«Что касается общих мероприятий в отношении войны, эти мероприятия обсуждались изо дня в день теми советниками ее величества, которые составляют так называемый кабинет, и ответственность за вынесенные решения несут перед парламентом и страной в равной мере как лорд Абердин, так и все его коллеги по кабинету».
Он решился даже, не подвергаясь, впрочем, никакому риску, сказать палате:
«Если нас считают достойными быть министрами королевы, то мы должны обладать правом по своему усмотрению созывать или не созывать парламент; если же нас считают недостойными пользоваться этим правом, значит мы тем более не можем оставаться министрами».
Побывав на заседаниях английского парламента в понедельник и во вторник, я понял, насколько заблуждался в 1848 г., когда в «Neue Rheinische Zeitung» клеймил берлинское и франкфуртское Национальные собрания, как самые жалкие проявления парламентской жизни[195].
Вашим читателям будет интересно сопоставить с декларациями британского шурина Воронцова, с плоским хвастовством Рассела и рыканием передовых статей «Times» следующие выдержки из последнего сообщения корреспондента «Times» в британском лагере в Варне, 13 июля:
«Вчера вечером все были убеждены, что скоро будет заключен мир, поскольку сообщалось, будто с генералом Брауном обедал австрийский посланник, а этот посланник едет из Шумлы, где он имел длительные переговоры с Омер-пашой, в Варну, где он будет совещаться с лордом Рагланом и маршалом Сент-Арно. Сообщалось, будто герцог Кембриджский заявил, что кавалерия вернется в Англию к ноябрю, а пехота к маю. Положительно нельзя сказать, находимся ли мы в состоянии воины и союзные армии действительно являются воюющей стороной, или же они только совершали видимость военных действий с момента своей высадки в Турции. Наши парады, смотры, учения и ревизии носят такой: же безобидный характер, как если бы они происходили в Сатори и Чобеме, и все наши операции на суше ограничиваются: первая — разведывательной экскурсией лорда Кардигана, вторая — посылкой нескольких инженеров и саперов в Силистрию и Рущук, третья — отправкой туда же нескольких французских понтонеров, четвертая — посылкой еще одной группы саперов и 150 матросов в Рущук для сооружения моста между одним берегом и островами и далее до другого берега».
В Англии нет Бастилии, но есть больницы для умалишенных, в которые можно на основе lettre de cachet просто заключить любого человека, неугодного королевскому двору или мешающего уладить какие-нибудь семейные дела. Во время дебатов, происходивших в среду по делу д-ра Пейтмана, это было полностью доказано г-ном Отуэем, поддержанным г-ном Хенли. Достаточно было нескольких слов лорда Пальмерстона, этого civis romanus[196] и известного защитника «прав и привилегий британского подданного», чтобы замять вопрос. Пальмерстон даже не утверждал, что Пейтман является действительно умалишенным, а лишь, что «он, по-видимому, вообразил себя в праве предъявить какой-то иск правительству» и предполагает весьма назойливым образом предъявить этот иск королеве или, вернее, анонимному персонажу — принцу Альберту. Кобурги проникли повсюду; в данный момент они претендуют на то, чтобы прибрать к рукам Испанию,
«Это», — говорит правительственная «Globe», — «вопрос о правах доктора и королевы и мы уверены, что ни один человек в парламенте или вне его не может колебаться в суждении об этих правах».
Не приходится удивляться, если «Права человека» Томаса Пэйна были публично сожжены в этой свободной и благословенной стране.
Еще одна маленькая парламентская комедия разыгралась в ту же среду вечером. На заседании в прошлую пятницу г-н Батт внес предложение о запрещении британским подданным под страхом наказания торговать ценными бумагами русского правительства, но с тем, чтобы этот билль относился только к русским займам, выпущенным во время настоящей войны. Британское правительство не вносило такого билля, но и: не могло решиться выступить против него, так как Бонапарт уже опубликовал в «Moniteur» ложное сообщение, будто английское правительство разделяет его точку зрения, рассматривая подписку на русский заем как незаконную. Пальмерстон поэтому поддержал предложение Батта, но встретил довольно нелюбезные возражения со стороны г-на Уилсона, мудрого издателя журнала «Economist» и секретаря казначейства. И вот тот же Пальмерстон, который в понедельник защищал коалиционное министерство, во вторник воздержался от выступления и этим фактически обеспечил успех коалиции, все же не мог в среду упустить случая снова выступить в роли «беззащитной женщины» кабинета. Он вещал тоном и с важностью Сивиллы. мужского пола, как бы всецело во власти своих патриотических чувств, которые ему, бедняге, скованному железной дисциплиной своего официального положения, приходилось подавлять в течение предыдущих двух вечеров. Неизбежный бурный восторг достопочтенных обманутых слушателей покрыл его слова:
«Этот билль только подтверждает принцип, что британские подданные не должны предоставлять русским средства для ведения войны. Доводы, представленные секретарем казначейства, клонят к тому, чтобы заставить нас отменить законы о государственной измене. Подобные аргументы — чистейшая бессмыслица».
Нужно заметить, что это тот самый человек, который в течение двадцати четырех лет навязывал Англии русско-голландский заем, а в настоящий момент является самым влиятельным членом кабинета, все еще выплачивающего и капиталы и проценты по этому займу и предоставляющего таким образом ему, Пальмерстону, «средства для ведения войны».
Написано К. Марксом 28 июля 1854 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4152, 9 августа 1854 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
На русском языке полностью публикуется впервые
СКУЧНАЯ ВОЙНА
Скоро год, как небольшому отряду турок в составе двух батальонов удалось перейти Дунай под Туртукаем, против Олтеницы, воздвигнуть там ретраншементы, и когда русские на них напали, отбросить их после непродолжительной, но энергичной схватки, получившей — в качестве первого столкновения в этой войне — громкое название сражения у Олтеницы. Здесь турки одни противостояли русским, за ними не стояли в качестве резервов английские или французские войска, и они не могли даже рассчитывать на какую-либо поддержку со стороны союзного флота. И все же они удерживали свои позиции на валашском берегу Дуная у Олтеницы в течение двух недель, а у Калафата в течение всей зимы.
С тех пор Англия и Франция объявили войну России; неоднократно была проявлена доблесть, правда с сомнительным эффектом. Черноморская эскадра, балтийская эскадра и доходящая уже до ста тысяч англо-французская армия готовы поддержать турок или отвлечь на себя силы противника. А в результате всего этого мы видим лишь повторение дела у Олтеницы в большем масштабе, но пожалуй с еще меньшим успехом, чем в прошлом году.
Русские обложили Силистрию. Они действовали при этом не разумно, но смело. Изо дня в день, из ночи в ночь они терпели поражение; и не из-за большего искусства противника, не из-за присутствия капитана Батлера и лейтенанта Несмита, двух английских офицеров, которые, по словам «Times», спасли Силистрию. Нет, они потерпели поражение в силу полнейшего невежества самих турок, которые даже не знали, что в определенный момент форт или вал уже нельзя дольше удерживать, и продолжали цепко держаться за каждую пядь земли, за каждый бугорок, который противник пытался занять. Русские, кроме того, потерпели поражение из-за тупости своих собственных генералов, из-за холеры и лихорадки, наконец, из-за морального воздействия, которое оказывала на них армия союзников, угрожавшая их левому флангу, и австрийская армия, угрожавшая их правому флангу. Когда война началась, мы отмечали, что русская армия никогда не умела вести правильные осады, а плохое руководство военными действиями под Силистрией только подтверждает, что она с тех пор ничему по научилась. Итак, русские потерпели поражение; им пришлось ретироваться самым постыдным образом; им пришлось прекратить осаду весьма несовершенной крепости в самое благоприятное время года, в момент, когда осажденный гарнизон не мог рассчитывать ни на какую помощь извне. Такое случается раз в сто лет. И что бы русские ни попытались предпринять осенью, эта кампания ими проиграна и проиграна с позором.
Взглянем теперь на оборотную сторону медали. Силистрия освобождена. Русские отступают на левый берег Дуная; Они готовятся даже к эвакуации Добруджи и постепенно ее осуществляют. Гирсова и Мэчин разрушены. Река Серет, по-видимому, является тем рубежом, который русские избрали для обороны не своих завоеваний, а своей собственной территории. Хитрый старый хорват Омер-паша, который не хуже другого умеет придержать язык или соврать «во имя долга», одновременно посылает один корпус в Добруджу, другой на Рущук, охватывая, таким образом, сразу оба фланга русских. Тогда возможны были другие, гораздо более удачные маневры, но старый Омер, по-видимому, лучше знает турок и союзников, чем мы. С военной точки зрения правильнее было бы двинуть войска через Добруджу или Калараш на коммуникации противника, но после всего того, что мы видели, нельзя даже обвинить Омера в том, что он упустил удобный случай. Известно, что его армия очень плохо обеспечивается продовольствием, почти ничем не снабжена и поэтому но может совершать быстрых передвижений, которые отдалили бы ее от ее базы или открыли бы новые операционные линии. Такие передвижения являются решающими по своим результатам, когда они предпринимаются с достаточными силами; но они не под силу. армия, которая кормится впроголодь и проходит по бесплодной стране. Известно, что Омер-паша ездил в Варну просить помощи у союзных генералов, которые находились тогда с 75000 превосходных солдат в четырех переходах от Дуная; но ни Сент-Арно, ни Раглан не считали нужным отправиться туда, где можно было встретиться с неприятелем. Поэтому Омер и не мог сделать больше того, что он сделал. Он послал 25000 человек на Добруджу и с остальными войсками направился на Рушук. Здесь его войска переходили с острова на остров, пока не перебрались через Дунай, затем внезапным маршем влево взяли с тыла Журжево и изгнали оттуда русских. На следующий день русские расположились на высотах к северу от Журжева, где их атаковали турки. Произошло кровопролитное сражение, замечательное по количеству английских офицеров, которые с редким успехом состязались за честь быть убитыми в числе первых. Каждый из них получил пулю, но без всякой пользы для кого бы то ни было: нелепо было бы предполагать, что один вид убитого британского офицера может сделать турецкого солдата непобедимым. Как бы то ни было, русские, имевшие тут только, авангард — одну бригаду, Колыванский и Томский полки, — были. разбиты, и турки упрочили свое положение на валашском берегу Дуная. Они немедленно принялись за укрепление местности и
