великодушный призыв». Таким образом, сама газета «Moniteur» открыто признает, что всеобщая амнистия, ныне рекламируемая как ошеломляющая новость, является лишь повторением избитого фарса, разыгранного четыре года назад. Гений по части подкупа льстит себя надеждой, что его жертвы низведены ныне до его собственного уровня, что они достаточно укрощены, чтобы в 1856 г. принять в виде милости то, что в 1852 г. они с негодованием отвергли как оскорбление.
«Moniteur» прикрывает свой «великодушный призыв» к низости ловко составленными подлогами и фальсификациями. Газета утверждает, будто из 11000 лиц, осужденных после июньских событий 1848 г. на ссылку в Алжир, благодаря милосердию президента, в Африке осталось только 306 человек. Но с данными той же газеты «Moniteur» в руках мы утверждаем, что из 11000 арестованных в июне 1848 г. в ноябре того же года, когда Assemblee Constituante [Учредительное собрание. Ред.] обсуждало выполнение декрета о ссылке, оставалось лишь 1700; что из них 1500 были отправлены в крепость Бель-Иль, а 8 марта 1849 г., во время правления министерства О. Барро, 700 из этих 1500 были направлены в Бон, в Африку. Таким образом, милость Бустрапы сократила до 306 именно эту последнюю цифру 700, а вовсе не огромное число в 11000, как говорит его лживая газета «Moniteur», и сама эта ничтожная милость была лишь маневром, направленным против Собрания. Тем не менее мы должны поблагодарить «Moniteur» за то, что она напомнила Франции о гнусных жестокостях, совершенных Кавеньяком и буржуазной республикой.
Что касается сосланных и изгнанных жертв Декабря, то та же «Moniteur» определяет их число в 11201 человек и утверждает, что теперь оно сокращено до 1058. Но жертвами coup d’etat явились более 11000 человек в одних только департаментах Нижние Альпы, Эро, Вар и Ньевр, и в настоящий момент остается, по крайней мере, 12000 человек, осужденных на изгнание или на каторгу. Хорошо известно, что от coup d’etat пострадало свыше 50000 лиц. Далее следует заметить, что «великодушный призыв» «Moniteur» обращен исключительно к лицам, отправленным в Алжир и прочие заморские владения, что в нем нет ни малейшего упоминания об осужденных из Анже, о заключенных в тюрьму за участие в тайных обществах; он не касается тех, кто брошен в каторжную тюрьму выездными военными судами 1851 г., узников Бель-Иля, студентов, арестованных за то, что они освистали платных апологетов Бустрапы, и т. д. В виде компенсации «Moniteur» сообщает о полной и безусловной амнистии браконьерам, контрабандистам, фальшивомонетчикам, ворам, дезертирам, каторжникам и id genus omne [им подобным. Ред.]. В полном соответствии с характером империи времен упадка и предшествующими деяниями поддельного Бонапарта рождение сына должно было явиться праздником для всего этого родственного отцу сброда.
От жертв coup d’etat мы переходим теперь к его орудиям, от людей, которые противились ему, к рабам, которые его осуществляли, от солдат свободы к армии в Крыму. Знаменательным историческим симптомом является то, что Бонапарт в разгар свежих иллюзий новоиспеченной династии и величайшего триумфа по поводу своего допущения в благоухающую среду прогнивших законных династий нуждается все же в признании со стороны своих несчастных жертв, а потому лицемерно добивается их примирения с империей. Однако не менее примечательным примером иронии истории является тот факт, что пока глава и члены Общества 10 декабря[319] задают в Париже пышные и расточительные пиры по поводу успеха coup d’etat, армия, навязавшая Франции это отвратительное правление, искупает свое преступление в Крыму лишениями, голодом, предсмертной агонией и смертью в ее самых ужасных и мучительных формах.
В первый период восточной кампании, с ноября 1854 по март 1855 г., декабрьского выскочку превозносили как второе провидение, а изумительное военное управление прославленной империи воспевали на все лады, противопоставляя ему позорные испытания, выпавшие на долю британской армии в результате преднамеренной измены внутри страны и естественных последствий устаревшей системы. Но как в этом, так и во всех других деяниях империи времен упадка то, что принималось за реальность, оказалось лишь театральной фантасмагорией, рассчитанной на непосредственный сценический эффект. В течение двух лет Бонапарт был занят исключительно подготовкой войны. Он напрягал все силы огромного централизованного французского государства, чтобы обеспечить первые успехи своей армии [В статье К. Маркса в «New-York Daily Tribune» за этим следуют слова: «которая являлась в тот момент главной опорой узурпированной им власти и еще не показала себя». Ред.]. И в самом деле, не приходится удивляться тому, что даже жалкому авантюристу Страсбурга и Булони не удалось в течение двух первых лет своего никуда не годного правления разрушить замечательную организацию французской армии, завещанную первой революцией. Чудом надо считать, что ему это все же удалось в первые же два года нынешней войны. Расточив на свою Батрахомиомахию[320] больше средств, чем Наполеон Великий истратил за пятнадцать лет своей Илиады, он в начале третьего года обнаружил, что ресурсы Франции истощены, ее военное управление приведено в негодность, армия тает от нужды и лишений. Рак, разъедающий французскую армию, — воровство и растраты — составляет органический принцип империи времен упадка; понадобилось всего два года, чтобы обнаружилось его губительное действие.
Печальное положение французской армии тщательно скрывалось не только во французской, но также и в английской печати. В настоящее время об этой тайне громко говорят на всех перекрестках. Она стала истиной, которую уже больше не оспаривают после того как собственная газета Бонапарта «Moniteur» выступила с ее прямым опровержением. В данной статье достаточно привести выдержку из последнего письма севастопольского корреспондента «Times»:
«Французская армия, какой бы многочисленной она ни изображалась на бумаге, тает самым жалким образом: цинга и лихорадка опустошают ее ряды. Я недавно исчислял ее ежедневную убыль в 170 человек… Теперь и французы признают, что ежедневная смертность в их армии составляет 120 человек, а в некоторые дни значительно больше. Более всего страдает правый фланг армии, в Байдарской долине… Когда установится теплая погода, надо ожидать значительного усиления болезней… Французские списки больных будут ужасными… Французская армия тает столь же быстро, как она таяла от снарядов и выстрелов в течение самого жестокого периода осады».
Недостаток в крытых помещениях, нужда в верхней одежде и скудость питания приводятся корреспондентом в качестве главных причин страданий французов. Описав резкий холод, вследствие чего «в бараках вода в чанах промерзала на глубину в три дюйма», и почти непрерывные снежные метели, в результате которых «лишь в немногие бараки не нанесло большого количества снега», корреспондент спрашивает: что же должна была выносить французская армия в палатках, — не в бараках. тщательно снабженных всем необходимым, и не в хорошо окопанных двойных палатках, а в одинарных и незащищенных палатках? Он заканчивает заявлением, что «просто невыносимо встречать французские транспорты больных» и что маршал Пелисье тратит больше усилий на то, чтобы скрыть их от британской армии, чем на то, чтобы облегчить страдания больных.
Добавим к этому другую выдержку из «Morning Advertiser», той самой газеты, которая разделяла с газетой «Morning Post» гнусную привилегию приветствовать приход Бонапарта к власти в 1851 г. и которая по сей день прославляет лорда Пальмерстона, как истинно английского министра:
«Во французском лагере на реке Черной насчитывается 3000 больных, походные лазареты переполнены, ряды медицинского персонала поредели вследствие болезней и истощения, интендантская служба пришла в полное расстройство и не в состоянии кормить войска, люди прямо-таки выпрашивают сухари у солдат на аванпостах, цинга от недостатка растительной пищи и тиф от недостатка мяса свирепствуют со страшной силой; контраст между обеими армиями является источником открытого недовольства французских солдат. Транспортные средства недостаточны для перевозки больных в Константинополь — в тамошних госпиталях находится уже более 12000 больных, — эпидемия является настоящей катастрофой и смертность от нее ужасающа; транспорты, прибывающие с Востока в Марсель, переполнены жертвами лихорадки, и суда с тифозными больными направляются во Фриульский карантин».
Что же делать с этой быстро тающей армией? [В статье К. Маркса в «New-York Daily Tribune» вместо этой фразы идет следующий текст. «Что же делать с этими недовольными легионами, умирающими вследствие негодности интендантства, скандальной небрежности и открытого воровства?» Ред.]. Тешить ли ее пересказами арабской сказки о «рождестве» Алжирского короля[321] или описаниями расшитых золотом мундиров изнеженной гвардии осторожного героя? Следует помнить, что французские солдаты не склонны терпеть издевательства подобно английским. Доказательством, если оно требуется, являются неоднократные попытки во французской армии пристрелить генерала Пелисье, — факт, упомянутый в «Gazzetta di Milano», играющей у Радецкого роль «Moniteur». He следует также думать, что линейные полки в самой Франции остаются равнодушными зрителями крымской трагедии. Парижская полиция начинает производить облавы в казармах. Зуавы, вызванные в Париж, чтобы своим видом подогреть энтузиазм публики, уже удалены из столицы, как ненадежные. Два других полка, вернувшихся из Крыма, тоже были высланы в провинцию. Антагонизм между гвардией и линейными полками с каждым днем становится все более резким, ибо Бонапарт в настоящий момент занят созданием достаточного количества новых гвардейских полков, чтобы этот привилегированный корпус мог нести гарнизонную службу в Париже без линейных частей. Подкупив армию и породив тем самым антагонизм между нею и страной, он пытается теперь подкупить армию внутри самой армии — эксперимент довольно опасный.
Для полного описания состояния финансов — мы не назвали бы их пятой этого необыкновенного Ахиллеса, так как пята эта слишком велика, — требуется особая статья. Здесь достаточно только сказать, что так как ценные бумаги в последнее время падали, то в связи с возвещенным заключением мира, а также рождением нового Бонапарта, естественно, ожидалось, что они непременно повысятся. Осуществление этого не было предоставлено воле случая. Не только правительство дало приказ свободно использовать наличные государственные средства для скупки государственных ценных бумаг, но и Credit Mobilier и подобные ему выросшие как грибы бонапартовские кредитные учреждения два дня подряд усиленно занимались скупкой ценных бумаг. Но несмотря на все эти маневры, в самый момент сообщения о «рождестве» вместо повышения курса бумаг произошло их падение, которое все еще продолжается. Пришедший в ярость Бонапарт запретил продажу на бирже всех ценных бумаг, кроме котирующихся по правительственному курсу, а затем приказал вызвать главных маклеров в префектуру полиции.
Когда статуя Афины Паллады падала в Парфеноне, то это событие, говорят, означало для Афинской республики роковое предвестие. То, что бюст Бонапарта зашатался на своем пьедестале в синагоге, где устанавливается рыночная цена на правительства и дисконтируется история народов, предвещает падение империи биржевой игры.
Написано К. Марксом около 1 апреля 1856 г.
Напечатано
