данных последних топографических съемок и военных донесений. За последние несколько лет могли иметь место кое-какие изменения, но едва ли они были значительными.
Суммируем сказанное. Судьбы любой атаки на Кронштадт должны решаться на Большом рейде, а на этом участке единственными укреплениями, способными успешно отразить атаку флота, являются форты Александра, Петра I, Рисбанка, два фронта Кроншлота, западная стена гавани и форт Меншикова. По совокупности они могут открыть огонь по атакующему противнику одновременно из 350 орудий, большинство которых хорошо защищено стенами и сводами и ведут огонь через узкие амбразуры. Другие батареи либо направлены на другие участки района атаки, либо не имеют особого значения, либо же нужные объекты будут находиться вне пределов досягаемости их огня. Вопрос стоит следующим образом:
Можно ли по этому узкому и запутанному фарватеру перебросить достаточное количество кораблей, чтобы устоять против северного и южного фронтов обороны и подавить их огонь, если сами эти корабли подвергаются фланкирующему огню со стен гавани, из форта Меншикова и Кроншлота? Военно-морские специалисты, возможно, ответят на этот вопрос, если они не предпочтут подождать, чтобы на него ответила жизнь. Опираясь на свои скромные познания в области тактики флота, мы бы сказали, что здесь именно тот случай, где преимущества винтовых линейных судов могут привести к результатам, которые показались бы недосягаемыми для парусных кораблей и колесных пароходов.
Повторяем: самое уязвимое место Кронштадта — это устаревшие форты. Они расположены на наиболее выгодных позициях и занимают большую часть наличного пространства, далеко не обеспечивая необходимой эффективности огня. Если форт Рисбанка был модернизирован, то форт Петра I и Кроншлот остались на весьма низком уровне. Возможно, что их довольно легко подавить и даже занять и в таком случае использовать для бомбардировки города. Но как только корабли прорвутся до уровня фортов Александра и Рисбанка, они смогут обстреливать город и нанести огромный ущерб, если только их внимание не будет достаточно отвлечено фортами.
Написано Ф. Энгельсом в конце марта 1854 г.
Печатается по рукописи Перевод с английского
Публикуется впервые
ПРИЛОЖЕНИЯ
АНГЛИЙСКАЯ БУРЖУАЗИЯ[348]
В связи с ростом влияния буржуазных элементов в Англии естественно предположить, что постепенно изменится и прежнее их положение по отношению к аристократии и что ныне существующие между обоими классами отношения фактически станут неприемлемыми. Это предположение подтверждается некоторыми достойными внимания фактами, относящимися к последним пяти годам. Лет пять тому назад богатый банкир Джонс Ллойд был возведен в пэры с титулом лорда Оверстона. Часть своего огромного богатства он употребил на покупку поместья в графстве Нортгемптон. Аристократия, верная своей старой политике, решила допустить его в свою среду; но это было сделано не потому, что он миллионер, а потому, что он крупный землевладелец. Какие же, однако, условия предъявили Джонсу Ллойду? Он должен был порвать всякую связь с банковским делом и с торговлей. И Джонс Ллойд принял эти условия. Таким образом очевидно, что аристократия ни на йоту не изменила своих традиционных взглядов относительно того, что требуется, чтобы стать пэром. Но все ли представители высшей буржуазии будут так же сговорчивы, как Джонс Ллойд? Вероятно, не все. Более того: мы знаем случай, когда важное должностное лицо в течение всей своей жизни отказывалось от звания пэра и запретило своим сыновьям принять это звание и после своей смерти. Мы имеем в виду памятный пример покойного сэра Роберта Пиля. Сын и внук ланкаширского промышленника и фабриканта, он в последние годы своей жизни претендовал на роль лидера крупной буржуазии; и хотя он давно мог бы стать пэром, но он предпочитал оставаться первым в палате общин и не желал отстраняться от общественной деятельности, заняв место в палате лордов. Его жизнь является убедительным доказательством того, что центр тяжести политической власти находится где-то в недрах класса буржуазии. Каким примером революционности и каким прецедентом является тот пункт его завещания, — если воспринимать его в свете еще живых в памяти народа событий 1848 г., — в котором Роберт Пиль запрещает своим детям принять титул пэра, если он когда-либо будет им предложен за общественные заслуги их отца! На смертном одре он жестоко отомстил потомственной аристократии за все насмешки, которыми она награждала его за его плебейское происхождение и от которых так страдала его чувствительная душа с тех пор, как он еще мальчиком приехал в Харроу. Лорд Джон Рассел также последовал примеру сэра Роберта Пиля. Хотя он был сыном и братом герцогов Брэдфордских и давно мог бы стать пэром, он тоже отказался от этого. Много времени спустя это его решение подверглось серьезному испытанию. Должность председателя Тайного совета почти всегда замещается пэром, и когда во время последней смены кабинета Рассел принял этот пост, все были уверены, что он получит титул пэра. Но нет! Он предпочел остаться членом палаты общин, отказался от нового поста, обратился к избирателям города Лондона и снова был единогласно избран в палату общин. Когда про сэра Уильяма Молсуорта стали распространяться слухи, будто его вводят в палату лордов, он счел это оскорбительным для себя как для политического деятеля и опубликовал решительное опровержение, заявив, что он вовсе не намерен принять титул пэра.
Это все касалось титула пэра. Но может показаться, что рыцарское звание — поскольку оно не влечет за собой приобщение к политической власти — было введено для удовлетворения выскочек из буржуазии. Так можно объяснить возведение в этот ранг сэра Джозефа Пакстона, главного садовника герцога Девонширского, и подрядчика сэра Джона Фокса. Но может ли рыцарское звание во всех случаях удовлетворить чувство собственного достоинства буржуазии? По-видимому, нет. Инженер Стефенсон с презрением отверг это мишурное звание, и совсем недавно его примеру последовал железнодорожный подрядчик Дэргэн, полагая, без сомнения, что принятие этого звания поставит его в ложное положение. Напрасно королева наносит ему визит в его великолепном особняке, — честь, какой ранее удостаивались только представители высшей аристократии. Скромный бюргер отказывается склониться перед королевским величеством, и королева Виктория, схватив упирающегося гражданина под руку, позволяет себе заявить, что в настоящее время феодализм нуждается в поддержке промышленных главарей эпохи.
Но если буржуазия отвоевывает понемногу власть у аристократии, естественно будет спросить, каким путем она использует свое вновь приобретенное влияние? Это дело следует рассматривать но с классовой точки зрения, а с широких гуманитарных позиций. Важнейший встающий в связи с этим вопрос следующий: в какой мере перемена отразится на судьбе и социальных условиях миллионов трудящихся Англии.
Некоторые политики, принадлежащие к так называемой либеральной школе, много наговорили о «союзе буржуазии с рабочим классом», но эта идея нелепа и химерична. Широка пропасть, отделяющая работодателя от рабочего, хозяина от слуги.
Что касается домашних слуг, то последняя сентенция Талфорда говорит сама за себя:
«Как печально думать», — говорит он, — «что рядом с нами обретаются мужчины и женщины, заботящиеся о нашем комфорте и нуждах, постоянные обитатели наших жилищ, с чьими чувствами и характером мы так же мало знакомы, как если бы они являлись обитателями другой планеты».
И чтобы нельзя было спутать «обитателей двух планет», буржуазные дамы, забыв о том, что сами еще сравнительно недавно принадлежали к низшему сословию, заставляют свою женскую прислугу носить «чепцы», подчеркивающие их низкое происхождение, и редко разрешают служанкам одеваться нарядно, боясь, как бы не были утрачены отличительные признаки собственников, если не земли, то денег.
Что касается различного рода поденщиков, то их отношения с работодателями таковы: всем известно, какое сопротивление предприниматели оказали биллю о десятичасовом рабочем дне. Тори, раздосадованные ущербом, который им нанесла недавняя отмена «хлебных законов», помогли рабочему классу добиться этого билля; но когда закон прошел, его стали обходить, цинично пуская в ход всевозможные хитрости, мелкие уловки и тайное предательство, о чем свидетельствуют отчеты окружных инспекторов. В парламенте представители буржуазии встречали воплями о коммунизме все дальнейшие попытки добиться более человеческих условий существования для трудящихся. Г-н Кобден поступал таким образом очень много раз. На предприятиях целью работодателей уже много лет является удлинение рабочего дня сверх всяких пределов человеческой выносливости и снижение заработка квалифицированного рабочего до заработка чернорабочего путем бессовестного применения системы контрактов и натравливания одних рабочих на других. Эта система заставила, наконец, взбунтоваться общество Объединенных механиков. И грубость выражений, которая стала в эти дни обычным явлением у предпринимателей, показывает, как мало можно ожидать от них человеческих чувств. Их грубое невежество обнаружилось далее и в том, что Ассоциация предпринимателей наняла третьеразрядного литератора Сидни Смита, которому она поручила выступить в печати в свою защиту и вести словесную войну против взбунтовавшихся рабочих. Стиль этого наемного писаки вполне соответствовал задаче, которую он должен был выполнить; когда битва окончилась, предприниматели, не нуждаясь больше ни в литературных произведениях, ни в печати, дали своему наймиту по шапке. Если буржуазия не ставит себе целью прохождение классической программы обучения, то это не значит, что она изучает современные науки и современную литературу. Гроссбух, конторка, торговая деятельность — вот образование, которое она считает достаточным. Хотя на образование буржуазных барышень и затрачиваются большие деньги, но получают они лишь обрывки «светского образования», а о подлинном воспитании интеллекта или об обогащении ума наукой здесь нет и речи.
Блестящая плеяда современных английских романистов, которые в ярких и красноречивых книгах раскрыли миру больше политических и социальных истин, чем все профессиональные политики, публицисты и моралисты вместе взятые, дала характеристику всех слоев буржуазии, начиная с «весьма благородного» рантье и капиталиста, который считает, что заниматься каким-либо делом — вульгарно, и кончая мелким торговцем и клерком в конторе адвоката. Какими изобразили их Диккенс и Теккерей, мисс Бронте и мистрис Гаскелл? Как людей, полных самонадеянности, лицемерия, деспотизма и невежества; а цивилизованный мир подтвердил этот приговор убийственной эпиграммой: «они раболепствуют перед теми, кто выше их, и ведут себя как тираны по отношению к тем, кто ниже их».
Скованность и ограниченность сферы, в которой они вращаются, в известной степени объясняется социальной системой, частицу которой они составляют. Подобно тому, как русское дворянство с одной стороны ощущает над собой гнет царя, а с другой — страх перед порабощенными массами, находящимися внизу, так английская буржуазия стиснута между аристократией, с одной стороны, и рабочим классом
