Пусть постигнет их участь, которую они заслуживают. Повелитель французов и королева Англии не виноваты, но они не должны, подобно потерявшим голову игрокам, в безумном порыве разочарования или в пароксизме отчаяния форсировать надвигающееся на них несчастье».
В той же газете мы находим ссылку на памфлет Жирардена «La Paix»[115], в котором одновременное разоружение Севастополя и Гибралтара приветствуется как подлинное разрешение вопроса о мире.
«Подумайте только», — восклицает «Press», — «что этот памфлет или, вернее, его продажа разрешена французским правительством, а его автор является близким и интимным другом, советником и сотоварищем предполагаемого наследника престола!»
Здесь стоит отметить, что дербиты, органом которых является «Press», стремятся к коалиции с миролюбивой манчестерской школой и что министерство, со своей стороны, пытается привлечь ее на свою сторону при помощи билля об отмене штемпельного сбора с газет (к нему мы еще вернемся). Идея чисто демонстративной кампании, идея европейской войны не ради нанесения удара могуществу противника, а ради спасения собственного престижа, идея показной войны должна, разумеется, вывести из себя всякого здравомыслящего англичанина. Возникает вопрос: не является ли эта идея одной из «idees napoleoniennes»[116], как ее понимает и вынуждена понимать реставрированная империя?
К. МАРКС
НАПОЛЕОН И БАРБЕС. — ШТЕМПЕЛЬНЫЙ СБОР С ГАЗЕТ
Лондон, 27 марта. Из достоверных источников нам стало известно, что посещение Бонапартом Сеит-Джемсского дворца[117], намеченное на 16 апреля, послужит поводом для большой демонстрации протеста. Чартисты пригласили французского эмигранта Армана Барбеса приехать в Лондон также 16 апреля, где по случаю его приезда будут организованы уличное шествие и большой митинг. Однако пока неизвестно, позволит ли Барбесу состояние здоровья предпринять поездку по морю.
Вчера в палате общий во втором чтении прошел билль об. отмене штемпельного сбора с газет. Основные положения этого билля сводятся к следующему: 1) Принудительный штемпельный сбор с газет отменяется. 2) Периодические издания, печатаемые на бумаге со штемпелем, пользуются, как и прежде, привилегией бесплатной рассылки по почте. Третий пункт касается объема печатных материалов, пересылаемых по почте, и, наконец, еще один пункт гласит, что газеты, печатаемые на бумаге со штемпелем, обязаны вносить залог на случай возможных судебных процессов за клевету. Для характеристики старой системы налогового обложения газет достаточно привести пару примеров. Издание ежедневной газеты в Лондоне требует капитала по меньшей мере в 50000—60000 фунтов стерлингов. Вся английская печать, за редким исключением, подняла против нового билля самую беззастенчивую и непристойную кампанию. Разве нужны другие доказательства того, что старая система является покровительственной системой по отношению к существующей печати и запретительной системой по отношению к продукции свободного духовного творчества? Свобода печати была до сих пор в Англии исключительной привилегией капитала. Незначительное число еженедельников, представляющих интересы рабочего класса, — об издании ежедневных газет, разумеется, не могло быть и речи, — с трудом поддерживают свое существование благодаря еженедельным пожертвованиям английских рабочих, которые приносят совершенно иные жертвы во имя общих целей, чем рабочие континента. С трагикомическим пафосом левиафан английской печати — «Times» — громогласно взывает к борьбе pro aris et focis [за алтари и очаги, за свое кровное дело. Ред.], то есть за газетную монополию, то скромно сравнивая себя при этом с Дельфийским оракулом, то уверяя, что в Англии существует лишь один-единственный, достойный сохранения институт, а именно «Times», то претендуя на господство в области мировой журналистики и — без всякого Кючук-Кайнарджийского договора — на протекторат над всеми журналистами Европы.
Все это «cant» [ «бахвальство». Ред.] газеты «Times» получило достойную отповедь на вчерашнем заседании палаты общин в выступлении чудака Драммонда, который сказал:
«Печать в настоящее время является коммерческим предприятием и ничем больше… Господа Уолтеры» (главные акционеры «Times») «имеют, разумеется, такое же право учредить фабрику политической болтовни, как г-н Брайт фабрику хлопчатобумажных изделий… Газета «Times» умеет вести дела лучше, чем ее соперники. Уолтеры всегда имели под рукой ловких людей, — адвокатов с долголетней практикой и подобных им лиц, — всегда готовых выступать и за и против по любому вопросу. Таковы, например, гг. Барнс, Олсейджер, Стерлинг, Делейн, Моррис, Лоу и Дейсент. Все эти джентльмены придерживаются различных точек зрения. Глупые же газеты, не умеющие вести дело, например, «Morning Chronicle», примыкают к какой-нибудь определенной партии. Одна газета становится органом пилитов, другая — дербитов и т. д. Пока процветает партия пилитов, процветает и ее газета, но если только дела пилитов идут плохо, приходится плохо и их газете. Сразу видно неделовых людей. Настоящее искусство — и тут «Times» показывает свое мастерство — состоит в том, чтобы нанимать целую ватагу джентльменов, придерживающихся различных мнений, и заставлять их писать. Разумеется, ни одного из этих господ нельзя обвинить в непоследовательности; допустим, что каждый из них всегда придерживается одних и тех же взглядов, и, таким образом, каждый из этих журналистов в отдельности весьма последователен; но если взять их всех вместе, то придется признать, что нет ничего более непоследовательного на свете. Настоящее совершенство журналистики состоит, по-видимому, в соблюдении принципа: индивидуальная порядочность и коллективная бесчестность как в политике, так и в литературе. Такой принцип очень выгоден, и «Times» всегда напоминает ему одного из его арендаторов, которому он предложил осушить заболоченный участок земли. «Ни за что! — сказал арендатор. — Только не осушайте его! В дождливую погоду на нем найдется что-либо для коровы, а если для коровы ничего не будет, то вырастет что-нибудь для свиньи; ну а если и для свиньи ничего не окажется, то всегда найдется что-нибудь для гуся». Что касается продажности газет, то тут имеются прямые доказательства в отношении «Times», о которой Наполеон в свое время сказал: «они прислали мне «Times», подлую «Times», газету Бурбонов». В одной из книг О’Мара утверждается, что газета «Times» получала от него ежемесячно 6000 франков. В руках О’Мара имелись официальные расписки в получении денег за подписью издателя газеты. О’Мара также рассказывает, что Наполеон до своего изгнания на Эльбу получал предложения от различных газет, в частности от «Times», писать в его защиту. Наполеон эти предложения отклонил, но позже ему пришлось пожалеть о своем решении».
К вышеизложенному мы только добавим, что газета «Times» в 1815 г. настаивала на том, чтобы Наполеон, которого она изображала главой европейской демагогии, был предан военному суду и приговорен к расстрелу. А в 1816 г. та же газета добивалась, чтобы Соединенные Штаты Северной Америки, «этот гибельный пример победоносного мятежа», были вновь отданы под власть английского деспотизма.
Написано К. Марксом 27 марта 1855 г.
К. МАРКС
РАЗОБЛАЧЕНИЯ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ
Лондон, 28 марта. Следственная комиссия палаты общин имела уже больше 12 заседаний, и результаты ее расследования в значительной своей части известны публике. Были допрошены свидетели из самых различных слоев общества, начиная с герцога Кембриджского и кончая г-ном Макдональдом из «Times», и все их показания отличались редким единодушием. Проверке подверглись различные отрасли управления и все они оказались не только в неудовлетворительном, а прямо-таки в позорном, скандальном состоянии. Штаб армии, медицинская служба, управление поставок, интендантство, транспортная служба, управление госпиталями, санитарная полиция, портовая полиция в Балаклаве и Константинополе — все были признаны негодными без единого возражения. Но как ни плохо было каждое ведомство в отдельности, все великолепие этой системы обнаружилось лишь в процессе соприкосновения и взаимодействия их друг с другом. Регламенты были так изумительно составлены, что когда они вступили в силу, никто не знал, где его компетенция начинается, где кончается и к кому следует обращаться. Прочтите описание положения дел в госпиталях, описание тех позорно жестоких условий, в которых — не то из-за нерадивости, не то из-за беспечности — находились больные и раненые как на борту транспортных судов, так и по прибытии на место назначения. При отступлении из Москвы не было подобных ужасов. И все эти факты имели место в Скутари, в двух шагах от Константинополя, — большого города с его богатыми ресурсами, — а не при поспешном отступлении, когда казаки по пятам преследовали отступавших, отрезая им пути
снабжения; все это происходило во время еще успешной кампании, в пункте, защищенном от нападений противника, на большом центральном складе, где Великобритания сосредоточила запасы для своей армии. И виновниками всех этих ужасов были не варвары, а джентльмены, принадлежащие к «высшим 10 тысячам», по-своему мягкосердечные люди. Fiat [Да здравствует. Ред.] регламент, pereat [пусть погибнет. Ред.] армия! «Обратитесь к другому ведомству, это дело не входит в нашу компетенцию!» — «Но куда же обратиться?» — «В нашу компетенцию не входит знать, какое ведомство является компетентным, а если бы даже это и входило в нашу компетенцию, то мы не компетентны вам это сообщать». — «Но больные нуждаются в рубахах, мыле, постельном белье, жилище, медикаментах, питательной муке, портвейне. Они умирают сотнями». — «Нам, право, очень жаль, что цвет Англии так быстро гибнет, но мы не можем ничем помочь. Мы ничего не можем дать, даже если и имеем, без соответствующих официальных распоряжений, подписанных полдюжиной лиц, две трети из которых отсутствуют, находятся в Крыму или в других местах». И солдаты, подобно Танталу, должны были умирать, видя, даже ощущая все те блага, которые могли бы спасти им жизнь. На месте не нашлось ни одного мужчины, обладавшего достаточной энергией, чтобы разорвать эту сеть рутины и действовать на свою ответственность, руководствуясь требованиями момента и вопреки регламенту. Лишь одно лицо осмелилось это сделать, и это была женщина, мисс Найтингейл. Убедившись, что необходимые вещи находятся на складе, она взяла с собой нескольких смельчаков и совершила самую настоящую кражу со взломом из склада ее величества, заявив при этом остолбеневшим от страха интендантам:
«У меня, наконец, есть все, что мне было нужно. А теперь идите и сообщите в Англию о том, что вы видели. Всю ответственность я беру на себя».
Старые бабы, заправлявшие делами в Константинополе и Скутари, не только не были способны на подобный отважный шаг, но оказались такими трусами, что в это трудно было бы поверить, если бы у нас не было их собственных откровенных признаний. Например, у одного из них, некоего д-ра Эндрью Смита, бывшего некоторое время начальником госпиталей, следственная комиссия спросила: разве в Константинополе не было средств на покупку необходимых вещей и не было рынка, где можно было бы их достать?
«О да!» — ответил он, — «ко, поверьте, после сорока
