воображение иберийцев ослепляли блестящие видения Эльдорадо, рыцарских подвигов и всемирной монархии. Вот тогда-то исчезли испанские вольности под звон мечей, в потоках золота и в зловещем зареве костров инквизиции.
Как же объяснить то странное явление, что после почти трех столетий владычества династии Габсбургов, а вслед за ней династии Бурбонов — каждой из этих династий в отдельности было бы достаточно, чтобы раздавить народ, — муниципальные вольности Испании до известной степени сохранились? Как объяснить, что в той стране, где раньше, чем где-либо в другом феодальном государстве, возникла абсолютная монархия в самом чистом виде, централизация так и не смогла укорениться? Ответить на это не трудно. Именно XVI век был эпохой образования крупных монархий, которые повсюду возникли в связи с ослаблением враждовавших между собой феодальных классов: аристократии и горожан. Но в других больших государствах Европы абсолютная монархия выступает как цивилизующий центр, как объединяющее начало общества. Там она была горнилом, в котором различные элементы общества подвергались такому смешению и обработке, которое позволило городам променять свое средневековое местное самоуправление на всеобщее господство буржуазии и публичную власть гражданского общества. Напротив, в Испании аристократия приходила в упадок, сохраняя свои худшие привилегии, а города утрачивали свою средневековую власть, не приобретая значения, присущего современным городам.
Со времени установления абсолютной монархии эти города прозябали в состоянии непрерывного упадка. Здесь не место определять политические или экономические условия, разрушившие испанскую торговлю, промышленность, мореплавание и земледелие. Для настоящей нашей задачи достаточно указать на самый факт. По мере упадка торговой и промышленной жизни городов внутренний обмен становился реже, взаимное общение жителей разных провинций слабее, средства сообщения забрасывались, большие дороги пустели. Таким образом, местная жизнь Испании, независимость ее провинций и коммун, отсутствие единообразия в развитии общества, — первоначально обусловленное географическим обликом страны, а затем развившееся исторически благодаря тому, что различные провинции самостоятельно освобождались от владычества мавров, образуя при этом маленькие независимые государства, — все эти явления теперь окончательно закрепились и утвердились в силу переворота, происшедшего в экономике и иссушившего источники национальной деятельности. Абсолютная монархия не только нашла в Испании материал, по самой своей природе не поддающийся централизации, но она сделала все от нее зависящее, чтобы не допустить возникновения общих интересов, обусловленных разделением труда в национальном масштабе и многообразием внутреннего обмена, которые и являются единственно возможной основой для установления единообразной системы управления и общего законодательства. Таким образом, абсолютная монархия в Испании, имеющая лишь чисто внешнее сходство с абсолютными монархиями Европы вообще, должна скорее быть отнесена к азиатским формам правления. Испания, подобно Турции, оставалась скоплением дурно управляемых республик с номинальным сувереном во главе. Деспотизм принимал различный характер в различных провинциях, где общее законодательство произвольно толковалось вице-королем и губернаторами; но при всем своем деспотизме правительство не мешало провинциям сохранять свои различные законы и обычаи, различные монетные системы, военные знамена разнообразных цветов и свою особую систему налогового обложения. Восточный деспотизм затрагивает муниципальное самоуправление только тогда, когда оно сталкивается с его непосредственными интересами, но он весьма охотно допускает существование этих учреждений, пока они снимают с него обязанность что-либо делать самому и избавляют от хлопот, связанных с действительным управлением.
И так случилось, что Наполеон, который — подобно всем людям своего времени — считал Испанию безжизненным трупом, был весьма неприятно поражен, убедившись, что если испанское государство мертво, то испанское общество полно жизни, и в каждой его части бьют через край силы сопротивления. По договору в Фонтенбло он добился того, что его войска оказались в Мадриде; заманив королевскую фамилию для переговоров в Байонну, он принудил Карла IV взять обратно свое отречение и затем уступить ему свои владения; запугав Фердинанда VII, он вынудил его сделать такое же заявление. Карл IV с королевой и «князем мира» были отправлены в Компьен, Фердинанд VII с братьями заключены в замок Валансе, а трон Испании Наполеон отдал своему брату Жозефу, после чего собрал испанскую хунту в Байонне и наделил ее одной из своих готовых конституций[244]. Не видя ничего живого в испанской монархии, кроме жалкой династии, которую он прочно засадил под замок, Бонапарт был совершенно уверен, что ему удалось прибрать к рукам Испанию. Но через каких-нибудь несколько дней после своего coup de main [смелого удара. Ред.] он получил весть о восстании в Мадриде. Правда, Мюрат подавил этот взрыв возмущения, умертвив около 1000 человек, но когда об этой бойне стало известно в стране, восстание вспыхнуло в Астурии и вскоре затем охватило всю монархию. Заметим, что это первое самопроизвольное движение зародилось в народе, между тем как «лучшие» классы спокойно подчинились чужеземному игу.
Так Испания прошла подготовку к своему новейшему революционному поприщу и вступила в борьбу, характеризующую ее развитие в нынешнем столетии. Факты и влияния, которые мы кратко перечислили выше, все еще определяют ее судьбы и направляют порывы ее народа. Мы указали, что они необходимы для оценки не только нынешнего кризиса, но всего, что она свершила и претерпела с момента захвата ее Наполеоном, — почти пятидесятилетнего периода трагических эпизодов и героических усилий, — поистине, одной из самых волнующих и поучительных глав современной истории[245].
II
Мы уже кратко ознакомили наших читателей с прошлой революционной историей Испании, чтобы помочь им лучше понять и оценить события, которые в настоящее время привлекают к этой стране взоры всего мира. Еще больший интерес и, пожалуй, не меньшее значение для понимания современности представляет великое национальное движение, обеспечившее изгнание Бонапартов и вернувшее на испанский трон ту династию, которая занимает его по сей день. Но чтобы правильно судить об этом движении с его героическими эпизодами и незабываемым проявлением жизнеспособности у народа, считавшегося чуть ли не отжившим уже свой век, мы должны вернуться к первым дням наполеоновского нападения на испанскую нацию. Действительная причина всего происшедшего, по-видимому, впервые была сформулирована в Тильзитском договоре, заключенном 7 июля 1807 г. и как будто получившем свое завершение в секретной конвенции, подписанной князем Куракиным и Талейраном. Договор был опубликован в мадридской «Gaceta» 25 августа 1812 года; в нем содержались, в числе прочих, следующие условия:
«Статья I. Россия должна получить во владение Европейскую Турцию и распространить свои владения в Азии настолько, насколько она найдет это нужным.
Статья II. Династия Бурбонов в Испании и дом Браганса в Португалии перестанут царствовать. Обе короны будут переданы принцам дома Бонапартов».
Этот договор, если только он подлинный, — а подлинность его мало кем оспаривается, как явствует даже из недавно опубликованных мемуаров короля Жозефа Бонапарта[246], — является настоящей причиной французского нашествия в Испанию в 1808 г., а бурные события этого времени в Испании, в таком случае, связаны тайными нитями с судьбами Турции.
Когда вслед за резней в Мадриде и байоннским соглашением одновременно вспыхнули восстания в Астурии, Галисии, Андалузии и Валенсии, а французская армия заняла Мадрид, то Бонапарт под фальшивыми предлогами захватил четыре северных крепости — Памплону, Сан-Себастьян, Фигерас и Барселону; часть испанской армии была ранее перевезена на остров Фюнен для участия в операциях против Швеции; наконец, все существующие власти — военные, духовные, судебные и административные, — а также аристократия призывали народ подчиниться иностранному захватчику. Было, однако, одно обстоятельство, которое компенсировало все трудности положения. Благодаря Наполеону страна избавилась от короля, королевской фамилии и королевского правительства. Таким образом, были разбиты оковы, которые в противном случае могли помешать испанскому народу проявить свою врожденную энергию. Насколько он был неспособен сопротивляться французам под верховенством своих королей и в обычных условиях, доказали бесславные кампании 1794 и 1795 годов[247].
Наполеон вызвал к себе в Байонну самых знатных лиц Испании, чтобы собственноручно вручить им нового короля и конституцию. За весьма немногими исключениями явились все. 7 июня 1808 г. король Жозеф принял в Байонне депутацию грандов Испании, от имени которых герцог Инфантадо, ближайший друг Фердинанда VII, обратился к нему с такими словами:
«Государь, гранды Испании всегда славились верностью своему королю; и теперь ваше величество найдет в них такую же преданность и привязанность».
Королевский совет Кастилии уверял бедного Жозефа, что «он является главным отпрыском фамилии, самим небом предназначенной для трона». Не менее низки были приветствия герцога дель Парке, возглавлявшего депутацию от армии. На следующий день те же лица опубликовали воззвание, предписывавшее всем покорность династии Бонапартов. 7 июля 1808 г. под новой конституцией поставили свои подписи 91 испанец из самых родовитых семей; среди них были герцоги, графы и маркизы, а также главы различных духовных орденов. При обсуждении этой конституции возражения с их стороны вызвала только отмена их древних привилегий и льгот. В состав первого министерства и первого придворного штата Жозефа вошли все лица, входившие раньше в министерство и придворный штат Фердинанда VII. Некоторые представители высших классов видели в Наполеоне человека, посланного провидением для возрождения Испании, другие смотрели на него, как на единственный оплот против революции; никто не верил в возможность успеха национального сопротивления.
Таким образом, с самого начала испанской войны за независимость высшее дворянство и члены бывшей администрации утратили всякое влияние на буржуазию и народ, так как покинули их в начале борьбы. На одной стороне были Affrancesados (офранцуженные), на другой — нация. В Вальядолиде, Картахене, Гранаде, Хаэне, Санлукаре, Ла-Каролине, Сьюдад-Родриго, Кадисе и Валенсии наиболее известные деятели бывшей администрации — губернаторы, генералы и другие видные лица, рассматривавшиеся как французские агенты и препятствие национальному движению, — пали жертвой разъяренного народа. Власти повсюду были смещены. Уже за несколько месяцев до восстания 19 марта 1808 г. в Мадриде происходили волнения, направленные к тому, чтобы El Chorizero (колбасник — прозвище Годоя) и его ненавистные приспешники были удалены с их постов. Эта цель была теперь достигнута в общенациональном масштабе; тем самым внутренняя революция в том плане, в каком ее желали народные массы, и вне всякой связи с борьбой против чужеземного нашествия, совершилась. В целом движение, казалось, было направлено скорее против революции, чем за нее. Будучи национальным, поскольку оно провозгласило независимость Испании от Франции, оно было в то же время династическим, так как противопоставляло «возлюбленного» Фердинанда VII Жозефу Бонапарту, — реакционным, так как противопоставляло древние учреждения, обычаи и законы рациональным новшествам Наполеона, — суеверным и фанатичным, так как противопоставляло «святую религию» так называемому французскому атеизму, или уничтожению особых
