианства. Государство, которое еще исповедует христианство в форме религии, не исповедует его еще в форме государства, ибо такое государство еще относится к религии религиозно, т.е. не являетсядействительным осуществлениемчеловеческой основы религии, так как оно еще взывает кнедействительности,квоображаемомуобразу этой человеческой сущности. Так называемое христианское государство являетсянесовершеннымгосударством, и христианская религия служитвосполнениемиосвящениемего несовершенства. Поэтому религия необходимо становится для негосредством,и христианское государство есть государстволицемерия.Большая разница, рассматривает ли религию, как одну из своихпредпосылок, завершенноегосударство вследствие несовершенства, заключенного в общейсущностигосударства, или же религию объявляет своейосновой незавершенноегосударство вследствие несовершенства, заключенного в егоособом существованиикак государства несовершенного. В последнем случае религия становитсянесовершенной политикой.В первом случае в религии обнаруживается несовершенство, присущее даже завершеннойполитике.Так называемое христианское государство нуждается в христианской религии, чтобы восполнить себякак государство.Демократическое же государство, действительное государство, не нуждается в религии для своего политического восполнения. Напротив, оно может абстрагироваться отрелигии, ибо в нем осуществлена мирским способом человеческая основа религии. Так называемое христианское государство относится к религии политически, а к политике — религиозно. Низводя государственные формы к видимости, оно в той же степени низводит к видимости и религию.
Для уяснения этой противоположности рассмотрим бауэровскую конструкцию христианского государства, конструкцию, возникшую из рассмотрения христианско-германского государства.
«Чтобы доказатьневозможностьилинедействительностьхристианского государства», — говорит Бауэр, — «неоднократно указывали в последнее время на те изречения в евангелии, которым государствонетолько не следует,нодажеине может следовать, если не хочет своего полного распада». «Но так легко вопрос не решается. Чего требуют эти евангельские изречения? Сверхъестественного самоотрицания, подчинения авторитету откровения, отступления от государства, упразднения мирских отношений. И всего этого требует и все это дает христианское государство. Оно усвоилодух евангелияи если не повторяет его в тех же буквально словах, в каких выражает его евангелие, то лишь потому, что государство выражает этот дух в государственных формах, т.е. в таких формах, которые, хотя и взяты из государственной жизни и из земного мира, низводятся, однако, к простой видимости в том религиозном преображении, которое они должны испытать. Христианское государство есть отступление от государства, пользующееся государственными формами для своего осуществления» (стр. 55).
Бауэр доказывает далее, что народ христианского государства есть не что иное, как не-народ, что он уже не имеет собственной воли, что его истинное бытие воплощено в главе государства, которому он подвластен и который, однако, с самого же начала и по своей природе чужд ему, т.е. дан богом и явился к народу без всякого содействия с его стороны; что законы этого народа — не его рук дело, а представляют собой позитивные откровения; что его повелитель нуждается в привилегированных посредниках между собой и народом в собственном смысле, т.е. массой; что эта масса сама распадается на множество особых кругов, которые созданы и определены случаем, которые различаются по своим интересам, особым страстям и предрассудкам и пользуются в виде привилегии правом на взаимное обособление друг от друга — и т.д. (стр. 56). Однако сам же Бауэр говорит:
«Политика, если она должна быть не чем иным, как только религией, не может уже быть политикой, — так же как чистка кухонных горшков не могла бы считаться хозяйственным делом в том случае, если бы она рассматривалась как дело религии» (стр. 108).
Но ведь в христианско-германском государстве религия есть «хозяйственное дело», как и «хозяйственное дело» есть религия. В христианско-германском государстве господство религии есть религия господства.
Отделение «духа евангелия» от «буквы евангелия» есть актиррелигиозный.Государство, которое заставляет евангелие прибегать к букве политики, отличной от буквы святого духа, совершает святотатство — если не с человеческой точки зрения, то со своей собственной религиозной точки зрения. Следует противопоставить государству, признающему христианство своей высшей нормой, абиблию -своейхартией, словасвященного писания, ибо это писание священно-де вплоть до каждого своего слова. Это государство, как и тотчеловеческий мусор,на который оно опирается, попадает в мучительное, непреодолимое, с точки зрения религиозного сознания, противоречие, когда его отсылают к тем изречениям евангелия, которым государство «не только не следует, нодажеине может следовать, если не хочет своего полного распада в качестве государства».Почему же государство не хочет своего полного распада? Оно само не может дать на это ответ ни себе, ни другим. Перед своимсобственным сознаниемофициальное христианское государство естьдолженствование,осуществление которого недостижимо; утверждаядействительностьсвоего существования, это государство только лжет перед самим собой и поэтому всегда остается для себя самого предметом сомнения, ненадежным, проблематичным предметом. Критика поступает, следовательно, совершенно правильно, когда она доводит государство, ссылающееся на библию, до помрачения сознания, так что государство само больше не знает, есть ли оноиллюзияилиреальность,а низость егомирскихцелей, для которых религия служит прикрытием, вступает в неразрешимый конфликт с честностью егорелигиозногосознания, которому религия представляется целью мира. Это государство может избавиться от своих внутренних мук, лишь сделавшисьполицейским служителемкатолической церкви. Перед этой церковью, которая светскую власть объявляет подчиненной себе организацией, государство бессильно, бессильнасветскаявласть, признающая себя повелителем религиозного духа.
В так называемом христианском государстве имеет в действительности значение нечеловек,а егоотчуждение.Единственный человек, имеющий значение,король,есть существо специфически отличное от всех других людей, к тому же еще и освященное религией существо, непосредственно связанное с небом, с богом. Отношения, здесь господствующие, — это еще отношениярелигиозные.Следовательно, религиозный дух еще не стал действительно мирским.
Но религиозный дух и не может статьдействительномирским, ибо сам он не что иное, какнемирскаяформа некоторой ступени развития человеческого духа. Религиозный дух может быть осуществлен лишь в той мере, в какой данная ступень развития человеческого духа, религиозным выражением которой он является, выступает и конституируется в своеймирскойформе. Это имеет место вдемократическомгосударстве. Не христианство, ачеловеческая основахристианства есть основа этого государства. Религия остается идеальным, немирским сознанием его членов, так, как она — идеальная форма тойступени человеческого развития,которая осуществляется в этом государстве.
Члены политического государства религиозны вследствие дуализма между индивидуальной и родовой жизнью, между жизнью гражданского общества и политической жизнью;они религиозны, потому что человек относится к государственной жизни, находящейся по ту сторону его действительной индивидуальности, как к своей истинной жизни; они религиозны, поскольку здесь религия есть дух гражданского общества, выражение отрыва и отдаления человека от человека. Политическая демократия является христианской постольку, поскольку в ней человек, — не какой-либо отдельный человек, а всякий человек, — имеет значение каксуверенное,как высшее существо, но это человек в его некультивированном, несоциальном виде, человек в его случайном существовании, человек, каков он есть, человек, испорченный всей организацией нашего общества, потерявший самого себя, ставший чуждым себе, отданный во власть бесчеловечных отношений и стихий, одним словом, человек, который еще не естьдействительноеродовое существо. То, что для христианства является фантастическим образом, мечтой, постулатом, — суверенитет человека, но человека в качестве существа чуждого, отличного от действительного человека, — представляет собой в демократии чувственную действительность, современность, мирской принцип.
В завершенной демократии религиозное и теологическое сознание является в своих собственных глазах тем более религиозным, теологическим, что по виду оно не имеет политического значения, земных целей, является делом прячущегося от мирской суеты духа, выражением ограниченности рассудка, продуктом произвола и фантазии, действительно потусторонней жизнью. Христианство достигает здесьпрактическоговыражения своей универсально-религиозной роли тем, что сочетает — в форме христианства — самые разнообразные мировоззрения, располагая их одно рядом с другим, а еще более тем, что не предъявляет к другим даже требования быть христианами, а требует лишь признания религии вообще, какой угодно религии (ср. указанное выше сочинение Бомона). Религиозное сознание блаженствует, утопая в богатстве религиозных противоположностей и религиозного многообразия.
Таким образом, мы показали, что политическая эмансипация от религии оставляет религию в силе, хотя и не в виде привилегированной религии. Противоречие, в котором находится последователь какой-нибудь особой религии с самим собой как гражданином государства, есть лишьчастьвсеобщегомирского противоречия- между политическим государством и гражданским обществом.Завершением христианского государства является также государство, которое признает себя государством и абстрагируется от религии своих членов. Эмансипация государства от религии не есть эмансипация действительного человека от религии.
Поэтому мы не говорим вместе с Бауэром евреям: вы не можете быть эмансипированы политически, не эмансипировав себя радикально от еврейства. Мы, напротив, говорим им: так как вы можете быть эмансипированы политически, без того чтобы совершенно и беспрекословно отказаться от еврейства, то это значит, что сама по себеполитическая эмансипацияне есть ещечеловеческаяэмансипация. Если вы, евреи, хотите быть политически эмансипированы, не эмансипировав себя самих как людей, то эта половинчатость и это противоречие заключены не только в вас, они заключены всамой сущностиикатегорииполитической эмансипации. Если вы ограничены рамками этой категории, то вы причастны к общей ограниченности. Подобно тому как государствоевангелизирует,когда оно, хотя и оставаясь государством, занимает по отношению к еврею
