своих убеждений по поводу «статьи о присвоении»; с другой стороны — за свою моральную воздержанность, ибо он воздерживался от того, чтобы действовать на основании этих убеждений. Его убеждения навсегда остались словами, он так никогда и не претворил их в жизнь. Став премьер-министром в 1846 г., он добился такой полной победы своей моральной воздержанности над стойкостью своего духа, что отрекся также и от «убеждений». Рассел заявил, что он не знает более губительных мер, чем те, которые посягают на материальные основы государственной церкви — на ее доходы.
В феврале 1833 г. Джон Рассел от имени министерства реформы резко выступил против ирландского движения за Repeal [отмену (отмену унии). Ред.].
«Истинной целью этого движения», — восклицал он в палате общин, — «является стремление без дальнейших околичностей свергнуть объединенный парламент и на место короля, палаты лордов и палаты общин Соединенного королевства поставить такой парламент, лидером и главой которого был бы О’Коннел».
В феврале 1834 г. в тронной речи опять содержались выпады против движения за Repeal, и министерство реформы предложило в ответном адресе
«в торжественной форме заявить, что сохранение унии законодательных органов трех королевств в неприкосновенном и цельном виде является нерушимой волей парламента».
Но стоило только Джону Расселу опять оказаться на мели оппозиции, как он заявил:
«Что касается Repeal унии, то этот вопрос в такой же мере может быть предметом поправок и запросов, как и всякий другой акт законодательного органа»,
следовательно, не больше и не меньше, чем любой пивной билль.
В марте 1846 г. Джон Рассел опрокинул правительство Пиля, вступив в коалицию с тори, которые горели желанием наказать отступничество своего лидера в вопросе о хлебных законах. Предлогом послужил внесенный Пилем «билль об оружии» для Ирландии, против которого Рассел, полный нравственного негодования, решительно протестовал. Он стал премьером. Первым шагом Рассела было внесение в парламент такого же «билля об оружии». Но этим он только осрамил себя без всякой пользы. О’Коннел успел уже организовать огромные митинги против этого билля и собрать 50000 подписей под петицией; он находился в Дублине, откуда руководил всем движением. King Dan (король Дан — так прозвали Даниела О’Коннела в народе) потерял бы свое королевство и доходы, если бы в этот момент его сочли соучастником Рассела. Поэтому он предупредил маленького человека в угрожающей форме, чтобы тот немедленно взял обратно свой билль об оружии. Рассел взял его обратно. О’Коннел сумел, несмотря на свою тайную игру с вигами, мастерски как всегда, к их поражению добавить еще и унижение. Чтобы не оставалось никаких сомнений относительно того, по чьему приказанию дастся сигнал к отступлению, он сообщил участникам движения за отмену унии, собравшимся в Консилиейшн-холл в Дублине, о взятии обратно билля об оружии 17 августа — в тот самый день, когда Джон Рассел объявил об этом в палате общин. В 1844 г. Рассел обвинял сэра Роберта Пиля в том, что «он наводнил Ирландию войсками и не управляет страной, а только оккупирует ее». В 1848 г. Рассел оккупировал Ирландию, применил к ней законы о государственной измене, приостановил действие Habeas Corpus Act[222] и хвастал «энергичными мероприятиями» Кларендона. Но и эта энергия была лишь фальшивым предлогом. В Ирландии противостояли Друг другу, с одной стороны, сторонники О’Коннела и попы, в тайном согласии с вигами, с другой — Смит О’Брайен со своими приверженцами. Последние были просто dupes [жертвами обмана, простофилями. Ред.], которые приняли всерьез игру с отменой унии и потому кончили фарсом. «Энергичные меры», принятые правительством Рассела, и пущенные в ход зверства совсем не вызывались обстоятельствами. Их целью было не упрочение английского господства в Ирландии, а продление правления вигов в Англии.
V
Лондон, 6 августа. Хлебные законы были введены в Англии в 1815 г., потому что тори и виги совместно решили повысит!. свою земельную ренту путем обложения нации налогом. Это достигалось не только тем, что хлебные законы — законы, направленные против ввоза зерна из-за границы, — в некоторые годы искусственно повышали цены на хлеб. Рассматривая период с 1815 по 1846 г., мы видим, что, пожалуй, еще большее значение имела иллюзия фермеров-арендаторов, будто хлебные законы смогут при любых условиях удержать цены на хлеб на a priori [заранее. Ред.] определенном уровне. Эта иллюзия оказывала свое действие на арендные контракты. Чтобы постоянно поддерживать эту иллюзию, парламент, как мы видим, постоянно занят пересмотром и усовершенствованием хлебного закона 1815 года. Когда, несмотря на предписания хлебных законов, цены на хлеб упрямо падали, создавались парламентские комиссии, которые должны были установить причины agricultural distress (бедственного положения сельского хозяйства). Agricultural distress, поскольку оно являлось предметом парламентского обследования, сводилось на деле к несоответствию между ценами, которые арендатор платил за землю землевладельцу, и ценами, по которым он продавал сельскохозяйственные продукты потребителю, иначе говоря — к несоответствию между земельной рентой и ценами на хлеб. Это несоответствие, следовательно, было легко устранить, понизив земельную ренту — источник доходов земельной аристократии. Вместо этого последняя естественно предпочитала «понижать» цепы на хлеб законодательным путем; один хлебный закон сменялся другим, слегка видоизмененным; бесплодность их каждый раз объясняли несущественными деталями, которые считалось возможным исправить новым парламентским актом. Если цены на хлеб, таким образом, поддерживались на неестественно высоком уровне только при известных обстоятельствах, то земельная рента поддерживалась на неестественно высоком уровне при всех обстоятельствах. Так как дело шло о «самых священных интересах» земельной аристократии, об ее доходах чистоганом, то обе ее фракции — тори и виги — одинаково охотно признавали хлебные законы неподвижными звездами, стоящими высоко над полем их партийной борьбы. Виги устояли даже перед искушением провозгласить «либеральные взгляды» в этом вопросе, тем более, что перспектива покрыть возможный дефицит в земельной ренте, вернув себе наследственную ренту, получаемую с правительственных постов, казалась им тогда очень отдаленной. Обе фракции, желая обеспечить себе поддержку финансовой аристократии, голосовали за банковский закон 1819 г., согласно которому проценты по государственным долгам, сделанным в обесцененных деньгах, должны были выплачиваться в полноценных. Нация, взяв взаймы, скажем, 50 ф. ст., должна была выплатить 100. Так было куплено согласие финансовой аристократии на хлебные законы. Мошенническое повышение государственной ренты в обмен на мошенническое повышение земельной ренты — таков смысл сделки, заключенной между финансовой и земельной аристократией. После этого не покажется странным, что лорд Джон Рассел во время парламентских выборов в 1835 и 1837 гг. объявил всякую реформу хлебных законов вредной, нелепой, непрактичной и ненужной. С самого начала своей министерской карьеры он отвергал всякое подобное предложение, на первых порах с учтивым спокойствием, позже с раздражением. В своей защите высоких хлебных пошлин он далеко превзошел сэра Роберта Пиля. Перспектива голода в 1838 и 1839 гг. не смогла поколебать ни его, ни других членов кабинета Мелбурна. Но то, чего не смогло сделать бедственное положение нации, было сделано бедственным положением кабинета. Дефицит государственного казначейства в 7500000 ф. ст. и внешняя политика Пальмерстона, угрожавшая войной с Францией, побудили палату общин вынести, по предложению Пиля, вотум недоверия кабинету Мелбурна. Это случилось 4 июня 1841 года. Виги, которые всегда так жадно охотятся за постами, так плохо с ними справляются и так неохотно от них отказываются, пытались, правда тщетно, избежать своей участи путем роспуска парламента. Тогда в глубине души Джона Рассела зародилась мысль использовать и свести на нет движение против хлебных законов, подобно тому как при его помощи было использовано и сведено на нет движение за реформу. Вот почему он вдруг высказался в пользу «умеренной твердой пошлины» вместо скользящей шкалы пошлин — ведь он всегда был другом «умеренного» политического целомудрия и «умеренных» реформ. Он не постыдился проследовать по улицам Лондона с процессией правительственных кандидатов на выборах, в сопровождении знаменосцев, которые нацепили на свои шесты два хлеба, являющих собой разительный контраст, — один хлеб двухпенсовый с надписью «хлеб Пиля», другой — шиллинговый с надписью «хлеб Рассела». Но на этот раз народ не дал себя провести. Он знал из опыта, что виги обещают хлеб, а расплачиваются камнями. Несмотря на шутовское карнавальное шествие Рассела, новые выборы дали правительству вигов меньшинство в 76 депутатов. Оно вынуждено было, в конце концов, освободить министерские кресла. В отместку за плохую услугу, которую ему оказала в 1841 г. умеренная твердая пошлина, Рассел в 1842 г. спокойно дал возможность «скользящей шкале» Пиля принять форму закона. Теперь он презирал «умеренную твердую пошлину»; он повернулся к ней спиной; он допустил ее провал, не проронив при этом ни слова.
Между 1841 и 1845 гг. Лига против хлебных законов разрослась до огромных размеров. Старый договор между финансовой и земельной аристократией не являлся больше гарантией сохранения хлебных законов, так как ведущей частью буржуазии все больше и больше становилась промышленная буржуазия, оттесняя финансовую аристократию. А для промышленной буржуазии отмена хлебных законов была жизненно важным вопросом. Снижение издержек производства, расширение внешней торговли, увеличение прибыли, уменьшение главного источника доходов земельной аристократии, а следовательно, послабление ее власти, усиление собственной политической власти — вот что означала для промышленной буржуазии отмена хлебных законов. Осенью 1845 г. промышленная буржуазия обрела грозных союзников в виде картофельной болезни в Ирландии, роста хлебных цен в Англии и неурожая в большей части Европы. Сэр Роберт Пиль, напуганный угрожающей конъюнктурой, провел в конце октября и начале ноября 1845 г. ряд заседаний кабинета, на которых внес предложение о временной отмене хлебных законов и даже намекнул на необходимость их окончательной отмены. Постановление кабинета задержалось вследствие упорного противодействия одного из его членов, Стэнли (ныне лорд Дерби).
Джон Рассел, который в это время использовал парламентские каникулы для увеселительной поездки в Эдинбург, пронюхал о событиях в кабинете Пиля. Он решил использовать вызванную Стэнли заминку, чтобы опередить Пиля, первым заняв позицию, которая должна была принести ему популярность, выдать себя за вдохновителя Пиля и, таким образом, лишить предполагаемое решение Пиля всякого морального веса. В соответствии с этим, под предлогом, что министры слишком медлят с решением по поводу бедственного положения Ирландии, он обратился 22 ноября 1845 г. из Эдинбурга к своим избирателям в Сити с письмом, полным ядовитых и злобных намеков по адресу Пиля. Периодический голод в Ирландии в 1831, 1835, 1837 и 1839 гг. ни разу не смог поколебать веры Рассела и его коллег в хлебные законы. Теперь же он внезапно воспламенился. Даже такое ужасное
