Рейнской армии; в таком случае, поскольку единственным реальным подкреплением будет лишь гарнизон Парижа, общая численность действующей армии увеличится с двадцати пяти до двадцати восьми дивизий, из которых, по меньшей мере, семь понесли тяжелые потери.
Мы узнаем далее, что генерал Трошю назначен командиром 12-го корпуса, формирующегося в Париже, а генерал Ванде (?) командиром 13-го корпуса, формирующегося в Лионе. До сих пор армия состояла из гвардии и корпусов от № 1 до № 7. О номерах 8, 9, 10 и 11 мы никогда не слышали, а теперь нам вдруг говорят о 12-м и 13-м корпусах. Мы видели, что не существует войск, из которых можно было бы сформировать какой-либо из этих корпусов, за исключением только № 12, если под ним подразумевается гарнизон Парижа. Все это выглядит жалкой уловкой с целью восстановления общественного доверия посредством создания на бумаге воображаемых армий; иначе ведь нельзя истолковать это утверждение о развертывания якобы пяти армейских корпусов, из которых четыре до сего времени не существовали.
Нет сомнения, что делаются попытки организовать новую армию. Но какие имеются для этого ресурсы? Во-первых, жандармерия, из которой можно сформировать один кавалерийский и один пехотный полк; это превосходные войска, но численность их не превысит 3000 человек, и их надо еще собрать со всех концов Франции. То же относится и к douaniers [таможенным стражникам. Ред.], которыми предполагают укомплектовать личный состав двадцати четырех батальонов; но мы сомневаемся, что их хватит хотя бы для половины этого количества. Затем идут старые солдаты призывов 1858—1863 гг., из числа которых холостые уже были призваны особым законом. Они могут дать контингент в 200000 человек и составят самое ценное пополнение для армии. Менее половины их достаточно для укомплектования четвертых батальонов, из остальных же можно сформировать новые батальоны. Но здесь возникает затруднение: где найти офицеров? Их придется взять из действующей армии, и хотя это осуществимо путем производства значительного количества сержантов в младшие лейтенанты, но такая мера должна будет ослабить части, из которых их возьмут. В общем все эти три категории дадут увеличение, самое большее, на 220000—230000 человек, и при благоприятных условиях потребуется, по крайней мере, от четырнадцати до двадцати дней, пока хоть часть их может быть подготовлена для присоединения к действующей армии. Но, к несчастью, обстоятельства для них неблагоприятны. Теперь признано, что не только интендантство, но и весь административный аппарат французской армии оказался совершенно негодным, неспособным даже обеспечить снабжение армии, находившейся у границы. Что же можно будет сказать о готовности обмундирования и снаряжения для этих резервов, если никто никогда и не думал, что они понадобятся на фронте? В самом деле, весьма сомнительно, чтобы помимо четвертых батальонов какие-либо новые формирования были готовы раньше, чем через несколько месяцев. Не следует далее забывать, что никто из этих людей никогда не держал в руках ружья, заряжающегося с казенной части, и что все они совершенно незнакомы с новой тактикой, введенной в результате появления этого оружия. И если нынешние французские линейные войска, по их собственному признанию, стреляют поспешно, наугад, зря растрачивая боевые припасы, то что будут делать эти вновь сформированные батальоны, оказавшись перед неприятелем, на стойкость и меткость огня которого, по-видимому, очень мало влияет шум боя?
Остается еще мобильная гвардия, призыв всех холостых мужчин в возрасте до тридцати лет и местная национальная гвардия. Что касается мобильной гвардии, то даже та ее небольшая часть, которая обладала какой-то правильной организацией, по-видимому, утратила ее, как только была отправлена в Шалон. Дисциплина полностью отсутствовала, и авторитет офицеров, большинство которых было совершенно незнакомо со своими обязанностями, по-видимому, падал с каждым днем; для бойцов не имелось даже оружия, и в настоящее время все это формирование, кажется, находится в состоянии полного развала. Генерал Дежан косвенно признал это, предложив пополнить четвертые батальоны за счет мобильной гвардии. А если эта, казалось бы, организованная часть всеобщего набора является совершенно негодной, то чего же ждать от остальных его частей? Если бы даже для них нашлись офицеры, снаряжение ц оружие, то сколько бы потребовалось времени, чтобы превратить их в солдат? Но на случай критических обстоятельств ничего не было предусмотрено. Каждый пригодный к службе офицер уже используется. Французы не имеют того почти неиссякаемого резерва офицеров, доставляемого системой «одногодичников-вольноопределяющихся», которые в количестве примерно 7000 человек ежегодно вступают в германские армии, причем почти каждый из них уходит со службы вполне подготовленным для выполнения офицерских обязанностей. Снаряжение и оружие, по-видимому, также отсутствуют, — говорят, что из складов придется извлечь даже старые кремневые ружья. А при таких обстоятельствах, какую ценность для Франции могут иметь эти 200000 человек?
Французы вольны, конечно, ссылаться на Конвент, на Карно с его пограничными армиями[31], созданными из ничего, и т. д. Хотя мы далеки от утверждения, что Франция бесповоротно потерпела поражение, все же не нужно забывать, что в успехах Конвента значительную роль сыграли союзные армии. Эти армии, напавшие на Францию, насчитывали в то время в среднем по 40000 солдат каждая; их было три или четыре, и действовали они отдельно друг от друга — одна на Шельде, другая на Мозеле, третья в Эльзасе и т. д. Каждой из этих небольших армий Конвент противопоставил огромное количество более или менее слабо обученных новобранцев, которые, действуя на флангах и в тылу неприятеля, целиком зависевшего в то время от своих магазинных складов, заставляли его в целом держаться возможно ближе к границе, а после того как пятилетнее участие в кампаниях выковало из этих новобранцев настоящих солдат, им в конце концов удалось отбросить врага за Рейн. Но можно ли хотя бы на минуту допустить, что подобная тактика будет пригодной против нынешней огромной армии вторжения, которая, несмотря на то, что она сформирована в три самостоятельных единицы, всегда умела держаться сосредоточенно на расстоянии, обеспечивающем взаимную поддержку, или, что германская армия даст французам время развернуть свои ныне еще скрытые ресурсы? А развернуть их в какой-то степени возможно лишь в том случае, если французы будут готовы сделать то, чего они никогда еще не делали, — предоставить Париж и его гарнизон их собственной участи и продолжать борьбу, имея своей операционной базой линию Луары. До этого, быть может, дело никогда не дойдет, но до тех пор, пока Франция не будет готова к этому, лучше ей и не говорить о всеобщем наборе.
ЗАМЕТКИ О ВОЙНЕ. — IX
«Французская армия начала переправляться на левый берег Мозеля. Сегодня (в воскресенье) утром разведывательные отряды не доносили о присутствии прусских авангардов; однако, когда половина армии переправилась, пруссаки атаковали нас крупными силами, но после четырехчасового боя были отброшены со значительными потерями».
Так гласит официальное императорское сообщение, переданное г-ном Рейтером в понедельник [15 августа. Ред.] вечером. В нем содержится, однако, серьезная неточность, так как император ясно заявил, что разведывательные отряды не доносили о присутствии неприятеля, хотя его значительные силы находились поблизости. Однако помимо этого, казалось бы, ничего не могло быть правдивее и деловитее этого бюллетеня. Перед нашими глазами возникает ясная картина: французы целиком заняты рискованным делом — переправой через реку; коварные пруссаки, которые всегда умеют захватить противника в невыгодном положении, нападают на него в то время, когда половина его сил переправилась на другую сторону; затем следует доблестная оборона французов, увенчавшая в конце концов их сверхчеловеческие усилия стремительным наступлением, в результате которого неприятель был отброшен со значительными потерями. Это весьма живописно, недостает только одного — названия местности, где все это произошло.
На основании бюллетеня мы можем только предположить, что переправа-через реку и попытка помешать ей, столь победоносно отраженная, происходили на открытой местности. Но как же это могло произойти, когда у французов все мосты для переправы расположены внутри Меца — мосты, совершенно недосягаемые для противника, — когда, кроме того, для наведения дополнительных понтонных мостов имелось достаточно места в пунктах в равной мере безопасных, на участке реки протяжением в пять или шесть миль, прикрытом окружающими Мец фортами? Ведь не собирается же французский штаб уверять нас в том, что французы вопреки здравому смыслу пренебрегли всеми этими выгодами, что они вывели армию из Меца, навели мосты на открытом месте и переправились через реку на виду у неприятеля и в пределах его досягаемости лишь для того, чтобы вызвать то «сражение под Мецем», которое они обещали нам в течение целой недели?
Если же переправа через Мозель совершалась по мостам, находящимся внутри укреплений Меца, то как же могли пруссаки атаковать французские войска, находившиеся еще на правом берегу, до тех пор пока французы оставались, что они могли сделать внутри линии отдельных фортов? Артиллерия этих фортов вскоре сделала бы это место слишком жарким для всяких наступающих войск.
Все это кажется невероятным. Французский штаб по крайней мере мог бы указать название этой местности, чтобы мы имели возможность проследить по карте различные этапы этой достославной битвы. Но это название он не намерен сообщать. К счастью для нас, пруссаки не столь скрытны, они заявляют, что бой произошел близ Панжа, на пути к Мецу[32]. Мы смотрим на карту, и все становится ясным. Панж находится не на Мозеле, а в восьми милях от него, на реке Нид, на расстоянии около четырех миль от линии отдельных фортов Меца. Если французы переправлялись через Мозель и половина их войск находилась уже на другой стороне, то с военной точки зрения им совершенно незачем было держать большие силы в Панже или вблизи его. И если они направились туда, то это вызывалось не военными соображениями.
Вынужденный оставить Мец и линию Мозеля, Наполеон не мог, конечно, без боя и, если это возможно, без действительной или показной победы начать отступление, которое должно продолжаться, по крайней мере, до Шалона. Случай же представился благоприятный. В то время как половина его войск переправлялась, другая могла бы выйти через интервалы между фортами к востоку от Меца, оттеснить назад передовые войска пруссаков, завязать общее сражение, в той мере, в какой это оказалось бы нужным, завлечь противника в зону досягаемости артиллерии фортов, а затем эффектным наступлением всем фронтом отбросить его назад на безопасное расстояние от укреплений. Такой план не мог бы полностью потерпеть провал; он должен был привести
