от выпуска облигаций? Разницу между процентом, который подлежит уплате по облигациям Credit Mobilier, и процентом от акций и прочих ценных бумаг, в которые Общество поместило свой заем. Чтобы сделать эту операцию достаточно прибыльной, Credit Mobilier должен помещать капитал, приобретенный посредством выпуска его облигаций, в то, что обещает наиболее прибыльный доход, то есть в акции, подверженные большим колебаниям и изменениям в цене. Поэтому главное обеспечение облигаций Общества будет состоять из акций тех самых промышленных компаний, которые оно же и будет основывать.
Таким образом, в то время как железнодорожные боны обеспечены капиталом по меньшей мере вдвое большим, облигации Credit Mobilier обеспечены только номинально равновеликим капиталом, который, однако, должен уменьшаться с каждым понижательным движением курса на фондовой бирже. Соответственно этому держатели этих облигаций разделяют весь риск акционеров, не участвуя в их прибылях.
«Но держатели облигаций», — говорится в последнем годовом отчете, — «имеют не только гарантию в виде тех вложений, в которые он» (то есть Credit Mobilier) «поместил свои займы, но также гарантию в виде его первоначального капитала».
Первоначальный капитал в 60000000 фр., ответственный за 120000000 фр. вкладов, должен к тому же служить гарантией для облигаций на 600000000 фр., помимо гарантий, какие ему, быть может, придется предоставлять неограниченному количеству предприятий, которые Credit Mobilier имеет право основывать. Если бы Обществу удалось обменять акции всех промышленных компаний на свои собственные облигации, то оно действительно стало бы верховным распорядителем и собственником всей промышленности Франции, а масса прежних собственников оказалась бы на пенсии с определенным доходом, равным проценту с облигаций. Однако на пути к осуществлению этой цели наглых авантюристов остановит банкротство, которое последует в силу вышеизложенных экономических условий. Впрочем, эта маленькая неприятность не осталась вне поля зрения действительных учредителей Credit Mobilier; напротив, они включили ее в свои расчеты. Когда наступит этот крах, когда в него окажутся вовлеченными интересы огромной массы французов, тогда правительство Бонапарта будет иметь видимое основание вмешаться в дела Credit Mobilier, подобно тому как английское правительство в 1797 г. вмешалось в дела Английского банка[35]. Некогда регент Франции [Филипп Орлеанский. Ред.], достойный предок Луи-Филиппа, пытался отделаться от государственного долга путем конверсии государственных облигаций в облигации банка Ло; Луи Бонапарт, этот императорский социалист, попытается захватить французскую промышленность путем конверсии облигаций Credit Mobilier в государственные облигации. Окажется ли он более платежеспособным, нежели Credit Mobilier? Вот в чем вопрос.
Написано К. Марксом в конце июня 1856 г.
К. МАРКС
РЕВОЛЮЦИЯ В ИСПАНИИ
Несмотря на то, что известия, доставленные вчера пароходом «Азия», датированы тремя днями позже, чем наши прежние сообщения, они не содержат ничего такого, что указывало бы на близкий конец гражданской войны в Испании. Хотя в Мадриде coup d’etat [государственный переворот. Ред.], произведенный О’Доннелем, увенчался успехом[36], все же этот успех нельзя еще считать окончательным. Французская газета «Moniteur», которая сначала изображала восстание в Барселоне как простой бунт, вынуждена теперь признать, что «столкновение там было весьма ожесточенным, однако успех войск королевы можно считать обеспеченным». Согласно версии этой официальной газеты, бои в Барселоне длились с 5 часов пополудни 18 июля до того же самого часа 21 июля, то есть ровно три дня, пока «мятежники», как сообщается, не были вытеснены из своих кварталов и не бежали из города, преследуемые кавалерией. Утверждают, впрочем, что в руках восставших продолжают еще оставаться несколько городов в Каталонии, в том числе Жерона, Ла-Джункера и несколько менее значительных пунктов. Кроме того, есть сведения, что Мурсия, Валенсия и Севилья выступили со своими pronunciarmentos [военными мятежами. Ред.] против coup d’etat, что батальон гарнизона Памплоны, направленный губернатором этого города против Сории, уже в пути объявил себя противником правительства и двинулся на соединение с восставшими в Сарагосе и что, наконец, в Сарагосе, ставшей с самого начала признанным центром сопротивления, генерал Фалькон произвел смотр отряду в 16000 солдат линейной пехоты, усиленному 15000 бойцов милиции и окрестных крестьян.
Во всяком случае французское правительство считает, что «восстание» в Испании еще не подавлено, и Бонапарт, никоим образом не довольствуясь отправкой целого ряда батальонов для прикрытия границы, приказал одной бригаде продвинуться к Бидасоа, причем эта бригада пополняется до состава дивизии подкреплениями из Монпелье и Тулузы. Кроме того, согласно приказам, отправленным прямо из Пломбьера 23 июля, непосредственно из лионской армии выделена, по-видимому, еще одна дивизия, которая теперь находится на марше к Пиренеям, где в настоящее время собран целый corps d’observation [наблюдательный корпус. Ред.] в 25000 человек. Если те, кто оказывает сопротивление правительству О’Доннеля, будут в состоянии удержать свои позиции, если их сопротивление будет настолько сильным, что заставит Бонапарта прибегнуть к вооруженному вмешательству на Пиренейском полуострове, то coup d’etat в Мадриде может еще послужить сигналом к поражению coup d’etat в Париже[37].
Если присмотреться ко всему сюжету в целом и к dramatis personae [действующим лицам драмы. Ред.], то этот испанский заговор 1856 г. представится нам простым повторением подобной же попытки 1843 г.[38], конечно, с некоторыми небольшими изменениями. Тогда, как и теперь, Изабелла находилась в Мадриде, а Кристина — в Париже; руководил движением из Тюильри вместо Луи Бонапарта Луи-Филипп; на одной стороне были Эспартеро и его auacuchos[39], на другой — О’Доннель, Серрано, Конча, а также Нарваэс, находившийся тогда на авансцене, теперь же остающийся на заднем плане. В 1843 г. Луи-Филипп отправил сушей два миллиона золотом, а морем — Нарваэса и его друзей, поскольку договор об испанских браках был заключен между ним и мадам Муньос[40]. На соучастие Бонапарта в испанском coup d’etat — Бонапарта, который, возможно, договорился о браке своего кузена, принца Наполеона, с какой-нибудь мадемуазель Муньос и который, во всяком случае, вынужден по-прежнему разыгрывать роль подражателя своему дяде [Наполеону I. Ред.], — на это соучастие указывают не только неистовые нападки «Moniteur» в течение двух последних месяцев на коммунистические заговоры в Кастилии и Наварре; не только поведение до, во время и после coup d’etat французского посла в Мадриде г-на де Тюрго, того самого человека, который был министром иностранных дел по время собственного coup d’etat Бонапарта; не только то, что герцог Альба, шурин Бонапарта, оказался в роли председателя нового ayuntamiento [муниципалитета. Ред.] в Мадриде сразу после победы О’Доннеля; не только то, что Рос де Олано, старый приверженец партии французской ориентации, первым получил предложение занять место в министерстве О’Доннеля, и, наконец, не только то, что Нарваэс был отправлен Бонапартом в Байонну, как только первые известия о событии достигли Парижа. Об этом соучастии можно было догадаться еще раньше на основании того, что большое количество боеприпасов было отправлено из Бордо в Байонну за две недели до нынешнего кризиса в Мадриде. Но главным свидетельством этого соучастия служит план действий О’Доннеля во время его разбойничьего набега на население этого города. В самом начале О’Доннель объявил, что он не остановится перед тем, чтобы взорвать Мадрид, и во время военных действий он поступал именно так, как говорил. Однако О’Доннель, хоть он и дерзкий малый, никогда не решался на смелый шаг, не обеспечив себе безопасного отступления. Подобно своему пресловутому дядюшке, герою предательства, он никогда не сжигал за собой мостов, переходя Рубикон. У О’Доннелей воинственность удивительным образом сдерживается осторожностью и скрытностью. Совершенно ясно, что всякому генералу, который угрожал бы обратить столицу в пепел, а потом потерпел бы неудачу в своей попытке, пришлось бы поплатиться своей головой; Как же О’Доннель решился вступить на столь скользкий путь? Этот секрет выдает нам «Journal des Debats», лейб-орган королевы Кристины.
«О’Доннель ожидал, что предстоит большое сражение и что победа, по меньшей мере, достанется недешево. Он предвидел также и возможность поражения. Если бы случилось такое несчастье, то маршал с остатками своей армии покинул бы Мадрид, сопровождая королеву, и направился бы в северные провинции с целью приблизиться к французской границе».
Не похоже ли все это на то, что он составил свой план вместе с Бонапартом? Точь-в-точь такой же план был согласован в 1843 г. между Луи-Филиппом и Нарваэсом, а этот план, в свою очередь, представлял собой копию тайного соглашения между Людовиком XVIII и Фердинандом VII в 1823 году[41].
Установив это явное сходство между испанскими заговорами 1843 и 1856 гг., мы все же должны отметить, что оба эти движения имеют немало и отличительных черт, свидетельствующих о том, какой огромный шаг вперед сделал испанский народ в течение столь короткого времени. Этими отличительными чертами являются: политический характер недавней борьбы в Мадриде, ее важное военное значение и, наконец, разница в положении Эспартеро, с одной стороны, и О’Доннеля — с другой, в 1856 г. по сравнению с соответствующим положением Эспартеро и Нарваэса в 1843 году. В 1843 г. Эспартеро надоел всем партиям. С целью отделаться от него была создана мощная коалиция из moderados и progresistas[42]. Революционные хунты, выраставшие как грибы во всех городах, подготовили путь для Нарваэса и его сторонников. В 1856 г. мы не только видим двор и армию на одной стороне, а народ — на другой, но и в рядах самого народа мы находим то же деление, что и в остальной Западной Европе. 13 июля министерство Эспартеро вынуждено было выйти в отставку; в ночь с 13-го на 14-е был сформирован кабинет О’Доннеля; утром 14-го распространился слух, что О’Доннель, которому была поручено формирование кабинета, пригласил вступить в него Риос-Росаса, зловещего министра кровавых июльских дней 1854 года[43]. В 11 часов утра «Gaceta»[44] подтвердила этот слух. Тогда собрались кортесы, поскольку в наличии имелось 93 депутата. Согласно регламенту этого учреждения, достаточно требования 20 депутатов, чтобы созвать заседание, а 50 депутатов образуют кворум. Кроме того, сессия кортесов формально не была прервана. Председатель, генерал Инфанте, не мог не подчиниться всеобщему желанию созвать очередное заседание. Была внесена резолюция, в которой говорилось, что новый кабинет не пользуется доверием кортесов и что об этом надо поставить в известность ее величество. Одновременно кортесы потребовали от национальной гвардии быть готовой к действию. Их комитет с резолюцией недоверия направился к королеве в сопровождении отряда национальной милиции. Когда депутаты попытались войти во дворец, их прогнал отряд линейной пехоты, обстрелявший самих депутатов и их эскорт. Этот инцидент послужил сигналом к восстанию. Приказ начать постройку баррикад был дан кортесами в 7 часов вечера, но непосредственно вслед за этим их заседание было разогнано войсками О’Доннеля. Бои начались в ту
