на Изаре, вместо того, чтобы разыграться на Верхнем Рейне.
По-видимому, генерал фон Радовиц имел совершенно правильное суждение о военных познаниях своей публики. Совершенно верно: если Германия отказывается от линии Минчо, то она теряет в смысле территории и позиции столько же, сколько могла бы принести французам и итальянцам целая удачная кампания. Но этой уступкой Германия ставит себя далеко не в то же положение, в которое ее поставил бы неудачный поход. Разве сильная, свежая германская армия, сосредоточенная в Баварии, у подножья Альп, и наступающая через тирольские проходы для вторжения в Ломбардию, находится в том же самом положении, как разбитое и деморализованное неудачным походом войско, которое, преследуемое противником, поспешно отступает к Бреннерскому перевалу? Разве можно сравнить шансы на успешное наступление, начатое с позиции, которая во многих отношениях господствует над районом соединения французов с итальянцами, с шансами потерпевшей поражение армии переправить свою артиллерию через Альпы? Мы гораздо чаще завоевывали Италию в то время, когда не владели линией Мипчо, чем с тех пор, как мы ею владеем. Кто усомнится в том, что в случае нужды мы еще раз повторим этот фокус?
Что касается утверждения, что без линии Минчо война сразу начнется в Баварии и Каринтии, то это также неверно. Наша точка зрения по этому вопросу целиком сводится к тому, что без линии Минчо защита южной германской границы может быть только наступательной. Это обусловлено горным характером немецких пограничных областей, которые не могут служить местом решающих битв; к этому же ведет и благоприятное положение альпийских проходов. Поле битвы находится на равнине перед ними. Мы должны туда спуститься, и никакая сила на свете не может нам в этом помешать. Нельзя себе представить более благоприятной предпосылки для наступления, чем та, которая имеется здесь для нас, даже в том самом неблагоприятном случае, если образуется франко-итальянский союз. Усовершенствованием проходов через Альпы и укреплением узлов путей в Тироле можно было бы еще улучшить эту обстановку. Эти укрепления в узловых пунктах дорог должны быть достаточно солидными, чтобы в случае нашего отступления если не совсем задержать врага, то хотя бы заставить его выделить сильные отряды для обеспечения своих коммуникаций. Что же касается альпийских дорог, то все альпийские войны доказывают нам, что не только большинство главных нешоссированных дорог, но также многие вьючные тропы проходимы без особого труда для всех родов войск. При этих условиях немецкое наступление в Ломбардию действительно может быть так организовано, чтобы оно имело все шансы на успех. Конечно, несмотря на это, мы все же можем потерпеть поражение, и тогда мог бы иметь место тот случай, о котором говорит Радовиц. А как же тогда будет обстоять дело с оставлением без прикрытия Вены и обходом Баварии через Тироль?
Прежде всего совершенно ясно, что ни один неприятельский батальон не отважится перейти Изонцу до тех пор, пока германская армия в Тироле не будет полностью и окончательно отброшена за Бреннерский перевал. С того момента, как Бавария станет германской операционной базой против Италии, итальянско-французское наступление в направлении на Вену не имеет более никакого смысла, ибо оно было бы бесполезным дроблением сил. Но даже если бы и тогда Вена была столь важным центром, что стоило бы направить главные силы неприятельской армии для овладения ею, то это говорит лишь о том, что она должна быть укреплена. Если бы Вена была укреплена, то поход Наполеона в 1797 г., его вторжение в Италию и Германию в 1805 и 1809 гг. могли бы очень скверно окончиться для французов. Наступающие, так далеко продвинувшиеся вперед войска, всегда подвергаются опасности разбить свои последние силы о сопротивление укрепленной столицы. Даже если предположить, что противник отбросил германскую армию за Бреннер, то какое громадное превосходство в силах должно быть у него, чтобы он мог выделить войска для эффективных действий во внутренней Австрии!
А как обстоит с возможностью обхода всей Южной Германии через Италию? В самом деле, если Ломбардия дает возможность обойти Германию вплоть до Мюнхена, то спрашивается тогда, как глубоко Германия обходит Италию? Уж во всяком случае до Милана и Павии. Таким образом, шансы в этом отношении одинаковы. Но так как территория Германии простирается в ширину гораздо больше, чем Италия, то германской армии, расположенной на Верхнем Рейне и «обойденной» через Италию в направлении на Мюнхен, вовсе не нужно тотчас же отступать. Укрепленный лагерь в Верхней Баварии или временные укрепления Мюнхена укрыли бы разбитую тирольскую армию и быстро остановили бы наступление преследующего ее противника, в то время как верхнерейнской армии оставался бы выбор базироваться либо на Ульм и Ингольштадт, либо на Майн, т. е. в худшем случае переменить операционную базу. Для Италии все обстоит совершенно иначе. Если итальянская армия будет обойдена с запада через тирольские проходы, то для завоевания всей Италии останется лишь вытеснить ее из крепостей. В одновременной войне против Италии и Франции Германия будет иметь всегда несколько армий, по меньшей мере три, и победа или поражение зависит от совокупного результата всех трех кампаний. Между тем Италия предоставляет поле действий для развертывания всего лишь одной армии; всякое разделение армии было бы ошибкой; и если эта одна армия уничтожена, го тем самым Италия завоевана. Для французской армии в Италии главным вопросом при всех обстоятельствах является сохранение коммуникаций с Францией; и поскольку эта коммуникационная линия не ограничивается Коль-ди-Тендой и Генуей, постольку французы подставляют немцам, находящимся в Тироле, свой фланг, — и это тем в большей мере, чем дальше французы продвинутся в Италию. Возможность вторжения французов и итальянцев в Баварию через Тироль должна быть, разумеется, предусмотрена, раз в Италии снова будут вестись германские войны и операционная база будет перенесена из Австрии в Баварию. Однако при помощи соответствующих фортификационных сооружений, построенных по современным принципам, когда крепости служат для армии, а не армии для крепостей, это вторжение в Германию гораздо легче может быть отражено, чем германское вторжение в Италию. Поэтому мы не должны делать пугала из так называемого «обхода» всей Южной Германии. Неприятель, который обойдет немецкую верхнерейнскую армию через Италию и Тироль, должен будет продвинуться до Балтийского моря, прежде чем сможет воспользоваться плодами этого обхода. Марш Наполеона от Йены на Штеттин[128] едва ли может быть повторен в направлении от Мюнхена на Данциг.
Мы никоим образом не оспариваем того факта, что, отказываясь от линии Минчо и Эча, Германия лишается очень сильной оборонительной позиции. Но то мнение, что эта позиция необходима для безопасности южной германской границы, мы оспариваем со всей решительностью. Конечно, если исходить из того предположения, из которого, по-видимому, исходят представители противоположного взгляда, что всякая германская армия, где бы она ни показалась, всегда будет разбита, — в таком случае можно вообразить, что Эч, Минчо и По нам безусловно необходимы. Тогда и эти оборонительные линии на деле нам не могут быть ничем полезны; тогда нам не помогут ни крепости, ни армии; тогда нам лучше всего прямо идти под Кавдинское ярмо[129]! Мы себе представляем вооруженную мощь Германии иначе и поэтому считаем совершенно достаточными для обеспечения нашей южной границы те преимущества, которые она представляет для нашего наступления на территорию Ломбардии.
Здесь, правда, играют роль и политические соображения, которые мы не можем оставить без внимания. Национальное движение в Италии, начиная с 1820 г.[130], выходит из каждого поражения обновленным и все более сильным. Не много существует стран, так называемые естественные границы которых совпадали бы так точно с границами национальности и были бы в то же время так ясно выражены. Если в подобной стране, насчитывающей к тому же до 25 миллионов жителей, с некоторого времени усиливается национальное движение, то оно не может снова успокоиться, пока одна из лучших и важнейших в политическом и военном отношении частей страны, включающая почти четверть ее населения, находится под антинациональным чужеземным господством. С 1820 г. Австрия господствует в Италии только благодаря насилию, благодаря подавлению возобновляющихся восстаний, благодаря террористическому режиму осадного положения. Чтобы удержать свое господство в Италии, Австрия вынуждена обращаться со своими политическими противниками, т. е. с каждым итальянцем, который себя чувствует итальянцем, хуже, чем с обыкновенными преступниками. Манера, с которой Австрия обращалась, а местами еще и ныне обращается, с итальянскими политическими заключенными, является совершенно неслыханной ни в одной цивилизованной стране. Чтобы лишить честного имени политических преступников в Италии, австрийцы с особой охотой применяли по отношению к ним избиение палками, как для того, чтобы вынудить признание, так и под предлогом их наказания. Много было излито нравственного негодования по поводу итальянского кинжала, по поводу политических убийств из-за угла, но, по-видимому, совершенно забывают, что все это является ответом на австрийские палки. Способы, которыми вынуждена пользоваться Австрия, чтобы удержать свое господство в Италии, служат лучшим доказательством того, что это господство не может быть длительным; и Германия, интересы которой в Италии, вопреки мнению Радовица, Виллизена и Хайльброннера, не совпадают с интересами Австрии, без сомнения спросит себя: являются ли эти интересы настолько крупными, чтобы они могли перевесить те многочисленные невыгоды, которые с ними связаны?
Северная Италия представляет собой придаток, который Германии при всех обстоятельствах может быть полезен только в военное время, в мирное же время он может только приносить вред. Военные силы, необходимые для удержания ее в подчинении, начиная с 1820 г., все время увеличивались, а с 1848 г., даже в период глубочайшего мира, они превышают цифру в 70000 человек, эти войска чувствуют себя всегда, как во враждебной стране, и должны каждую минуту ожидать нападения. Совершенно очевидно, что война 1848–1849 гг. и оккупация Италии стоили Австрии до сих пор гораздо больше, чем она, начиная с 1848 г., извлекла из Италии, несмотря на военную контрибуцию, взятую с Пьемонта, несмотря на повторные контрибуции с Ломбардии, принудительные займы и чрезвычайные налоги. А между тем за период с 1848 по 1854 г. с Италией систематически обращались, как со страной, находящейся только во временном владении, из которой высасывают возможно больше, прежде чем убраться оттуда. Лишь со времени Восточной войны, т. е. в течение каких-нибудь нескольких лет, Ломбардия находится до некоторой степени в более нормальных условиях; но как долго продлится такое состояние при нынешнем запутанном положении, когда национальное чувство итальянцев снова так сильно возбуждено?
Но гораздо важнее выяснить следующий вопрос: уравновешивают ли выгоды от владения Ломбардией всю
