пошла у нас потеха». Третий пишет: «Мы производим военный суд, не слезая с лошадей, и каждого черномазого, который попадается нам на глаза, мы либо вздергиваем, либо пристреливаем». Согласно сообщению из Бенареса, тридцать заминдаров[236] были повешены по одному только подозрению в сочувствии своим соотечественникам, и целые деревни сжигались дотла под тем же предлогом. Один офицер из Бенареса, письмо которого напечатано в лондонской газете «Times», пишет: «Европейские солдаты становятся сущими дьяволами, когда они сталкиваются с туземцами».
Не следует также забывать, что, в то время как жестокости англичан изображаются как акты воинской доблести и описываются просто, кратко, без омерзительных подробностей, насилия туземцев, достаточно ужасные сами по себе, к тому же умышленно преувеличиваются. Например, кто является автором появившегося сначала в «Times», а затем обошедшего страницы всех лондонских газет и журналов обстоятельного описания злодейств, совершенных в Дели и Мируте? Какой-то трусливый пастор, проживающий в Бангалуре — в Майсуре — на расстоянии более тысячи миль по прямой от места действия. Сообщения о действительных событиях в Дели свидетельствуют о том, что воображение английского пастора способно породить еще большие ужасы, нежели дикая фантазия индусского повстанца. Отрезывание носов, грудей и т. п., одним словом, ужасные увечья, наносимые сипаями, конечно, гораздо сильнее возмущают чувства европейцев, нежели бомбардировка раскаленными ядрами жилищ Кантона по распоряжению секретаря манчестерского Общества мира [Боуринга. Ред.], или сожжение загнанных в пещеру арабов французским маршалом[237], или сдирание заживо кожи с британских солдат плеткой-девятихвосткой по приговору военно-полевых судов, или какие-либо иные «гуманные» средства, применяемые в британских исправительных колониях. Жестокость, как и все остальное, тоже имеет свои моды, которые меняются сообразно времени и месту. Просвещенный Цезарь откровенно повествует о том, как по его приказанию отрубали правую руку многим тысячам галльских воинов[238]. Наполеон счел бы для себя позором подобный образ действий. Он предпочитал ссылать свои собственные французские полки, заподозренные в республиканских настроениях, на остров Сан-Доминго, где им предстояло погибнуть от рук чернокожих или от эпидемий.
Ужасные увечья, наносимые сипаями, напоминают обычаи христианской Византийской империи, или предписания уголовного уложения императора Карла V, или меры наказания за государственную измену в Англии, как их описывал еще судья Блэкстон[239]. Индусам, которых религия сделала виртуозами в искусстве самоистязаний, истязания эти, причиненные врагам их народа и религии, кажутся вполне естественными и должны казаться еще более естественными англичанам, которые всего лишь несколько лет тому назад еще извлекали доходы из празднеств Джаггернаута, поощряя и покровительствуя кровавым обрядам этой религии жестокости[240].
Неистовый рев «старой кровожадной газеты «Times»», как называл ее Коббет, взятая на себя этим органом роль свирепого персонажа одной из опер Моцарта, который в мелодичнейшей арии наслаждается мыслью о том, как он своего врага сперва повесит, затем изжарит, затем четвертует, затем проткнет и, наконец, сдерет с живого кожу[241], постоянное стремление «Times» разжечь жажду мести, доведя ее до крайнего исступления, — все это могло бы казаться только глупым, если бы из-за трагического пафоса явно не проглядывало комедиантство. Лондонская газета «Times» переигрывает свою роль не только под влиянием паники. Она дает новый сюжет для комедии — сюжет, который упустил даже Мольер, а именно: Тартюфа-мстителя. В действительности же все, что ей нужно, это — рекламировать государственные бумаги и оградить правительство от нападок. Так как стены Дели не пали, подобно стенам Иерихона, от простого сотрясения воздуха, то необходимо, окончательно оглушив Джона Буля воплями о мести, заставить его забыть о том, что его правительство несет ответственность за случившиеся бедствия, равно как и за то, что этим бедствиям позволили принять такие колоссальные размеры.
К. МАРКС
ФРАНЦУЗСКИЙ CREDIT MOBILIER
Credit Mobilier, как мы и предвидели несколько месяцев тому назад, анализируя его цветистый отчет за 1856 г., снова покатился вниз; на сей раз это падение возбуждает в финансовых кругах Европы серьезную тревогу. В течение нескольких дней акции этого концерна упали с 950 фр. приблизительно до 850 фр., причем эта последняя цифра, по-видимому, далеко еще не является пределом. Для политика повышение и понижение акций Credit Mobilier представляет не меньший интерес, чем для геолога подъем и убыль первозданных вод. В колебаниях курса акций Общества следует различать отдельные периоды. Первый выпуск его акций, в 1852 г., был организован очень ловко. Акции были разделены на три серии, причем владельцы первой серии получили право на приобретение акций второй и третьей серий по номинальной стоимости. В результате счастливые обладатели первой серии получили всю выгоду от ограниченного выпуска акций в период возбужденного состояния фондового рынка, а также от преувеличенных надежд на то, что бумаги Общества будут вскоре котироваться намного выше номинала. Рыночная цена акций сразу поднялась с 250 фр., которые платили за акцию первого выпуска, до 1775 франков. Колебания курса акций в течение 1852, 1853 и 1854 гг. представляют второстепенный политический интерес, ибо они отражают скорее различные фазы, через которые должно было пройти только что образовавшееся предприятие, нежели испытания уже вполне сложившегося концерна. В 1855 г. Credit Mobilier достиг своего апогея, его акции взлетели на короткое время до 1900 фр., отметив тем самым его наибольшее удаление от суеты земных дел. С этого момента при ближайшем рассмотрении колебания в цене акций Credit Mobilier, если взять средние промежутки времени, скажем в 4 месяца, показывают постепенное снижение, подчиняющееся, несмотря на случайные отклонения, постоянному и неуклонному закону. Этот закон заключается в том, что от высшей точки, достигнутой в каждом из этих периодов, цены снижаются до низшей средней точки, которая, в свою очередь, становится высшим отправным пунктом для следующего периода. Так, цифры 1400 фр., 1300 фр., 1100 фр. последовательно представляют собой низшую среднюю точку одного периода и высшую среднюю точку другого. В течение всего нынешнего лета акции не могли уже подняться до 1000 фр. на какой-либо длительный срок, а нынешний кризис, если он не приведет к еще худшим последствиям, снизит высшую среднюю цену акций приблизительно до 800 фр., чтобы с этой точки она снизилась через некоторое время до еще более низкого среднего уровня. Конечно, этот процесс не может продолжаться ad infinitum [до бесконечности. Ред.], да и несовместимо с самой природой Credit Mobilier, чтобы его акции снизились до их нарицательной цены в 500 франков. Огромная диспропорция между размером капитала Credit Mobilier и размерами его операций, в результате чего получаются колоссальные прибыли, и, следовательно, необычайное повышение рыночной цены его акций сравнительно с их первоначальной ценой, — являются для Credit Mobilier условиями не процветания, а самого его существования. Нам нет надобности останавливаться на этом пункте, поскольку мы достаточно осветили его, когда рассматривали сокращение прибылей Credit Mobilier с 40 % в 1855 до 23 % в 1856 году.
Нынешнее обесценение акций Credit Mobilier связано с обстоятельствами, которые по ошибке можно принять за причины, тогда как на деле они являются только следствием. Один из самых «почтенных» директоров Credit Mobilier, г-н О. Тюрнессан, был объявлен банкротом ввиду того, что суд признал его ответственным за долг в 15000000 фр., лежащий на его племяннике г-не Шарле Тюрнессане, который в мае этого года тайком сбежал из Франции. То, что банкротство отдельного директора никоим образом не может объяснить нынешнего состояния дел Credit Mobilier, должно быть ясно для всякого, кто вспомнит, что банкротство г-на Пласа в свое время не поколебало сколько-нибудь ощутимо этот оплот бонапартовского режима. Общественное мнение, однако, более склонно поддаться впечатлению внезапного падения отдельного лица, чем проследить постепенный упадок целого учреждения. Паника охватывает массы лишь тогда, когда опасность становится значительной и принимает осязаемые формы. Например, акции и банкноты Ло продолжали внушать Франции неограниченное доверие, пока регент [Филипп Орлеанский. Ред.] и его советники довольствовались обесценением металлической монеты, которую должны были представлять банкноты. Публика не понимала, что когда монетный двор чеканил из одной марки серебра [Марка — весовая единица серебра, равная 8 унциям (около 240 граммов). Ред.] вдвое большее количество ливров, чем раньше, то банкноты, представлявшие определенную сумму серебряных ливров, обесценивались наполовину. Но в тот момент, когда по приказу королевского совета официальная нарицательная стоимость самих банкнот была понижена и банкнота в 100 ливров подлежала обмену на банкноту в 50 ливров, процесс сразу стал ясен публике, и пузырь лопнул. Точно так же и падение прибылей Credit Mobilier почти на 50 % ни на минуту не привлекло внимания даже английских авторов финансовых статей, между тем как сейчас по поводу банкротства г-на О. Тюрнессана подняла большой шум вся европейская пресса. Правда, это событие сопровождается отягчающими обстоятельствами. Когда в мае текущего года г-н Шарль Тюрнессан оказался несостоятельным, г-н Исаак Перейра, проявив больше благородного негодования, чем ему обычно свойственно, выступил в лондонской печати, торжественно отрицая какую бы то ни было связь между г-ном О. Тюрнес-саном и Credit Mobilier, с одной стороны, и презренным банкротом — с другой. Но состоявшееся ныне постановление французского суда решительно опровергло заявление этого велеречивого господина.
Более того, паникой охвачен, по-видимому, и сам Credit Mobilier. Один из его директоров, г-н Эрнест Андре, счел нужным публично снять с себя всякую ответственность на будущее время и с помощью законной процедуры порвать всякие связи с этим учреждением. Другие — в том числе банкирский дом Оттингер — тоже, как говорят, бьют отбой. Когда сами кормчие спешат к спасательной лодке, пассажиры имеют все основания считать, что кораблю не избежать гибели. Наконец, тесная связь Тюрнессанов с санкт-петербургским банкирским домом Штиглица и большими проектами русских железных дорог тоже должна дать финансовым кругам Европы обильную пищу для размышлений.
Если директора Credit Mobilier пошли на то, чтобы «создать кредит во Франции», «способствовать производительным силам нации» и поддерживать биржевую игру во всем мире, то было бы колоссальной ошибкой думать, что все это они делали безвозмездно. Сверх дохода — приблизительно 25 % годовых, в среднем, на капитал, представляемый их акциями, — каждый из них в течение первых пяти лет существования этого учреждения регулярно получал еще тантьему в 5 % с валовой прибыли — примерно по 275000 фр., то есть 55000 долларов. Кроме того, железнодорожные компании и прочие предприятия, занятые общественными работами, которые пользуются особым покровительством Credit Mobilier, всегда оказываются в той или иной степени связанными с личными делами директоров. Так, ни для кого не секрет, что Перейры были весьма заинтересованы в новых акциях французских Южных железных дорог. Теперь же, просматривая опубликованные отчеты, мы находим, что Компания в целом
