для него общим с монархическим элементом, — тем природным определением, которое последний заключает в себе».

Мы уже указывали на непоследовательность Гегеля, заключающуюся, во-первых, в том, что он берёт политически-сословный элемент в его современной абстракции от гражданского общества и т. д., после того как он вывел генезис этого элемента из корпораций; во-вторых, в том, что он теперь снова определяет политически-сословный элемент в соответствии с сословными различиями гражданского общества, после того как он политические сословия как таковые уже определил как «крайность эмпирической всеобщности».

Последовательно было бы вот что: рассмотреть политические сословия отдельно, как новый элемент, и, исходя уже из них, сконструировать опосредствованно, требуемое в § 304.

Однако посмотрим, как Гегель снова прибегает к гражданским сословным различиям и одновременно с этим создаёт видимость, будто действительность и особая сущность гражданских сословных различий не определяют собой высшую политическую сферу, законодательную власть, а, наоборот, находятся по отношению к последней в положении простого материала, который политическая сфера формирует и конструирует соответственно своим, вытекающим из неё самой, потребностям.

«Одно из сословий гражданского общества содержит в себе принцип, который сам по себе способен конституироваться в это политическое отношение, а именно, сословие природной нравственности» (крестьянское сословие).

В чем же состоит эта принципиальная способность или способность принципа крестьянского сословия?

Оно «имеет своей основой семейную жизнь, а в отношении средств существования — землевладение. Это сословие обладает, следовательно в отношении своей особенности, покоящейся на себе волей и, — что является для него общим с монархическим элементом, — тем природным определением, которое последний заключает в себе».

«Покоящаяся на себе воля» — это относится к средствам существования, к «землевладению»; общее с монархическим элементом «природное определение» — это относится к «семейной жизни» как основе.

«Землевладение», как источник средств существования, и «покоящаяся на себе воля» суть две различные вещи. Следовало бы скорее говорить о «воле, покоящейся на землевладении». И также следовало бы говорить, скорее, о воле, имеющей своим источником «государственное умонастроение», — не о воле, покоящейся на самой себе, а о воле, имеющей своей основой целое.

Вместо «умонастроения», «обладания государственным духом» выдвигается «обладание землёй».

Что же касается «семейной жизни» как основы, то «социальная» нравственность гражданского общества представляется нам более высокой, чем эта «природная нравственность». Кроме того, «семейная жизнь» является в такой же мере природной нравственностью других сословий, нравственностью бюргерского сословия гражданского общества, как и крестьянского сословия. Но то обстоятельство, что «семейная жизнь» в крестьянском сословии является не только принципом семьи, но и основой его социального бытия вообще, — это обстоятельство, по-видимому, делает данное сословие, напротив, неспособным к выполнению высшей политической задачи, так как патриархальные отношения переносятся здесь на непатриархальную сферу и понятия «отец», «дети», «хозяин», «слуга» применяются там, где речь идёт о политическом государстве, о политическом гражданстве.

Что касается природного определения монархического элемента, то Гегель сконструировал не патриархального, а современного конституционного короля. Природное определение короля сводится к тому, что он является телесным представителем государства и что он является королём по праву рождения, другими словами, — что королевское достоинство принадлежит ему по праву семейного наследования. Но что общего имеет это с семейной жизнью как основой, крестьянского сословия, что общего имеет природная нравственность с природным определением рождения как такового? В этом отношении король нисколько не отличается от лошади: как лошадь рождается лошадью, так и король рождается королём.

Если бы Гегель перенёс в политическую сферу принятое им различие сословий как таковое, то ведь крестьянское сословие как таковое уже раньше фигурировало у него как самостоятельная часть сословного элемента, и если крестьянское сословие, в качестве такой части, является моментом опосредствования с монархическим принципом, то к чему понадобилась бы тогда конструкция нового опосредствования? И зачем нужно было бы тогда выделять крестьянское сословие из собственно сословного момента, который лишь благодаря этому разъединению попадает в «абстрактное» положение по отношению к монархическому элементу? Но раз Гегель представил нам именно политически-сословный элемент как своеобразный элемент, как пресуществление частного сословия в политическом гражданство, и именно поэтому признал его нуждающимся в опосредствовании, — то как же может Гегель вновь обращать этот организм в различие частного сословия, следовательно — в частное сословие, и из последнего выводить опосредствование политического государства с самим собой?

Что за нелепость вообще думать, что высшим синтезом политического государства является синтез землевладения и семейной жизни!

Одним словом:

Поскольку гражданские сословия как таковые являются политическими сословиями, — нет надобности в этом опосредствовании; поскольку же приходится прибегать к такому опосредствованию, — гражданское сословие не является политическим сословием, а следовательно и не может служить этим опосредствованием. Крестьянин в этом случае является частью политически-сословного элемента не в качестве крестьянина, а в качестве гражданина государства; между тем как в противоположном случае (где он как крестьянин есть гражданин государства, или как гражданин государства — крестьянин) его политическое гражданство выражает его принадлежность к крестьянству: он здесь не гражданин государства, выступающий в качестве крестьянина, а крестьянин, выступающий в качестве гражданина государства!

Гегель здесь, стало быть, непоследователен с точки зрения своей собственной концепции, а такая непоследовательность есть приспособление. Политически-сословный элемент в современном смысле, в том смысле, в каком его и берёт Гегель, есть осуществлённое, положенное отделение гражданского общества от его частного сословия и существующих в последнем различий. Как же может Гегель рассматривать частное сословие как разрешение внутренних антиномий законодательной власти? Гегель хочет средневековой сословной системы, но в современном значении законодательной власти, и он хочет современной законодательной власти, включённой, однако, в средневековую сословную систему! Это — синкретизм наихудшего сорта.

В начале § 304 сказано:

«Политически-сословный элемент в своём собственном определении содержит, вместе с тем, различие сословий, уже существовавшее в прежних сферах».

Но политически-сословный элемент содержит в своём собственном определении различие сословий лишь в том смысле, что он аннулирует это различие, что он его в себе уничтожает, от него абстрагирует.

Если описанным способом крестьянское сословие или, как мы услышим дальше, крестьянское сословие, возведённое в степень, — дворянское землевладение, — делается как таковое моментом, опосредствующим целостное политическое государство, законодательную власть в ней самой, то это играет роль опосредствования политически-сословного элемента с властью государя разве лишь в том смысле, что является упразднением политически-сословного элемента как реального политического элемента. Не крестьянское сословие, а сословие как таковое, частное сословие, являющееся разложением, сведением политически-сословного элемента к частному сословию, представляет собой здесь восстановленное единство политического государства с самим собой. (Опосредствующим моментом является здесь не крестьянское сословие как таковое, а его отделение, в качестве гражданского частного сословия, от политически-сословного элемента; это заключается в том, что его частное состояние создаёт ему особое положение внутри политически-сословного элемента, а следовательно и вторая часть политически-сословного элемента приобретает положение особого частного сословия, и, таким образом, политически-сословный элемент перестаёт быть представителем политического гражданства гражданского общества.) Перед нами здесь уже не политическое государство, существующее как две противоположные воли, а на одной стороне стоит политическое государство (правительство и государь) и на другой — гражданское общество в его отличии от политического государства. (Различные сословия.) Тем самым упраздняется и политическое государство как целостность.

Ближайший смысл удвоения политически-сословного элемента в себе самом, удвоения, играющего роль опосредствования с властью государя, заключается вообще в том, что разделение этого элемента в себе самом, та противоположность, которую он содержит внутри себя, представляет собой его восстановленное единство с властью государя. Основной дуализм между монархическим и сословным элементом законодательной власти нейтрализуется дуализмом сословного элемента в себе самом. Но у Гегеля эта нейтрализация совершается тем способом, что политически-сословный элемент отделяется даже от своего политического элемента.

Что касается землевладения, как источника средств существования, который соответствует-де суверенитету воли, суверенитету государя, и что касается далее семейной жизни, как основы крестьянского сословия, соответствующей-де природному определению власти государя, — то мы к этим вопросам вернёмся позже. Здесь, в § 305, изложен «принцип» крестьянского сословия, «который сам по себе способен конституироваться в это политическое отношение».

В § 306 говорится, что это «конституирование» предпринимается «для политического положения и значения». Оно сводится к следующему: «имущество превращается» «в неотчуждаемое, обременённое институтом майората наследственное имение». Выходит, что «майорат» политически конституирует крестьянское сословие.

«Обоснование майората», — говорится в добавлении, — «заключается в том, что государству недостаточно простой возможности определённого умонастроения; государство должно рассчитывать на нечто необходимое. Умонастроение, конечно, не связано с имуществом, но относительно необходимая связь между ними состоит в том, что тот, кто обладает самостоятельным имуществом, не ограничен внешними обстоятельствами и, таким образом, может беспрепятственно выступать и действовать в пользу государства».

Первое положение. Государству недостаточно «простой возможности определённого умонастроения»; государство должно рассчитывать на нечто «необходимое».

Второе положение. «Умонастроение не связано с имуществом», т. е. умонастроение, полностью соответствующее имуществу, есть «простая возможность».

Третье положение. Однако между имуществом и умонастроением существует «относительно необходимая связь», та именно связь, что «тот, кто обладает самостоятельным имуществом и т. д., может действовать в пользу государства», т. е. имущество даёт «возможность» государственного умонастроения, но ведь, согласно первому положению, одной этой «возможности» ещё недостаточно.

Гегель, к тому же, не доказал, что землевладение является единственным «самостоятельным имуществом».

Конституирование принадлежащего крестьянскому сословию имущества как независимого есть конституирование этого сословия «для политического положения и значения». Или: «независимость имущества» составляет «политическое положение и значение» этого сословия.

Эта независимость доказывается дальше следующим образом:

Его «имущество» «независимо от государственного имущества». Под «государственным имуществом» здесь, очевидно, разумеется правительственная касса. В данном отношении этому сословию «противостоит» «всеобщее сословие» как «существенно зависящее от государства». Так, например, в предисловии, стр. 13, говорится:

«Кроме того, у нас, в отличие от греков, не занимаются философией как частным искусством», а «философия имеет публичное, касающееся публики существование, находясь преимущественно или исключительно на службе у государства».

Стало быть, и философия «существенно» зависима от правительственной кассы.

Его имущество независимо «от необеспеченности промысла, от погони за барышом и изменчивости владения вообще». Ему в этом отношении противостоит «промышленное сословие»,