Если русское дворянство считает, что «4 августа» (1789 г.) для него еще не наступило и что поэтому ему нет необходимости приносить свои привилегии в жертву на алтарь своего отечества, то русское правительство движется вперед значительно быстрее: оно уже пришло к «Декларации прав человека»[443]. В самом деле, подумать только — Александр II провозглашает «права, которые принадлежат крестьянству от природы и которые вовсе не следовало у него отнимать»! Поистине, мы живем в необычайное время! В 1846 г. римский папа выступает инициатором либерального движения[444]; в 1858 г. русский деспот, настоящий самодержец всероссийский [Слова «самодержец всероссийский» даны Марксом по-русски латинскими буквами. Ред.], декларирует права человека! И мы еще увидим, что эта декларация царя вызовет не менее широкие отклики во всем мире и в конечном счете окажет действие гораздо более значительное, чем либерализм папы.
Первой из заинтересованных сторон, о которых идет речь в этом докладе, является дворянство. Если оно отказывается отмечать свое 4 августа, то правительство достаточно ясно говорит ему, что оно будет к этому принуждено. Каждый раздел доклада содержит весьма чувствительную материальную потерю для аристократии. Один из способов эксплуатации дворянами их человеческого капитала состоял в том, что они отдавали крепостных внаймы или позволяли им за уплату ежегодной суммы (оброка [Слово «оброка» дано Марксом по-русски латинскими буквами. Ред.]) передвигаться с места на место и добывать себе средства к существованию по собственному усмотрению. Эта практика как нельзя более соответствовала как интересам дворянского кармана, так и скитальческому образу жизни русского крепостного. Для дворян это был один из главных источников дохода. Раздел I предполагает упразднить его без всякого возмещения. Но этим дело не ограничивается. На основании раздела II каждый крепостной, которому помещик не может дать в надел 5 десятин пахотной земли, волен располагать собой и может идти, куда ему вздумается. На основании разделов III–V помещик лишается права свободно располагать приблизительно двумя третями своей земли и обязан наделить ею крестьян. Правда, они и сейчас занимают эту землю, но под его контролем и при условии выполнения повинностей, определяемых всецело по его усмотрению. Отныне же земля действительно должна принадлежать крестьянам, которые становятся постоянными ее держателями, которые получают право полностью выкупать свои усадьбы и чьи повинности, хотя и установленные в очень большом размере, однако же должны быть твердо определены законом; хуже того, крестьяне могут откупиться от этих повинностей по довольно выгодной (для себя) цене. Даже дворовые [Слово «дворовые» дано Марксом по-русски латинскими буквами. Ред.], то есть домашние слуги помещичьего дома, должны получать жалованье и, если желают, могут выкупиться на свободу. Что еще хуже, крепостные должны получить нрава наравне со всеми другими гражданами, а это означает, что они будут иметь до сих пор им не известное право возбуждать иски против своих господ и выступать против них свидетелями в судах; и хотя помещик остается главой крестьян в своем имении и сохраняет известную юрисдикцию над ними, все же вымогательства, которые давали возможность множеству русских дворян накоплять средства для содержания модных лореток в Париже и для азартных игр на немецких курортах, в будущем значительно сократятся. Но чтобы судить о результатах такого сокращения дохода русских дворян, рассмотрим их финансовое положение. Все землевладельческое дворянство России задолжало кредитным банкам (учрежденным государством) сумму в 400000000 руб. серебром, в обеспечение которых этим банкам заложено около 13000000 крепостных. Общее же число крепостных в России (не считая государственных крестьян) равно 23750000 (по переписи 1857 года). Очевидно, главными должниками банков являются более мелкие владельцы крепостных, тогда как более крупные сравнительно свободны от долга. Из переписи 1857 г. явствует, что около 13000000 крепостных принадлежат помещикам, владеющим менее чем 1000 крепостных каждый, в то время как остальные 10750000 крепостных принадлежат собственникам, имеющим более 1000 душ каждый. Ясно, что последние в общем представляют собой свободную от долгов, а первые — задолжавшую часть русского дворянства. Такой подсчет, может быть, и не совсем точен, но в общем его можно признать довольно правильным.
Число земельных собственников, владеющих от одной до 999 «душ», согласно переписи 1857 г., равно 105540, в то время как число дворян, владеющих 1000 душами и больше, не превышает 4015. Таким образом, выходит, что, но самому скромному подсчету, девять десятых всей русской аристократии сильно задолжали кредитным банкам или, иначе говоря, государству. Но известно, что русское дворянство, кроме того, находится в большой задолженности у частных лиц, банкиров, купцов, евреев и ростовщиков, причем эта задолженность в большинстве случаев так велика, что они лишь номинально являются собственниками своих поместий. Тех из них, которые еще боролись с банкротством, окончательно разорили огромные издержки минувшей войны, когда они не только платили людьми, деньгами и повинностями, но и не могли сбывать свою продукцию, и им приходилось брать деньги взаймы на крайне тяжелых условиях. Теперь же им предлагается целиком и без всякого возмещения отказаться от значительной части своих доходов, а остаток их регулировать таким способом, который не только сократит его, но и весьма ограничит его размер в дальнейшем.
Легко предвидеть последствия этого положения для такого дворянства, как русское. Если оно не согласно на полное разорение или немедленное банкротство значительного большинства своего сословия с перспективой в будущем раствориться в том классе бюрократического дворянства, рант и положение которого всецело зависят от правительства, то оно должно оказать сопротивление этой попытке освобождения крестьян. Оно и оказывает такое сопротивление; ясно, что если его нынешнее сопротивление в рамках законности окажется бессильным против воли монарха, то оно будет вынуждено прибегнуть к иным, более действенным средствам.
II
Берлин, 31 декабря 1858 г.
Сопротивление русского дворянства царским планам освобождения крестьян уже начало проявляться двояким путем: пассивным и активным. Речи, с которыми Александр II соизволил обратиться к своему дворянству во время своей поездки по различным губерниям, то облеченные в мягкую форму призывов к гуманности, то произнесенные в виде поучения, то переходящие в резкий тон приказания и угрозы, — к чему все это привело? Дворяне слушали эти речи с видом рабской покорности, склонив головы, но в глубине души они чувствовали, что император, явившийся к ним говорить, убеждать, увещевать, осведомлять и угрожать, — это уже не прежний всемогущий царь, воля которого должна была заменять собой разум. Вот почему они осмелились дать по существу отрицательный ответ, не давая никакого ответа вообще, не вторя мнениям царя и прибегая к простейшему способу — к затягиванию дела в своих многочисленных комитетах. Они не оставили императору иной возможности, кроме той, какая была у римской церкви: compelle intrare [принуждай войти. Ред.]. Наконец, скучное однообразие этого упрямого молчания было дерзко нарушено санкт-петербургским дворянским комитетом, который одобрил документ, составленный одним из его членов, г-ном Платоновым, и фактически представлявший собой своего рода «петицию о правах»[445]. Дворяне требовали не более и не менее, как созыва дворянского парламента, чтобы совместно с правительством решить не только этот великий насущный вопрос, но и все политические вопросы вообще. Тщетно министр внутренних дел г-н Ланской отказывался принять эту бумагу, вернув ее дворянству с сердитым замечанием, что не дело, мол, дворян собираться для подачи петиций и что они должны только обсуждать вопросы, предложенные им правительством. Генерал Шувалов от имени комитета перешел в наступление и, пригрозив лично передать документ императору, принудил г-на Ланского принять его.
Таким образом, русское дворянство в 1858 г., как и французское дворянство в 1788 г., провозгласило лозунг: Assemblee des Etats generaux [Собрание Генеральных штатов. Ред.] или — как говорят в Московии — Земский собор или Земская дума [Слова «Земский собор» и «Земская дума» даны Марксом по-русски латинскими буквами. Ред.]. Таким образом, в своих эгоистических стремлениях сохранить в целости устарелый социальный фундамент пирамиды, дворянство само нападает на ее политический центр тяжести. Кроме того, esprit de vertige [дух заблуждения. Ред.] — как называли старые французские эмигранты дух эпохи — овладел ими с такой силой, что большинство дворян с головой окунулось в водоворот буржуазного увлечения акционерными компаниями, а в западных губерниях меньшинство старается показать, что оно возглавляет новомодную литературную пропаганду и всячески покровительствует ей. Чтобы дать представление об этих смелых тенденциях, достаточно сказать, что в 1858 г. число существующих газет уже возросло до 180, а в 1859 г, объявлен выход еще 109 новых. С другой стороны, в 1857 г. было основано шестнадцать компаний с капиталом в 303900000 руб., а с января по август 1858 г. к ним прибавилась еще 21 новая компания с капиталом в 36175000 рублей.
Взглянем теперь на другую сторону реформ, задуманных Александром II. Не следует забывать о том, как часто русское правительство вызывало перед взорами крестьянства fata morgana [мираж. Ред.] свободы. В начале своего царствования Александр I призывал дворянство освободить своих крестьян, но безуспешно. В 1812 г., когда крестьян призывали записываться в ополчение [Слово «ополчение» дано Марксом по-русски латинскими буквами. Ред.] (милицию), им, хотя и неофициально, но с молчаливого согласия императора, было обещано освобождение от крепостной зависимости в награду за их патриотизм; с людьми, защитившими святую Русь, нельзя-де дольше обращаться как с рабами. Даже при Николае целый ряд указов ограничивал власть дворян над их крепостными, давал последним право (указ 1842 г.) заключать со своими владельцами договоры относительно отбывания ими повинностей (в силу чего они косвенно получили разрешение вести судебные процессы против своих господ), брал на себя (1844 г.) гарантию от имени правительства о выполнении крестьянами обязательств на основании этих договоров, обеспечивая крепостным право (1846 г.) выкупаться на свободу, если поместье, к которому они были приписаны, должно было быть продано с торгов, и давал возможность (1847 г.) крестьянам, приписанным к такому поместью, немедленно по поступлении этого поместья в продажу купить его целиком всем миром. К великому удивлению как правительства, так и дворянства, неожиданно оказалось, что крепостные были вполне готовы к этому и действительно стали скупать поместья одно за другим; более того, оказалось, что в очень многих случаях землевладелец был только номинальным собственником, ибо от долгов его освободили деньги его же собственных крепостных, которые, разумеется, приняли необходимые предосторожности, чтобы фактически обеспечить себе и свою собственную свободу и владение поместьем. Когда это обнаружилось, правительство, испуганное таким проявлением сметливости и энергии со стороны крепостных, а также революционным взрывом 1848 г. в Западной Европе, было вынуждено изыскать средства против применения закона, грозившего постепенно вытеснить дворянство из его поместий. Но отменять указ было уже слишком поздно, и
