всюду, из философской точки зрения».

Публичная всеобщая свобода будто бы гарантируется прочими государственными институтами, сословия будто бы являются самогарантированием этой свободы. Народ же придаёт сословным собраниям, в которых он видит обеспечение своих интересов, больше значения, чем другим институтам, которые без его участия должны застраховать его свободу от опасностей, не будучи действенным проявлением этой свободы. Ставить сословия в один ряд с другими институтами, как это делает Гегель, значит вступать в противоречие с их сущностью.

Гегель решает эту загадку таким образом, что «специфическое определение понятия сословий» он усматривает в том, что в них «получают существование в отношении к государству собственное разумение и собственная воля гражданского общества». Это есть отражение гражданского общества в государстве. Подобно тому как бюрократы являются уполномоченными государства в гражданском обществе, так и сословия являются уполномоченными гражданского общества в государстве. Следовательно, здесь всегда имеют место сделки между двумя противоположными волями.

В добавлении к этому параграфу говорится:

«Отношение правительства к сословиям не должно быть по существу враждебным, и вера в необходимость такого враждебного отношения есть печальное заблуждение».

Надо было бы сказать: есть «печальная истина».

«Правительство не есть партия, которой противостоит другая партия». Дело обстоит как раз наоборот.

«Налоги, вотируемые сословиями, не должны рассматриваться как подарок, который преподносится государству, — ведь они вотируются для блага самих же вотирующих».

Вотирование налогов в конституционном государстве по общему мнению неизбежно является подарком.

«Настоящее значение сословий заключается в том, что благодаря им государство входит в субъективное сознание народа и что народ начинает принимать участие в делах государства».

Последнее совершенно верно. Народ в лице сословий начинает принимать участие в делах государства, государство же входит в его субъективное сознание как нечто потустороннее. Но как может Гегель выдавать этот начальный момент за полную реальность?

§ 302. «Рассматриваемые как опосредствующий орган, сословия стоят между правительством вообще, с одной стороны, и народом, распавшимся на особые сферы и на особых индивидов, — с другой. Назначение сословий требует от них приверженности как к устремлению и умонастроению государства и правительства, так и к интересам особых кругов и отдельных лиц. Вместе с тем это занимаемое сословиями положение имеет значение такого опосредствования, которое является для них общим с организованной правительственной властью. Благодаря этому опосредствованию власть государя не оказывается обособленной крайностью и не выступает, следовательно, как голое насилие властелина и произвол, а с другой стороны, и особые интересы общин, корпораций и индивидов также не обособляются, и дело не доходит до того, чтобы совокупность единичных лиц — что было бы ещё хуже — показала бы себя как массу и толпу, вступила бы, следовательно, на путь неорганического мнения и хотения и стала бы голой массовой силой, направленной против органического государства»».

У Гегеля всегда на одной стороне государство и правительство, которые для него тождественны, а на другой стороне — народ, распавшийся на особые сферы и на особых индивидов. Сословия служат опосредствующим органом между ними. Сословия образуют середину, где должны сойтись и соединиться «устремление и умонастроение государства и правительства» с «устремлением и умонастроением особых кругов и отдельных лиц». Тождественность этих двух противоположных устремлений и умонастроений — в этой тождественности и должна была бы заключаться идея государства — получает символическое выражение в сословиях. Сделка между государством и гражданским обществом выступает как особая сфера. Сословия являются синтезом между государством и гражданским обществом. Каким образом, однако, сословия могут объединить в себе два противоречащие друг другу умонастроения, — этого Гегель не показывает. Сословия представляют собой установившееся противоречие между государством и гражданским обществом внутри государства. Одновременно с этим сословия являются требованием разрешения этого противоречия.

«Вместе с тем это занимаемое сословиями положение имеет значение такого опосредствования, которое является для них общим с организованной правительственной властью и т. д.».

Сословия не только являются посредствующим звеном между правительством и народом. Они не дают «власти государя» стать обособленной «крайностью» и тем самым выступить наружу как «голое насилие властелина и произвол»; точно так же они оберегают от «обособления» «особые» интересы и т. д.; благодаря им индивиды также не доходят до того, чтобы «показать себя как массу и толпу». Это опосредствование является общим для представительства сословий и для организованной правительственной власти. В государстве, где «положение сословий» препятствует тому, «чтобы совокупность единичных лиц показала бы себя как массу или толпу, вступила бы, следовательно, на путь неорганического мнения и хотения и стала бы голой массовой силой, направленной против органического государства», — в таком государстве «органическое государство» существует вне «массы» и «толпы», или же в этом государстве «масса» и «толпа» включены в организацию государства, но при этом их «неорганическое мнение и хотение» не доходит до того, чтобы стать «мнением и хотением, направленным против государства», — если бы дело получило такое определённое направление, то это стало бы «органическим» мнением и хотением. Точно так же и эта «массовая сила» остаётся лишь «массовой», так что разум обретается вне массы, и она не способна поэтому сама приводить себя в движение, а может быть приведена в движение и использована как массовая сила лишь монополистами «органического государства». Там, где происходит обособление не «особых интересов общин, корпораций и индивидов от государства», а где «совокупность единичных лиц показывает себя как массу и толпу, вступает, следовательно, на путь неорганического мнения и хотения и становится голой массовой силой, направленной против государства», — там именно обнаруживается, что не какой-нибудь «особый интерес» противоречит государству, а что «действительная, органическая, всеобщая мысль массы и толпы» не является «мыслью органического государства» и не находит в нём своей реализации. Что же позволяет сословиям выступать в роли опосредствования против этой крайности? Только то обстоятельство, что «особые интересы общин, корпораций и индивидов обособляются», или тот момент, что их обособленные интересы сводят свои счёты с государством через сословия, а вместе с тем также и тот факт, что «неорганическое мнение и хотение массы и толпы» нашло в создании сословий почву для проявления своей воли (своей деятельности), а в обсуждении деятельности сословий — почву для проявления своего «мнения», питая иллюзию, будто оно достигло своего объективного выражения. «Сословия» оберегают государство от неорганической толпы лишь путём дезорганизации этой толпы.

Но одновременно сословия должны служить средством против того, «чтобы особые интересы общин, корпораций и индивидов обособились». Они достигают этого тем, что 1) входят в сделку с «государственным интересом», и тем, что 2) они сами являются «политическим обособлением» этих особых интересов, превращают это обособление в политический акт; тем, что эти «обособленные интересы» приобретают значение «всеобщих интересов».

Наконец, сословия должны служить также средством против «обособления» власти государя как «крайности» (которая «тем самым выступила бы как голое насилие властелина и произвол»). Это важно постольку, поскольку благодаря сословиям принцип власти государя (произвол) ограничивается или, по крайней мере, сковывается в своём движении и поскольку сами сословия становятся участниками, соучастниками власти государя.

Власть государя в силу этого либо действительно перестаёт быть крайностью власти государя (а власть государя может существовать лишь как крайность, как односторонность, потому что она не является органическим принципом), она становится призрачной властью, символом, либо же теряет только видимость произвола и голого насилия властелина. Сословия предохраняют от «обособления» особых интересов тем, что они это обособление представляют как политический акт. Они предохраняют власть государя от обособления в качестве крайности — отчасти тем, что сами становятся частью власти государя, отчасти тем, что делают крайностью правительственную власть.

В «сословиях» сходятся все противоречия современных государственных организаций. Они играют роль «посредников» во всех отношениях, так как во всех отношениях представляют собой «нечто среднее».

Следует заметить, что Гегель меньше останавливается на содержании деятельности сословий, на законодательной власти, чем на положении сословий, на их политическом ранге.

Следует ещё заметить, кроме того, что в то время как, по Гегелю, сословия прежде всего «стоят между правительством вообще, с одной стороны, и распавшимся на особые сферы и на особых индивидов народом, с другой стороны», их положение, как указано выше, «имеет значение такого опосредствования, которое является для них общим с организованной правительственной властью».

Что касается указанного вначале положения сословий, то в нём сословия представляют собой народ в противовес правительству, но народ en miniature{96}. Это — их оппозиционное положение.

Во втором своём положении сословия являются правительством по отношению к народу, но расширенным правительством. Это — их консервативное положение. Они сами представляют собой часть правительственной власти по отношению к народу, но так, что одновременно с этим они приобретают значение — представлять собой народ по отношению к правительству.

Гегель выше, в § 300, обозначил «законодательную власть как целостность». Сословия действительно представляют собой эту целостность, государство в государстве, но в них именно обнаруживается, что государство есть не целостность, а дуализм. Сословия представляют государство в обществе, которое не является государством. Государство есть просто представление.

В примечании Гегель говорит:

«Одна из важнейших логических истин состоит в том, что определённый момент, который, выступая как противоположность, занимает положение крайности, перестаёт быть таковой и оказывается органическим моментом благодаря тому, что он одновременно является и серединой».

(Так, сословный элемент является, во-первых, крайностью народа по отношению к правительству, но, во-вторых, одновременно является и серединой между народом и правительством, или он есть противоположность внутри самого народа. Противоположность между правительством и народом опосредствуется при помощи противоположности между сословиями и народом. Сословия со стороны их отношения к правительству представляют собой народ, но со стороны их отношения к народу представляют собой правительство. Так как народ фигурирует как представление, как фантазия, иллюзия, как представительство, — как представляемый народ или как сословия, которые в качестве особой власти оторваны от действительного народа, — то это обстоятельство снимает действительную противоположность между правительством и народом. Народ подан здесь уже так, как он в рассматриваемом организме должен быть подан для того, чтобы не иметь сколько-нибудь решающего значения.)

«При обсуждении рассматриваемого здесь предмета тем важнее выдвинуть эту сторону на передний план, что очень распространённым, но чрезвычайно опасным