из его любимцев и с тех пор никогда не упускал случая превозносить Бьюкенена и всячески поносить его противников. Как могло случиться, что республиканская партия, выставившая в качестве своей программы открытую борьбу против агрессии рабовладельцев и использования Союза в интересах рабовладения, одержала победу на Севере? Как могло случиться, далее, что основная масса членов демократической партии Севера, отбросив в сторону свои прежние связи с лидерами рабовладельцев, не считаясь со своими полувековыми традициями, жертвуя значительными коммерческими выгодами и еще более значительными политическими предрассудками, поспешила поддержать нынешнее республиканское правительство и щедро предложила ему людей и деньги? Вместо ответа на эти вопросы «Economist» восклицает:

«Разве можем мы забыть, что аболиционистов обычно столь же жестоко преследовали и оскорбляли на Севере и на Западе, как и на Юге? Разве можно отрицать, что раздражительность и нерешительность, чтобы не сказать неискренность, вашингтонского правительства в течение многих лет служили главным препятствием, о которое разбивались наши усилия, направленные на полное уничтожение работорговли на берегах Африки, в то время как большая часть судов, фактически участвовавших в этой торговле, была построена с помощью северного капитала, принадлежала северным купцам и имела экипаж, состоящий из матросов-северян?»

Вот, поистине, шедевр логики! Настроенная против рабства Англия не может симпатизировать Северу, разрушающему тлетворное влияние рабовладельцев, потому что она не может забыть, что Север, будучи подчинен этому влиянию, поддерживал работорговлю, травил аболиционистов и допускал, чтобы его демократические учреждения были заражены рабовладельческими предрассудками. Она не может симпатизировать правительству г-на Линкольна, потому что ранее ей приходилось критиковать правительство г-на Бьюкенена. Она обязательно должна злобно придираться к теперешнему движению Севера по пути к обновлению, поощрять северян, которые симпатизируют работорговле, заклейменной республиканской программой, и заигрывать с рабовладельцами Юга, создающими собственное государство, потому что она не может забыть, что Север вчера был не таким, каков он сегодня. Необходимость для оправдания своей позиции прибегать к подобному крючкотворству, заимствованному из практики Олд-Бейли[157], доказывает больше, чем что-либо другое, что настроенная против Севера часть английской прессы руководствуется скрытыми мотивами, слишком низкими и позорными, чтобы их можно было высказать открыто.

Поскольку один из излюбленных маневров этой части английской печати состоит в том, чтобы поставить в упрек нынешнему республиканскому правительству действия его рабовладельчески настроенных предшественников, она изо всех сил пытается убедить английский народ в том, что в «New-York Herald»[158] надо видеть единственного подлинного выразителя общественного мнения Севера. Лондонская газета «Times» задала соответствующий тон, и servum pecus [раболепное стадо. Ред.] остальных враждебных Северу органов, больших и малых, усердно ей вторит. Так, «Economist» пишет:

«В разгар спора не было недостатка в нью-йоркских газетах и нью-йоркских политиках, которые советовали воюющим сторонам, поскольку они вывели крупные армии на поле сражения, использовать их не друг против друга, а против Великобритании, с тем, чтобы примирить внутренние раздоры, в том числе и по вопросу о рабстве, и вторгнуться на британскую территорию без предупреждения и с подавляющими силами».

«Economist» прекрасно знает, что энергично поддержанные лондонской газетой «Times» попытки «New-York Herald» втравить Соединенные Штаты в войну против Англии преследовали лишь одну цель: обеспечить успех сецессии и помешать движению за возрождение Севера.

Враждебная Северу английская печать все же идет на одну уступку. Чванливый «Saturday» сообщает нам:

«Во время выборов Линкольна служило предметом спора и ускорило взрыв не что иное, как ограничение рабства теми штатами, где этот институт уже существует».

A «Economist» замечает:

«Это правда, что целью республиканской партии, избравшей г-на Линкольна, было предотвратить распространение рабства на незаселенных территориях… Возможно, что успех Севера, если бы он был полным и безусловным, дал бы ему возможность ограничить рабство пятнадцатью штатами, где оно уже существует, и таким образом в конечном счете мог бы привести к ликвидации рабства — по это более вероятно, чем достоверно».

В 1859 г., по случаю экспедиции Джона Брауна в Харперс-Ферри[159], тот же самый «Economist» напечатал серию статей, в которых подробно доказывалось, что в силу некоего экономического закона американское рабство обречено на постепенное исчезновение с того момента, как оно будет лишено возможности распространения. Этот «экономический закон» был прекрасно понят рабовладельцами.

«Если не произойдет значительного увеличения рабовладельческой территории», — говорит Тумбс, — «то через 15 лет придется разрешить рабам убегать от белых, или же белые вынуждены будут бежать от рабов».

Провозглашенный республиканцами принцип ограничения рабства территорией, установленной по конституции, послужил определенным поводом для угрозы сецессии, впервые прозвучавшей в палате представителей 19 декабря 1859 года. После того как г-н Синглтон (Миссисипи) на свой вопрос: «Решила ли республиканская партия не давать Югу ни пяди новой территории для рабовладения, пока Юг входит в состав Союза?» — получил от г-на Кертиса (Айова) утвердительный ответ, г-н Синглтон заявил, что это разрушит Союз. Его совет штату Миссисипи таков: чем скорее Миссисипи выйдет из Союза, тем лучше — «пусть джентльмены вспомнят, что Джефферсон Дэвис предводительствовал нашими войсками в Мексике, что он еще жив и, возможно, возглавит армию Юга». Независимо от экономического закона, в силу которого распространение рабства является жизненным условием его сохранения в пределах территории, установленной по конституции, вожди Юга всегда отлично понимали, что рабство им необходимо для удержания политической власти в Соединенных Штатах. Джон Калхун, защищая свои предложения в сенате, определенно заявил 19 февраля 1847 г., «что из всех органов власти только в сенате Юг сохраняет равновесие сил» и что создание новых рабовладельческих штатов стало необходимым «для сохранения равновесия сил в сенате». Кроме того, олигархия 300000 рабовладельцев даже у себя дома могла удерживать власть только благодаря тому, что постоянно швыряла своим белым плебеям приманку в виде предстоящих завоеваний внутри и вне границ Соединенных Штатов. Если же, по словам оракулов английской прессы, Север принял твердое решение ограничить рабство его теперешней территорией и, таким образом, ликвидировать его конституционным путем, то разве этого недостаточно, чтобы привлечь к нему симпатии враждебной рабству Англии?

Но английских пуритан, по-видимому, действительно нельзя удовлетворить не чем иным, как только строго аболиционистской войной.

«Поскольку», — заявляет «Economist», — «война эта ведется не за освобождение негритянской расы, то что же еще может заставить нас так горячо симпатизировать делу федералистов?»

«Было время», — пишет «Examiner», — «когда наши симпатии были на стороне Севера, так как мы считали, что он действительно оказывает серьезное сопротивление агрессии рабовладельческих штатов» и стоит за «освобождение как за меру справедливости по отношению к черной расе».

Однако в тех же номерах, в которых эти газеты говорят нам, что они не могут симпатизировать Северу, так как его война не является аболиционистской войной, сообщается, что «отчаянный путь провозглашения освобождения негров и призыва рабов ко всеобщему восстанию» есть нечто такое, «одна мысль о чем внушает отвращение и ужас», и что «компромисс» был бы «гораздо более желателен, чем успех, купленный такой дорогой ценой и запятнанный таким преступлением».

Таким образом, английский пыл по отношению к аболиционистской войне — простое ханжество. Дьявольский замысел раскрывается в следующих рассуждениях:

«Наконец», — пишет «Economist», — «дает ли тариф Моррилла право на нашу благодарность и симпатию и является ли уверенность в том, что в случае победы северян этот тариф будет распространен на всю республику, достаточным основанием для того, чтобы мы шумно жаждали их успеха?»

«Североамериканцы», — пишет «Examiner», — «в действительности хлопочут лишь об одном: об эгоистическом протекционистском тарифе… Южным Штатам надоело, что протекционистский тариф Севера лишает их плодов рабского труда».

«Examiner» и «Economist» дополняют один другого. Последний достаточно честен, чтобы в конце концов признаться, что для него и его последователей вопрос о симпатиях есть просто-напросто вопрос о тарифе, тогда как первый сводит войну между Севером и Югом к войне из-за тарифа, к войне между протекционизмом и свободой торговли. «Examiner», может быть, не знает, что даже южно-каролинские нуллификаторы 1832 г., по свидетельству генерала Джэксона, пользовались протекционизмом лишь как предлогом для сецессии; но даже «Examiner» должен знать, что теперешний мятеж вспыхнул, не дожидаясь принятия тарифа Моррилла[160]. На самом деле южанам не могло надоесть то, что протекционистский тариф Севера отнимал у них плоды труда их рабов, ибо в 1846–1861 гг. действовал фритредерский тариф.

«Spectator»[161] следующим удивительным образом характеризует в своем последнем номере тайные мысли некоторых враждебных Северу органов печати:

«Что же действительно считают желательным враждебные Северу органы печати, оправдывая свои требования ссылкой на неумолимую логику фактов? Они доказывают, что распадение Союза желательно именно потому, что, как мы уже сказали, это единственно возможный путь к прекращению «беспричинной и братоубийственной борьбы», а также и в силу других доводов, изобретенных ими в качестве удобного обоснования моральных требований страны, поскольку исход событий уже ясен; эти доводы выдвинуты, конечно, только задним числом и являются скромной попыткой оправдать действия провидения, «его пути по отношению к человеку» в тот момент, когда неизбежная необходимость стала явной. Они заявляют, что интересам штатов будет вполне соответствовать разделение их на враждебные группы. Они будут сдерживать честолюбивые стремления друг друга; они будут взаимно нейтрализовать свои силы, и, если когда-нибудь у Англии возникнет конфликт с одной или несколькими из них, чувство соперничества опять-таки заставит антагонистические группы прийти нам на помощь. Это создаст, как утверждают, весьма благоприятное положение вещей, потому что избавит нас от беспокойства, а также будет стимулировать политическое «соревнование» между штатами — эту наилучшую гарантию честности и чистоты.

Таковы доводы, — очень упорно отстаиваемые, — образующейся теперь среди нас многочисленной группы, симпатизирующей южанам. В переводе на общепонятный язык — не грустно ли, что английская аргументация по этому вопросу такова, что нуждается в переводе, — это означает, что нас огорчает теперешний размах «братоубийственной» войны, потому что она впоследствии может сконцентрировать в одну страшную схватку целый ряд хронических мелких воин, страсти и проявления недоверия между группами соперничающих штатов. Подлинная истина, — и сторонникам этой далеко не английской точки зрения она хорошо известна, хотя они и маскируют эту истину благопристойными фразами, — заключается в том, что соперничающие группы американских штатов не могли бы жить друг с другом в мире и согласии. Злобная враждебность, порождаемая теми самыми причинами, которые создали теперешний конфликт, стала бы хронической. Утверждают, что различные группы штатов имеют различные таможенные интересы. Эти различные таможенные интересы стали бы источником постоянных мелких войн, если бы штаты распались,