ежедневная печать воспроизводит эту заметку, которая, помимо известных и изрядно надоевших рассуждений русской дипломатии, содержит также некоторые интересные положения.
Царь «определенно заявил, что ультиматум Меншикова не встретил в Лондоне неодобрения и что английское правительство, когда ему было сообщено, что Порта, вероятно, примет ультиматум, сочло это удовлетворительным разрешением вопроса».
Все это только доказало бы, что бедный Джон Рассел был ложно информирован бароном Брунновым относительно «вероятных» намерений Высокой Порты и что ответственность за отказ последней немедленно принять ультиматум Меншикова[33] ни в коем случае не следует возлагать на коалиционный кабинет. Далее, сообщает царь «выдающемуся» джентльмену,
«после того, как стало известно о победе при Синопе, генерал Кастельбажак (французский посол) обратился к нему с письмом, которое начиналось приблизительно так: «Позвольте мне, как христианину и солдату, принести вашему императорскому величеству свои поздравления по случаю славной победы, одержанной флотом вашего величества»».
Я хотел бы здесь отметить, что Кастельбажак, старый легитимист и родственник Ларош-жаклена, заслужил генеральскую шпагу не на полях битвы, а менее опасной службой в дворцовых передних и пламенным исповеданием высоких роялистских принципов. Бонапарт назначил его послом при санкт-петербургском дворе, в знак уважения к личным пожеланиям царя, отлично зная, что Кастельбажак скорее должен будет вступить в заговор с царем для восстановления Бурбонов, чем будет заботиться об интересах своего номинального повелителя. Этот Кастельбажак является, таким образом, подходящим человеком, чтобы, «как солдат и христианин», поздравлять царя с безрезультатной синопской бойней. «Я не верю», — будто бы заявил царь, — «чтобы Англия с ее буржуазным парламентом могла со славой вести войну». Без сомнения, царь знает своих Кобденов и Брайтов и оценивает по достоинству низкую и подлую душу европейской буржуазии. Наконец, царь вполне прав, когда утверждает, с одной стороны, что не был подготовлен к войне — ведь он был совершенно убежден, что достигнет всего желаемого посредством простых угроз, — ас другой, что если война и будет, то это будет «война бездарностей», то есть людей, которые, в трусливом стремлении избежать войны, сделают ее неизбежной и сами в конце концов бросятся в нее очертя голову, чтобы скрыть свои ошибки и сохранить свои посты.
«Общественное мнение почти склонно принести принца Альберта в жертву молве. Легкий шепот, первоначально пущенный в оборот в интересах определенной партии, превратился в ропот, а многозначительные намеки разрослись в явный и чудовищный вымысел. Тот факт, что каждый, кто добивался аудиенции у королевы, неизменно заставал при ее величестве принца Альберта, скорее вызвал сочувствие и уважение английского общества; но затем стало известно, что принц присутствует при совещаниях королевы с министрами; далее, что внимание министров было обращено на его присутствие, что, несмотря на свое нежелание обсуждать дела в присутствии третьего лица, министры вынуждены это делать, что им даже приходится отстаивать свое мнение перед принцем, что принц фактически вмешивается в их совещания с королевой; что он не только оказывает влияние на мнение королевы, но, располагая возможностью свободного сношения с иностранными дворами, представляет собой канал для бесконтрольного обмена информацией между Тайным советом королевы и кабинетами иностранных государей, быть может, врагов Англии, — короче. что принц Альберт предает королеву, что он обвинен в государственной измене и, наконец, что по обвинению в государственной измене он арестован и заключен в Тауэр. Такова история, которая дня два назад не только обсуждалась во всех концах Англии, но кое-кем даже принималась всерьез».
Я цитирую это место из газеты «Spectator»[34], чтобы показать вашим читателям, как пальмерстоновская пресса обрабатывала общественное мнение, стремясь сделать жалкого, ограниченного молодого человека козлом отпущения ответственных министров. Принц Альберт — немецкий принц, состоящий в родстве с большинством европейских абсолютистских и деспотических правительств[35]. Возвысившись до положения принца-консорта в Великобритании, он посвящал свое время частью откармливанию свиней, частью изобретению смехотворных головных уборов для армии, планированию образцовых ночлежных домов, удивительно неуютных, выставке в Гайд-парке и игре в солдатики. Он слыл обходительным и безобидным, несколько ниже среднего уровня по умственному развитию, плодовитым родителем и покорным супругом. За последнее время, однако, из него умышленно сделали влиятельнейшего человека, одного из опаснейших лиц в Соединенном королевстве, направляющего якобы всю государственную машину согласно тайным предписаниям России. Конечно, едва ли можно сомневаться в том, что принц оказывает влияние на дворцовые дела и притом, естественно, в интересах деспотизма. Принц может действовать только как принц; был ли кто-нибудь достаточно глуп, чтобы подумать, что может быть иначе? Но мне незачем напоминать вашим читателям, до какой степени бессилия низведена британской олигархией королевская власть; известно, например, что короля Вильгельма IV, решительного врага России, его министр иностранных дел [Пальмерстон. Ред.], член олигархии вигов, заставлял действовать как врага Турции. Насколько же нелепо было бы думать, что принц Альберт способен сделать что-нибудь против воли министерства, если только речь идет не о каком-нибудь ничтожном придворном пустяке, — о какой-нибудь жалкой ленте или мишурной звезде! Его абсолютистскими penchants [склонностями. Ред.] пользуются для того, чтобы отвлечь внимание народа от заговоров и измен ответственных министров. Если вообще весь этот шум и натиск имеют хоть какой-нибудь смысл, то только как наступление на монархические учреждения. Не будь королевы, не было бы и принца; не будь трона, не было бы и дворцовых влияний. Принцы утратили бы свою власть, если бы не было тронов, которые их поддерживают и на которые они могут опираться. Но, обратите внимание, именно те газеты, которые наиболее ярко демонстрируют свою «ужасную смелость», которые громче всего кричат и пытаются нажить своего рода политический капитал на истории с принцем Альбертом, — именно они и распинаются наиболее усердно в своей лояльности к трону и непристойно славословят королеву. Что касается газет тори, то это само собой разумеется. Что же касается радикального «Morning Advertiser»[36], то это и есть та самая газета, которая приветствовала бонапартовский coup d’etat [государственный переворот. Ред.] и напала недавно на одну ирландскую газету за то, что та осмелилась критиковать королеву в связи с ее посещением Дублина; это — та самая газета, которая упрекает французских революционеров за их республиканские взгляды и которая всегда изображает лорда Пальмерстона как спасителя Англии. Вся эта история есть пальмерстоновский трюк. Пальмерстон стал непопулярным благодаря разоблачению его русофильства и вследствие его сопротивления новому биллю о реформе. Последний факт снял либеральную позолоту с его заплесневелых расписных пряников. Тем не менее ему нужна популярность, чтобы стать премьером пли по крайней мере министром иностранных дел. Какой великолепный случай снова стать в позу либерала и разыграть роль Брута, преследуемого тайными дворцовыми интригами! Нападение на принца-консорта — какая приманка для народа! Он станет самым популярным государственным деятелем эпохи. Какой великолепный предлог для того, чтобы опозорить своих коллег, заклеймить их как орудия принца Альберта и заставить двор принять Пальмерстона на условиях, поставленных им самим! Тори, естественно, подхватили этот крик, ибо что им церковь и корона по сравнению с фунтами стерлингов и поместьями, которые так стремительно переходят от них к хлопчатобумажным лордам! А когда тори во имя «конституции» и «свободы» бросают гневные слова в адрес принца, кто из просвещенных либералов не бросится благоговейно к их ногам?
На ежегодном совещании Манчестерской торговой ассоциации председатель, г-н Аспиналл Тёрнер, заявил по поводу забастовок, локаутов и вообще рабочих волнений, — которые он справедливо охарактеризовал как «гражданскую войну, происходящую в Ланкашире между хозяевами и рабочими», — что «подобно тому, как Манчестер сверг королевскую тиранию и тиранию аристократии, он свергнет и тиранию демократии».
«Перед нами», — восклицает газета «Press», — «невольное признание политики манчестерской школы. В Англии верховной властью обладает корона? — Ограничьте королевские полномочия! Вам мешает аристократия? — Сметите ее со своего пути! Среди рабочих происходят волнения? — Сокрушите рабочих!»
УКРЕПЛЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ. — ДАТСКИЙ НЕЙТРАЛИТЕТ. — СОСТАВ АНГЛИЙСКОГО ПАРЛАМЕНТА. — НЕУРОЖАЙ В ЕВРОПЕ
Лондон, пятница, 27 января 1854 г.
Укрепление Константинополя, как я уже указывал в одной из последних статей, было бы важнейшим из всех мероприятий, которые турки могли бы провести. Будь Константинополь укреплен, а форты на Босфоре и в Дарданеллах соответственно усилены, Турция, как и любая другая держава, владеющая этой столицей, не нуждалась бы ни в каких иностранных гарантиях своей независимости. Нет города, который было бы легче укрепить, чем Константинополь. Только одна сторона треугольника, а именно та, которая обращена к суше, нуждается в создании непрерывного вала; вторая, обращенная к Мраморному морю, и третья, обращенная к Золотому Рогу, могут обойтись без укреплений. Линия отдельных фортов, расположенных в надлежащем расстоянии от крепостной стены и выдвинутых на восток для защиты Перы, Галаты и северо-восточного берега Золотого Рога, послужила бы одновременно для усиления крепостной стены и для того, чтобы помешать неприятелю обойти ее и возвести осадные укрепления на холмах, лежащих за Перой и Галатой и господствующих над городом.
Такая крепость была бы почти неприступна. Ее коммуникационные линии могли бы быть перерезаны лишь в случае занятия Дарданелл или Босфора; в этом случае город был бы сразу же потерян. Но два таких узких пролива могут быть легко укреплены настолько сильно, что никакой вражеский флот не сможет прорваться через них. Русская армия, подошедшая с суши, была бы вынуждена пользоваться для связи с Севастополем и Одессой опасным морским путем и вряд ли была бы в состоянии продержаться достаточно долго, чтобы взять город; непрерывно уменьшаясь в численности, она не смогла бы выдерживать удары со стороны гарнизона города и подкреплений, прибывающих из Азии.
Ответ России на датское заявление о нейтралитете[37] прибыл в Копенгаген 20 января. Россия якобы отказывается признать нейтралитет и требует от Дании присоединения к той или другой стороне. Сразу же после этого сообщения французский, английский и русский послы [Дотезак, Бьюкенен и барон Унгерн-Штернберг. Ред.] будто бы имели совещание с датскими министрами. Но из весьма достоверного источника я узнал, — хотя, конечно, все же не могу ручаться за точность информации, — что протест с. — петербургского кабинета является лишь маневром, рассчитанным на то, чтобы побудить другие державы к скорейшему формальному признанию условий, на которых предлагается датский нейтралитет. Мне сообщили, что недавно между Данией, с одной стороны, и Францией и Англией, — с другой, имели место переговоры, согласно которым в случае войны Англия должна занять Зунд своими военными кораблями, а Франция — оккупировать герцогство Шлезвиг армейским корпусом. Для срыва этой комбинации, о которой министр Эрстед осведомил графа Нессельроде, Россия будто
