перешли границу в различных пунктах, но основная масса войск перешла ее, по-видимому, у Ле-Брене, где дорога из Безансона в Невшатель переходит на швейцарскую территорию.
Таким образом, еще одна французская армия перестала существовать вследствие, мягко выражаясь, нерешительности ее командующего. Бурбаки мог быть лихим офицером во главе дивизии, но мужество, которое необходимо для того, чтобы в критическую минуту собраться с духом и принять смелое решение, совершенно не похоже на то мужество, которое позволяет человеку блестяще командовать дивизией под огнем. Бурбаки, подобно многим людям, обладающим несомненной и ярко проявляющейся личной храбростью, по-видимому, недостает силы характера, необходимой для того, чтобы принять без колебаний окончательное решение. Не позднее, чем вечером 17 января, когда невозможность прорвать фронт Вердера стала для него самого вполне очевидной, он должен был бы сразу же решить, что ему надлежит делать дальше. Он должен был знать, что с северо-запада к пути его отступления приближаются прусские подкрепления; что, когда перед ним находится одержавший победу неприятель, а в тылу у него — длинный путь отступления вблизи границы нейтрального государства, его положение является чрезвычайно опасным; что его поход окончательно не достиг цели и что при таких обстоятельствах самым настоятельным, более того, единственным его долгом является спасение своей армии. Другими словами, он должен был отступать с такой быстротой, какую только допускало состояние его армии. Но принять такое решение об отступлении, признать на деле, что он потерпел неудачу в своем походе, по-видимому, оказалось ему не по плечу. Он терял время неподалеку от места своих последних сражений; не будучи в состоянии наступать и не желая отступать, он давал таким образом Мантёйфелю время отрезать ему путь отхода. Если бы он сразу отошел, то, делая лишь по пятнадцати миль в день, он смог бы достигнуть 20 января Безансона, а 21-го — окрестностей Доля, то есть как раз к тому времени, когда там появились первые пруссаки. Эти прусские войска не могли быть очень сильными; даже авангарда Бурбаки было бы достаточно, если не для того, чтобы совсем их отбросить, то все же для того, чтобы удерживать их на правом, или западном, берегу реки Ду, а этого было бы вполне достаточно для обеспечения Бурбаки его пути отхода, в особенности при таком противнике, как Мантёйфель, который действует достаточно правильно лишь до тех пор, пока исполнение приказов Мольтке не встречает какого-либо противодействия, но опускается ниже уровня посредственности, как только это противодействие требует проявления его собственных умственных способностей.
Одним из самых странных пунктов документа, который согласовали между собой Бисмарк и Жюль Фавр[130], является тот пункт, согласно которому на четыре департамента, где действуют Бурбаки и Гарибальди, не распространяется общее перемирие, и пруссаки фактически оставляют за собой право продолжать там военные действия сколько им угодно. Это беспрецедентное условие лучше других показывает, что победитель, действуя в истинно прусском духе, целиком потребовал всех уступок, вымогать которые позволяло ему его временное превосходство. Перемирие должно быть распространено на запад, где Фридрих-Карл считает, что ему лучше не двигаться за Ле-Ман, на север, где Гёбен задержан крепостями, но не на юго-восток, где продвижение Мантёйфеля обещает второй Седан. Жюль Фавр, согласившись на этот пункт, фактически дал согласие на сдачу Бурбаки либо пруссакам, либо швейцарцам, с той лишь выгодной для него разницей, что ответственность за этот акт он переложил со своих плеч на плечи Бурбаки.
В общем, документ о капитуляции Парижа не имеет прецедентов. Когда Наполеон сдался в Седане, он отказался вступить в переговоры относительно всего, что не касалось сдачи его самого и армии; как военнопленный он был не вправе связывать обязательствами правительство и Францию, При сдаче Парижа и его армии г-н Жюль Фавр идет на условия, связывающие остальную Францию, хотя он находится точно в таком же положении, как Наполеон в Седане, пожалуй, даже в худшем. Наполеон почти до момента своей капитуляции свободно осуществлял связь с остальной Францией; напротив, г-н Жюль Фавр в течение пяти или шести недель лишь в отдельных редких случаях имел возможность узнавать о том, что происходит вне Парижа. Сведения о военной обстановке за линией фортов он мог получить только от Бисмарка, и он решился действовать на основании этих односторонних сообщений, сделанных ему неприятелем.
Г-н Жюль Фавр должен был выбирать одно из двух зол. Он мог поступить так, как поступил, то есть заключить перемирие на три недели на условиях, предложенных противником, связав этим фактическое правительство Франции, находящееся в Бордо[131]. Но он мог также отказаться выступать от имени остальной Франции, предложив вести переговоры лишь от лица одного Парижа, а в случае, если осаждающие начнут чинить препятствия, поступить так, как поступил комендант Фальсбура, — раскрыть ворота и предложить победителям войти. Последний образ действий более отвечал бы его интересам с точки зрения его достоинства и будущности как политика.
Что касается правительства в Бордо, то ему придется согласиться на перемирие и выборы в Национальное собрание. У него нет средств заставить генералов отвергнуть перемирие, и оно не решится вызвать разногласий в народе. Сдача Бурбаки швейцарцам является еще одним сокрушительным ударом в дополнение ко многим другим, полученным Францией за последнее время, и, как мы уже указывали в предвидении такого события [См. настоящий том, стр. 252. Ред.], мы полагаем, что этот удар, последовавший непосредственно за сдачей Парижа, вызовет у нации такое угнетенное состояние духа, что мир будет заключен. Что касается материальных ресурсов Франции, то они весьма далеки от истощения, и борьба могла бы продолжаться месяцами. Один поразительный факт показывает, какие огромные трудности стоят на пути полного завоевания Франции. Принц Фридрих-Карл после семидневных боев отбросил армию Шанзи в состоянии полного разложения. За исключением нескольких бригад, не оставалось положительно никаких войск, способных ему противостоять. Перед ним была богатая, сравнительно неистощенная местность. И все же он прекращает свой поход в Ле-Мане, продолжая преследование дальше лишь авангардом и то на небольшие расстояния. Наши читатели вспомнят, что иных результатов мы и не ожидали [См. настоящий том, стр. 248—249. Ред.], так как с известным основанием можно сказать, что при завоевании большой страны в то время как размеры оккупируемого пространства растут в арифметической прогрессии, трудности оккупации увеличиваются в геометрической прогрессии.
Все же мы считаем, что неоднократные поражения в январской кампании должны были до такой степени поколебать моральное состояние нации, что предполагаемое Национальное собрание не только соберется, но, вероятно, и заключит мир; таким образом, вместе с войной закончатся и эти «Заметки о войне».
Напечатано в «The Pall Mall Gazette» № 1864, 2 февраля 1871 г.
ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ ВО ФРАНЦИИ С ВОЕННОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
Если ряд неудач французского оружия, которыми отмечена январская кампания — поражения Федерба и Шанзи, падение Парижа, поражение Бурбаки и его сдача швейцарцам, — если все эти потрясающие события, происшедшие в течение короткого трехнедельного периода, сломили, — как это вполне можно считать, — дух сопротивления во Франции, то теперь, кажется, нет ничего невероятного в том, что немцы своими непомерными требованиями[132] могут снова пробудить этот дух. Если мир, так же как и война, грозит стране полным разорением, тогда зачем вообще заключать мир? Имущие классы, городская буржуазия и крупные землевладельцы, а также часть крестьян — мелких собственников составляли до сих пор партию мира; можно было бы ожидать, что они изберут депутатами Национального собрания сторонников мира; но если неприятель настаивает на таких неслыханных требованиях, то призыв к войне не на жизнь, а на смерть может раздаться так же и из их рядов, как и из рядов рабочих крупных городов. Во всяком случае не следует упускать из вида некоторые возможности возобновления войны после 19 февраля[133]; в особенности потому, что сами немцы, если верить сегодняшнему номеру «Daily News», не настолько удовлетворены перспективой дальнейшего хода дел, чтобы воздержаться от серьезных, приготовлений к возобновлению военных действий. Поэтому мы снова обратимся к вопросу о военном положении.
Двадцать семь департаментов Франции, оккупируемых в настоящее время пруссаками, занимают площадь в 15800000 гектаров с населением (исключая еще несдавшиеся крепости) почти в 12500000 человек. Площадь всей Франции составляет 54240000 гектаров, а ее население 37382000 человек. Отсюда следует, что в округленных цифрах 38500000 гектаров с населением в 25000000 человек остались еще незавоеванными — целых две трети населения и значительно больше двух третей территории. Правда, Париж и Мец, сопротивление которых так долго задерживало дальнейшее продвижение неприятеля, пали. Внутри незавоеванной части страны, кроме Лиона, нет ни одного укрепленного лагеря, который смог бы играть такую роль, какую играли эти две крепости. Почти 700000 французов (не считая парижской национальной гвардии) являются военнопленными или интернированы в Швейцарии. Однако существуют другие обстоятельства, которые могут возместить эти потери даже в том случае, если трехнедельное перемирие не было бы использовано для устройства новых лагерей, окруженных полевыми укреплениями, хотя для этой цели времени вполне достаточно.
Большая часть незавоеванной Франции лежит южнее линии Нант — Безансон; она образует сплошной массив, прикрытый с трех сторон морем или границами нейтральных государств, и только северная пограничная линия ее открыта для неприятельского наступления. Здесь — сила национального сопротивления; здесь должны быть найдены люди и средства для ведения войны, если она возобновится. Для завоевания и оккупации этого огромного прямоугольника размерами 450 на 250 миль, при отчаянном сопротивлении как регулярных, так и иррегулярных сил населения, войск, имеющихся в настоящее время у пруссаков, было бы недостаточно. Сдача Парижа освобождает, при оставлении четырех корпусов в качестве гарнизона этой столицы, девять дивизий; сдача Бурбаки освобождает шесть линейных дивизий Мантёйфеля, то есть всего для армии, действующей вне крепостей, освобождается пятнадцать дивизий, или еще 150000—170000 солдат, в дополнение к четырем дивизиям Гёбена и восьми дивизиям Фридриха-Карла. Но у Гёбена много дел на севере, а Фридрих-Карл, остановившись в Type и Ле-Мане, показал, что его наступательные силы полностью исчерпаны; таким образом, для завоевания юга остаются только упомянутые пятнадцать дивизий; а в течение нескольких месяцев не могут прибыть никакие новые подкрепления.
Французам вначале придется противопоставить этим пятнадцати дивизиям, главным образом, новые формирования. Возле Невера и Буржа находились 15-й и 25-й корпуса; в этом же районе должен был находиться 19-й корпус, о котором мы ничего не слышали с
