прав человека, прав индивидуального человека, и потому от нее необходимо отказаться, как только она вступает в противоречие со своейцелью,т.е. с этими правами человека. Однако практика является лишь исключением, а теория — общим правилом. Но даже если рассматривать революционную практику, как правильную позицию при данных условиях, все же остается неразрешенной загадка, почему в сознании деятелей политической эмансипации вопрос поставлен на голову и цель кажется средством, а средство — целью. Объяснять это оптическим обманом сознания у данных деятелей — значит оставить в силе ту же загадку, хотя это было бы уже психологической, теоретической загадкой.
Загадка разрешается просто.
Политическая эмансипация есть в то же времяразложениетого старого общества, на которое опирается ставший чуждым народу государственный строй, опирается деспотическая власть., Политическая революция есть революция гражданского общества. Каков был характер старого общества? Его можно охарактеризовать одним словом -феодализм.Старое гражданское обществонепосредственноимелополитическийхарактер,. т. е, элементы гражданской жизни, — например, собственность, семья, способ труда, — были возведены на высоту элементов государственной жизни в форме сеньориальной власти, сословий и корпораций. В этой форме они определяли отношение отдельной личности кгосударственному целому,определяли, значит, ееполитическоеположение, т.е. положение изолированности и обособленности по отношению к другим составным частям общества. Ибо данная организация народной жизни не подняла собственность или труд до уровня социальных элементов, а, напротив, завершила ихотделениеот государственного целого и конституировала их вотдельныеобщества в обществе. В этом своем виде жизненные функции и жизненные условия гражданского общества все еще были политическими, хотя и политическими в феодальном смысле, т.е. они отделяли индивида от государственного целого, превращалиособоеотношение его корпорации к государственному целому в его собственное всеобщее отношение к народной жизни, а определенной гражданской деятельности и определенному гражданскому положению индивида придавали всеобщий характер. В результате подобной организации государственное единство, — как и сознание, воля и деятельность государственного единства, т.е. всеобщая государственная власть, — необходимо проявляется также в видеособойфункции обособленного от народа повелителя и его слуг.
Политическая революция, ниспровергшая эту деспотическую власть и поднявшая государственные дела на высоту дел народа, конституировавшая политическое государство каквсеобщеедело, т.е. как действительное государство, неизбежно должна была разбить все сословия, корпорации, цехи, привилегии, которые представляли собой столь же многообразные выражения отрыва народа от его политической общности. Политическая революцияуничтожилатем самымполитический характер гражданского общества.Она разбила гражданское общество на его простые составные части: с одной стороны, наиндивидов, сдругой — наматериальныеидуховные элементы,образующие жизненное содержание этих индивидов, их гражданское положение. Она освободила от оков политический дух, как бы разделенный, раздробленный, растекшийсяпо различным закоулкам феодального общества, собрала его воедино, вывела из этой распыленности, освободила от смешения с гражданской жизнью и конституировала егокак сферу общности,всеобщегонародного дела, как нечто, существующее в идее независимо от указанныхособыхэлементов гражданской жизни. Заопределеннойжизненной деятельностью и определенным жизненным положением было признано лишь индивидуальное значение. Они не составляли уже больше всеобщего отношения индивида к государственному целому. Общественное дело, как таковое, стало, напротив, всеобщим делом каждого индивида, а политическая функция стала для него всеобщей функцией.
Но завершение идеализма государства было в то же время завершением материализма гражданского общества. Свержение политического ярма было в то же время уничтожением уз, сковывавших эгоистический дух гражданского общества. Политическая эмансипация была в то же время эмансипацией гражданского общества от политики, даже отвидимостикакого-нибудь всеобщего содержания.
Феодальное общество было разложено и сведено к своей основе -человеку,но к такому человеку, который действительно являлся его основой, кэгоистическомучеловеку.
Этотчеловек,член гражданского общества, есть, следовательно, основа, предпосылкаполитическогогосударства. Таким и признало его государство в правах человека.
Но свобода эгоистического человека и признание этой свободы — это не что иное, как признаниебезудержногодвижения духовных и материальных элементов, образующих жизненное содержание этого человека.
Человек не был поэтому освобожден от религии, — он получил свободу религии. Он не был освобожден от собственности, — он получил свободу собственности. Он не был освобожден от эгоизма промысла, — он получил свободу промысла.
Конституирование политического государстваи разложение гражданского общества на независимыхиндивидов,-взаимоотношение которых выражается вправе,подобно тому как взаимоотношение людей сословного и цехового строя выражалось впривилегии, -совершаются водном и том же акте.Но человек, как член гражданского общества,неполитическийчеловек неизбежно выступает какестественныйчеловек. Droits de l’homme выступают в виде droits naturels[12],ибота деятельность, которая предполагает самосознание,концентрируется вполитическом акте. Эгоистическийчеловек естьпассивный,лишьнайденный готовымрезультат распавшегося общества, предметнепосредственной достоверности,следовательно -естественныйпредмет.Политическая революцияразлагает гражданскую жизнь на ее составные части, нереволюционизируясамих этих составных частей и не подвергая их критике. Она относится к гражданскому обществу, к миру потребностей, труда, частных интересов, частного права, как коснове своего существования,как к последней, не подлежащей дальнейшему обоснованию,предпосылке,и потому — как к своемуестественному базису.Наконец, человек, как член гражданского общества, имеет значениесобственночеловека, это — homme в отличие от citoyen, ибо он является человеком в своем чувственном, индивидуальном,непосредственномсуществовании, тогда какполитическийчеловек есть лишь абстрактный, искусственный человек, человек какаллегорическое, юридическоелицо. Реальный человек признан лишь в образеэгоистическогоиндивида,истинныйчеловек — лишь в образеабстрактного citoyen.
Абстракцию политического человека Руссо правильно изображает следующим образом:
«Тот, кто берет на себя смелость конституировать народ, должен чувствовать себя способнымизменить,так сказать,человеческую природу, превратитькаждого индивида, который сам по себе есть некое совершенное и изолированное целое, вчастьболее крупного целого, от которого этот индивид в известном смысле получает свою жизнь и свое бытие, должен поставить на место физического и самостоятельного существованиясуществование частичноеиморальное.Нужно, чтобы он отнял учеловека его собственные силыи дал ему взамен такие, которые были бы для него чужими и которыми он не мог бы пользоваться без содействия других» («Общественный договор», кн. II, Лондон, 1782, стр. 67).
Всякаяэмансипация состоит в том, что онавозвращаетчеловеческий мир, человеческие отношения ксамому человеку.
Политическая эмансипация есть сведение человека, с одной стороны, к члену гражданского общества, кэгоистическому, независимомуиндивиду, с другой — кгражданину государства,к юридическому лицу.
Лишь тогда, когда действительный индивидуальный человек воспримет в себя абстрактного гражданина государства и, в качестве индивидуального человека, в своей эмпирической жизни, в своем индивидуальном труде, в своих индивидуальных отношениях станетродовым существом;лишь тогда, когда человек познает и организует свои «собственные силы» какобщественныесилы и потому не станет больше отделять от себя общественную силу в видеполитическойсилы, — лишь тогда свершится человеческая эмансипация.
II
БРУНО БАУЭР. «СПОСОБНОСТЬ СОВРЕМЕННЫХ ЕВРЕЕВ И ХРИСТИАН СТАТЬ СВОБОДНЫМИ»
(«Двадцать один лист», стр. 56 — 71)
Под таким заглавием Бауэр исследует вопрос об отношенииеврейской и христианской религиидруг к другу и об отношении их к критике. Их отношение к критике и есть, по Бауэру, их отношение «к способности стать свободными». Бауэр приходит к следующему выводу:
«Христианину нужно перейти через одну только ступень, а именно через свою религию, чтобы отказаться от религии вообще» и, следовательно, стать свободным; «еврею, напротив, нужно будет порвать не только со своей еврейской сущностью, но и с дальнейшим развитием своей религии, с ее завершением, — с тем ее развитием, которое осталосьему чуждым» (стр. 71).
Бауэр, следовательно, превращает здесь вопрос об эмансипации евреев в чисто религиозный вопрос. Теологическое мудрствование на тему о том, у кого больше шансов обрести блаженство, — у еврея или христианина, — приобретает здесь просвещенную форму: кто из нихболее способен к эмансипации?Правда, вопрос уже не гласит как прежде: делает ли человека свободным еврейство или же христианство? Напротив, вопрос ставится теперь уже так: чт`о делает человека более свободным — отрицание ли еврейства или же отрицание христианства?
«Если евреи хотят стать свободными, они должны уверовать не в христианство, а в уничтоженное христианство, в уничтоженную религию вообще, т.е. в просвещение, в критику и ее результаты — в свободную человечность» (стр. 70).
Речь все еще идет о том, что еврей долженуверовать -но не в христианство, а в уничтоженное христианство.
Бауэр предъявляет евреям требование порвать с сущностью христианской религии, требование, которое — как он сам говорит — не вытекает из развития еврейской сущности.
После того как Бауэр в конце «Еврейского вопроса» определил еврейство лишь как грубую религиозную критику христианства, признав за ним, следовательно, «только» религиозное значение, — нетрудно было предвидеть, что и эмансипация евреев превратится у него в философско-теологический акт.
Бауэр принимаетидеальнуюабстрактную сущность еврея, егорелигию,за его сущностьв целом.Поэтому Бауэр последовательно делает вывод: «Еврей ничего не дает человечеству, когда он пренебрегает своим ограниченным законом», когда он отрекается от всего своего еврейства (стр. 65).
Отношение евреев и христиан определяется, согласно этому, так: единственный интерес христиан в деле эмансипации евреев есть общечеловеческий,теоретическийинтерес. Еврейство есть факт, оскорбляющий религиозный глаз христианина. Как только глаз христианина перестает быть религиозным, этот факт перестает быть оскорбительным. Эмансипация евреев сама по себе не есть дело христианина.
Напротив, еврей, чтобы освободить себя, должен справиться не только со своим собственным делом, но вместе с тем и с делом христианина, пройти через «Критику синоптиков» и «Жизнь Иисуса»[13]и т.д.
«Пусть они сами присмотрятся к положению дел: их участь — в их собственных руках; но история не позволит шутить над собой» (стр. 71).
Попытаемся разбить теологическую формулировку вопроса. Вопрос о способности еврея к эмансипации превращается для нас в вопрос: какой особыйобщественныйэлемент надо преодолеть, чтобы упразднить еврейство? Ибо способность к эмансипации современных евреев есть отношение еврейства к эмансипации современного мира. Это отношение с необходимостью вытекает из особого положения еврейства в современном порабощенном мире.
Постараемся вглядеться в действительного еврея-мирянина, не веврея субботы,как это делает Бауэр, а веврея будней.
Поищем тайны еврея не в его религии, — поищем тайны религии в действительном еврее.
Какова мирская основа еврейства?Практическаяпотребность,своекорыстие.
Каков мирской культ еврея?Торгашество.Кто его мирской бог?Деньги.
Но в таком случае эмансипация отторгашестваиденег -следовательно, от практического, реального еврейства — была бы самоэмансипацией нашего времени.
Организация общества, которая упразднила бы предпосылки торгашества, а следовательно и возможность торгашества, — такая организация общества сделала бы еврея невозможным. Его религиозное сознание рассеялось бы в действительном, животворном воздухе общества, как унылый туман. С другой стороны, когда еврей признает эту своюпрактическуюсущность ничтожной, трудится над ее упразднением, — тогда он высвобождается из рамок прежнего своего развития, трудится прямо для делачеловеческой эмансипациии борется противкрайнего практическоговыражения человеческого самоотчуждения.
Итак, мы обнаруживаем в еврействе проявление общегосовременного антисоциальногоэлемента, доведенного до нынешней своей ступени историческим развитием, в котором евреи приняли,
