вызвали эту волю к жизни, идеолог может вообразить себе ее чисто произвольной, а поэтому и возможной во все времена и при всех обстоятельствах.
Подобно праву и преступление, т.е. борьба изолированного индивида против господствующих отношений, также не возникает из чистого произвола. Наоборот, оно коренится в тех же условиях, что и существующее господство. Те же самые духовидцы, которые в праве и в законе видят господство некоей самодовлеющей всеобщей воли, могут усмотреть в преступлении простое нарушение права и закона. На самом же деле не государство существует благодаря господствующей воле, а, наоборот, возникающее из материального образа жизни индивидов государство имеет также и форму господствующей воли. Если последняя теряет свое господство, то это означает, что изменилась не только воля, но изменились также материальное бытие и жизнь индивидов и лишь поэтому изменяется и их воля. Бывает, что права и законы «передаются по наследству»{240}, но в этом случае они не являются господствующими, а носят номинальный характер, яркие примеры чего мы находим в истории древнеримского и английского права. Мы видели уже раньше, как у философов, – благодаря отрыву мыслей от их базиса, каким являются индивиды и их эмпирические отношения, – могло возникнуть представление об особом развитии и истории чистых мыслей. Точно так же и здесь можно опять-таки оторвать право от его реального базиса: таким путем получают некую «господскую волю», которая различным образом видоизменяется в различные эпохи и обладает в своих творениях, в законах, собственной самостоятельной историей. Благодаря этому политическая и гражданская история идеологически превращается в историю господства следующих друг за другом законов. Такова специфическая иллюзия юристов и политиков, которую sans facon[308] усваивает Jacques le bonhomme. Он подвержен той же иллюзии, какой подвержен, например, Фридрих-Вильгельм IV, который тоже принимает законы за простую прихоть господской воли и поэтому всегда находит, что они разбиваются о «грубое Нечто»{241}, присущее миру. Ни одна из его совершенно безвредных причуд не идет в своем осуществлении дальше стадии кабинетских указов. Пусть он попробует издать приказ о двадцатипятимиллионном займе, т.е. о сто десятой части английского государственного долга, и он увидит, чьей волей является его господская воля. Впрочем, мы и в дальнейшем убедимся, что Jacques le bonhomme пользуется в качестве документов фантомами или призраками своего государя и земляка по Берлину, чтобы ткать из них паутину своих собственных теоретических причуд насчет государства, закона, преступления и т.д. Это не должно удивлять нас, так как даже призрак «Vossische Zeitung» то и дело «преподносит» ему кое-что, – например, правовое государство. Самое поверхностное рассмотрение законодательства, – например, законодательства о бедных во всех странах, – показывает, чего достигали господствующие, когда они воображали, что могут осуществить что-нибудь при помощи одной своей «господской воли», т.е. в качестве носителей одной только воли. Впрочем, святой Санчо должен принять иллюзию юристов и политиков о господской воле, чтобы с лучезарной ясностью раскрыть свою собственную волю в уравнениях и антитезах, которыми мы сейчас позабавимся, и оказаться в состоянии снова выбить из своей головы некую мысль, которую он сам же вбил себе в голову.
«Пусть радуются сердца ваши, братья мои, когда вы впадаете в искушения» (Saint-Jacques le bonhomme, 1, 2){242}.
Закон = господская воля государства,
= государственная воля.
Антитезы:
Государственная воля, чужая воля – Моя воля, собственная воля.
Господская воля государства – Моя Собственная воля – Мое своеволие.
Подданные государства, подчиняющиеся государственному закону} — {«Подданные самих себя (Единственные), несущие в самих себе свой закон» (стр. 268).
Уравнения:
А. Государственная воля = Не-Моя воля.
В. Моя воля = Не-государственная воля.
D. Моя воля = Нежелание государства = Воля против государства = Сопротивление государству.
Е. Желать не-государства = Своеволие.
Своеволие = Не желать государства.
F. Государственная воля = Ничто Моей воли = Мое безволие.
G. Мое безволие = Бытие государственной воли.
(Уже из предыдущего мы знаем, что бытие государственной воли равно бытию государства, откуда получается следующее новое уравнение:)
Н. Мое безволие = Бытие государства.
I. Ничто Моего безволия = Небытие государства.
К. Своеволие = Ничто государства.
L. Моя воля = Небытие государства.
Примечание 1. Уже согласно приведенному выше на стр. 256 положению,
«государства сохраняют свое существование до тех пор, пока господствующая воля признается равнозначащей собственной воле».
Примечание 2.
«Тот, кто вынужден ради существования» (взывает автор к совести государства) «рассчитывать на безволие других, тот создан руками этих других, подобно тому как господин создан руками слуги» (стр. 257) (Уравнения F. G. H. I.).
Примечание 3.
«Моя собственная воля несет Государству гибель. Поэтому последнее клеймит ее названием своеволия. Собственная Моя воля и Государство, это – смертельные враги, между которыми вечный мир невозможен» (стр. 257). – «Поэтому оно действительно следит за всеми, оно видит в каждом эгоиста» (видит своеволие), «а эгоиста оно боится» (стр. 263). «Государство… противится поединку… карается даже любая драка» (хотя бы при этом и не призывали на помощь полицию) (стр. 245).
Примечание 4.
«Для него, для Государства, безусловно необходимо, чтобы никто не имел собственной воли; если кто-нибудь имел бы такую волю, то Государство должно было бы его исключить» (посадить в тюрьму, изгнать); «если бы ее имели все» («кто эта особа, которую вы называете „Все“?»), «то они устранили бы государство» (стр. 257).
Это можно выразить и риторически:
«Какой толк в Твоих законах, если Никто не следует им; к чему Твои повеления, когда Никто не повинуется им?» (стр. 256)[309].
Примечание 5.
Простая антитеза «государственная воля – Моя воля» получает в дальнейшем видимость мотивировки: «Если даже кто-нибудь представит себе такой случай, что все индивиды в народе проявили бы одинаковую волю и что благодаря этому полечилась бы совершенная всеобщая воля» (!), «то это нисколько не изменило бы дела. Разве я не был бы сегодня, и позже, связан Моей вчерашней волей?.. Мое творение, т.е. определенное выражение Моей воли, стало бы Моим повелителем; а Я… творец, был бы стеснен в потоке Своей жизни, в Своем растворении… Так как Я вчера обладал волей, то сегодня Я обречен на безволие. Вчера Я обладал свободной волей, а сегодня Я не обладаю свободной волей» (стр. 258).
Старое, уже неоднократно высказывавшееся, как революционерами, так и реакционерами, положение, что в демократии отдельные личности пользуются своим суверенитетом только на один момент, а затем снова уходят от господства, – это положение святой Санчо «неуклюже» пытается здесь присвоить себе, применяя к нему свою феноменологическую теорию творца и творения. Но теория творца и творения лишает данное положение всякого смысла. Согласно этой его теории святой Санчо сегодня является безвольным не потому, что он изменил свою вчерашнюю волю, т.е. не потому, что он обладает сегодня иначе определенной волей и что тот вздор, который он вчера возвел в закон в качестве выражения своей воли, стал узами или оковами для его сегодняшней, более проясненной воли. Наоборот, по его теории, его сегодняшняя воля неизбежно должна явиться отрицанием его вчерашней воли потому, что в качестве творца он обязан упразднить свою вчерашнюю волю. Только в качестве «лишенного воли» он есть творец, в качестве же действительного носителя воли он всегда лишь творение. (Смотри «Феноменологию»[310].) Но в таком случае из того, что он «вчера обладал волей», вовсе не следует, что сегодня он «лишен воли», а следует, наоборот, что он – противник своей вчерашней воли, независимо от того, приняла ли последняя форму закона или нет. В обоих случаях он может упразднить ее так, как он привык вообще eе упразднять, а именно как свою волю. Тем самым он дает полное удовлетворение согласному с собой эгоизму. Поэтому здесь совершенно безразлично, приняла ли или нет его вчерашняя воля в качество закона форму чего-то существующего вне его головы, – особенно если вспомнить, что уже ранее так же мятежно вело себя против него и «вырвавшееся у него слово». Затем, святой Санчо ведь желает в вышеприведенном положении соблюсти не свое своеволие, а свою добрую волю, свободу воли, свободу, чтo является жестоким нарушением морального кодекса согласного с собой эгоиста. Нарушая этот кодекс, святой Санчо доходит в своем увлечении до того, что провозглашает истинной особенностью столь опороченную выше внутреннюю свободу, свободу внутреннего сопротивления.
«Как это изменить?» – восклицает Санчо. – «Только одним способом: не признавать никакой обязанности, т.е. не связывать Себя и не давать Себя связывать. – Но Меня будут связывать! – Мою волю никто не может связать, и Мое внутреннее сопротивление остается свободным!» (стр. 258).
«Славят трубы и литавры
Светлость юную его!»{243}
При этом святой Санчо забывает «развить то простое соображение», что его «воля» во всяком случае «связана» постольку, поскольку она, против его воли, является «внутренним сопротивлением».
В вышеприведенном положении о том, что единичная воля связана выраженной в виде закона всеобщей волей, завершается, между прочим, идеалистическое воззрение на государство, – воззрение, для которого все дело сводится только к воле и которое привело французских и немецких писателей к хитроумнейшим мудрствованиям[311].
Впрочем, если дело идет только о том, чтобы «иметь волю», а не о том, чтобы «быть в состоянии ее осуществить», и, в худшем случае, только о «внутреннем сопротивлении», то непонятно, почему святой Санчо во что бы то ни стало хочет устранить столь плодотворный для «воли» и «внутреннего сопротивления» предмет, как государственный закон.
«Закон вообще и т.д. – вот чего мы теперь достигли» (стр. 256).
Чему только не верит Jacques le bonhomme!
— — —
Рассмотренные до сих пор уравнения были чисто уничтожающими для государства и закона. Истинный эгоист должен был относиться чисто отрицательно к обоим. Присвоения мы не обнаружили, но зато имели удовольствие видеть, как святой Санчо проделывает великий фокус и путем простого преобразования воли, зависящего, конечно, опять-таки от чистой воли, – уничтожает государство. Впрочем, здесь нет недостатка и в присвоении, хотя оно появляется пока лишь мимоходом и только впоследствии сможет «время от времени» давать кое-какие результаты. Две вышеприведенные антитезы:
Государственная воля, чужая воля – Моя воля, собственная воля,
Господская воля государства – Моя собственная воля могут быть сведены воедино еще и следующим образом:
Господство чужой воли – Господство собственной воли.
В этой новой антитезе, все время, впрочем, составлявшей скрытую основу штирнеровского уничтожения государства при помощи собственного своеволия, он усваивает себе политическую иллюзию насчет господства произвола, идеологической воли. Он мог бы это выразить и так:
Произвол закона – закон произвола.
Однако святой Санчо не дошел до такой простоты выражения.
В антитезе III мы уже имеем «внутренний закон», но он усваивает себе закон еще более прямолинейно в следующей антитезе:
Закон, волеизъявление государства} — {Закон, изъявление Моей воли, Мое волеизъявление
«Кто-нибудь может, конечно, объявить, какие действия он допускает по отношению к себе, и тем самым запретить себе посредством закона противоположное этому»
