Напротив, условия перегласовки в рипуарском диалекте резко отличаются от нидерландского и в общем совпадают с верхненемецким языком, а в отдельных исключительных случаях с саксонским (например, hanen вместо Hahne [петухи]).
Wr в начале слова перешло в глухое fr, сохранившись в fringen — выжимать воду из ткани и т. п. иfred (по-голландски wreed) в значении: закаленный.
Вместо er, der, wer стоит he, de, we.
Склонение занимает среднее место между верхненемецким и саксонским. Образования множественного числа на s встречаются часто, но почти никогда не совпадают с нидерландскими; это s в областном варианте литературного языка превращается в r в точном соответствии с предыдущим ходом развития языка. Уменьшительное окончание ken, chen после п обращается в schen, mannschen, множественное число, как и в нидерландском, имеет окончание s (mannsches). Обе эти формы можно проследить до самой Лотарингии.
Перед s, st, d, t и z — r выпадает; предшествующая ему гласная в некоторых говорах остается краткой, в других удлиняется. Так hart превращается в hatt (по-бергски) и haad (по-кёльнски). При этом под южнонемецким влиянием st переходит в scht: Durst — doascht по-бергски, doscht по-кёльнски.
Точно так же под верхненемецким влиянием начальные sl, sw, st, sp превратились в schl и т. д.
Как нидерландскому языку, так и рипуарскому диалекту не известно чистое g. Часть говоров, расположенных у салической границы, как например бергский, имеют в начале и в середине слова вместо g также придыхательное gh, но все же более слабое, чем в нидерландском языке. Прочие говоры имеют j. В конце слова g везде произносится, как ch, но не как сильное нидерландское, а как слабое рейнско-франкское ch, которое звучит, как приглушенное j. О нижненемецком по существу характере рипуарского диалекта свидетельствуют такие выражения, как boven вместо oben.
Большинство глухих согласных повсюду находится еще на первой ступени передвижения согласных. Только t и стоящее в середине и конце слова k, а иногда ир в южных говорах уже подверглись верхненемецкому передвижению согласных. Эти говоры имеют losze вместо loten — lassen [оставлять], holz вместо holt [дерево], rich вместо rik — reich [богатый], ech вместо ek — ich [я], pief вместо pipe — Pfeife [дудка], но et, dat, wat и некоторые другие остаются без изменений.
Именно на этом даже не всегда последовательном проникновении в трех случаях верхненемецкого передвижения согласных и основывается обычное разграничение среднефранкского и нижнефранкского диалектов. Но таким образом произвольно и по совершенно случайному признаку разрывается на части целая группа говоров, которые взаимно связаны, как было показано выше, определенными звуковыми соотношениями и еще до сих пор воспринимаются в народном сознании как взаимно связанные.
Совершенно случайно, говорю я. Остальные средненемецкие диалекты — гессенский, тюрингский, верхнесаксонский и др., каждый сам по себе — находятся в общем на определенной ступени верхненемецкого передвижения согласных. Они могут обнаруживать, конечно, у нижнесаксонской границы несколько меньше, у южнонемецкой границы несколько больше явлений передвижения, но это создает, самое большее, лишь местные различия. Напротив, франкский диалект у Северного моря, на Маасе и Нижнем Рейне не обнаруживает совсем никакого передвижения согласных, а на алеманнской границе — почти целиком алеманнское передвижение; между этими крайними ступенями имеются по меньшей мере три переходные. Таким образом, передвижение согласных проникло в рейнско-франкский диалект, уже самостоятельно развившийся, и разорвало его на несколько частей. Последние следы этого передвижения согласных вовсе не должны исчезать на границе уже ранее существовавшей особой группы говоров; оно может отмирать и внутри такой группы, как это и случается в действительности. Наоборот, влияние передвижения, которое действительно образует говоры, прекращается, как будет показано ниже. непременно на границе двух, уже ранее различавшихся между собой групп говоров. И разве schl, schw и т. д. и scht в конце слова не проникли к нам также из верхненемецкого и притом еще гораздо позднее? А между тем эти процессы, особенно первые из них, глубоко проникают даже в Вестфалию.
Рипуарские говоры составляли прочную группу задолго до того, как часть из них усвоила передвижение t и в середине и в конце слова k и р. Как далеко могли заходить эти изменения внутри группы, было и остается чисто случайным для группы. Говор Нёйса тождествен с говорами Крефельда и Мюнхен-Гладбаха до мелочей, даже не слышных для чужого уха. И, несмотря на это, один из них объявляется среднефранкским, а другой — нижнефранкским. Говор бергского промышленного района незаметными ступенями переходит в говор юго-западной рейнской равнины. И, тем не менее, они якобы принадлежат к двум в корне различным группам. Для всякого, кто в этих местах у себя дома, очевидно, что в данном случав кабинетная ученость втискивает мало известные или совсем не известные ей живые народные говоры в прокрустово ложе a priori [заранее. Ред.] сконструированных признаков.
И к чему приводит такое чисто внешнее разграничение? К тому, что южнорипуарские говоры — под общим названием среднефранкского — сваливают в одну кучу с другими диалектами, от которых они, как увидим, отстоят гораздо дальше, чем от так называемых нижнефранкских говоров. А с другой стороны, в результате остается узкая полоска, с которой не знают, что делать, и из которой, в конце концов, приходится один кусок объявлять саксонским, а другой — нидерландским, что резко противоречит фактическому состоянию этих диалектов.
Возьмем, например, бергский говор, который Брауне без колебаний называет несомненно саксонским. Он образует, как мы видели, все три лица множественного числа в настоящем времени изъявительного наклонения одинаково, но по-франкски в древней форме — на nt. Он имеет перед т и п со следующей согласной неизменно о вместо u, что, по тому же Брауне, выходит решительно не по-саксонски, а специфически по-нижнефранкски. Все перечисленные выше рипуарские языковые особенности общи у него с прочими рипуарскими говорами. Незаметно переходя от деревни к деревне, от одного крестьянского двора к другому в диалект рейнской равнины, он на вестфальской границе очень четко отделен от саксонского диалекта. Может быть, нигде во всей Германии нет столь определенно проведенной языковой границы, как здесь. И какое различие в языке! Вся система гласных точно преображается; узкому нижнефранкскому ei непосредственно противостоит очень широкое ai, так же как ои противостоит аи; из многочисленных дифтонгов и полугласных нет ни одного сходного; здесь sch, как во всей остальной Германии, там s+ch, как в Голландии; здесь wi hant, там wi hebbed; здесь формы двойственного числа, употребляемые во множественном числе get и enk, ihr и euch, там только ji, i и ju, и; здесь воробей [Sperling] называется, как и везде в рипуарском: Mosche, там — как и везде в вестфальском: Luning. Мы не говорим уже о других, специфически свойственных бергскому говору особенностях, которые также внезапно исчезают здесь, на пограничной линии.
Чужестранец лучше всего уясняет себе особенности диалекта, когда говорят не на диалекте, а на понятном ему литературном немецком языке, который у нас, немцев, в большинстве случаев испытывает на себе сильное влияние диалекта. Но в этом случае нездешний уроженец абсолютно не в состоянии отличить обитателя бергского промышленного района, якобы саксонца, от жителя рейнской равнины, который говорит якобы по-среднефранкски, — разве только по несколько более сильному придыхательному gh у одного там, где другой произносит j Но житель бергского Хеккингхауса (из Обербармена, с левого берега Вуппера) и житель маркского Лангерфельда, расположенного на расстоянии какого-нибудь километра к востоку от первого, даже в обиходной речи на областном варианте литературного языка дальше стоят друг от друга, чем жители Хеккингхауса и Кобленца, не говоря уже о жителях Ахена и Бонна.
Даже для жителя Рейнской Франконии проникновение передвижения t и конечного k не производит впечатления какой-либо языковой границы; даже в хорошо знакомом ему районе он вынужден будет предварительно подумать, где же проходит граница между t и z, k и ch, а при переходе через эту границу одно будет произноситься для него почти так же легко, как и другое. Это облегчается еще множеством верхненемецких слов, проникших в говоры с sz, z, ch и f, явившимся результатом передвижения. Разительный пример представляет старый бергский процессуальный кодекс XIV столетия (Лакомбле. «Архив», 1, стр. 79 и сл.[346]). Тут встречаются: zo, uiss (aus (из]), zween [двум], bezahlen [платить]; но рядом в том же предложении: setten [сажать], dat nutteste (nutzeste [полезнейшее]); точно также Sache [вещь], redelich [честный] наряду с reicket (reicht [достигает]), upladen [нагружать], upheven [поднимать], hulper (Helfer [помощник]) рядом с verkouffen (продавать]. В другом абзаце на стр. 85 встречается даже, чередуясь, zo и tho — zu [к]. Словом, говоры горной местности и равнины все время перекрещиваются между собой, не причиняя при этом ни малейших затруднений переписчику. Как это всегда бывает, эта последняя волна, занесшая верхненемецкое передвижение согласных на франкскую территорию, — самая слабая и мелкая. Несомненно интересно наметить линию, до которой она доходит. Но эта линия не может быть границей диалектов; она не в состоянии разорвать на части самостоятельную группу исстари близко родственных говоров и не может дать повод к тому, чтобы в противоречии со всеми языковыми фактами причислить эти насильственно разъединенные обломки к более отдаленным группам.
2. Среднефранкский диалект. Из вышеизложенного вытекает само собой, что я провожу северную границу средне-франкского диалекта значительно южнее, чем это обычно делается.
То обстоятельство, что среднефранкская полоса земли на левом берегу Рейна ко времени Хлодвига, по-видимому, находилась в алеманнском владении, дает Арнольду повод искать среди местных названий следы алеманнских поселений; он приходит к выводу, что до линии Кёльн — Ахен можно установить существование дофранкского, алеманнского населения, причем следы его, само собой разумеется, чаще всего встречаются на юге, а к северу становятся все реже. Названия мест, говорит он, указывают на то, что алеманны временно продвинулись за пределы районов Кобленца и Ахена и более длительное время владели Веттерау и южными нассаускими землями. В самом деле, названия с чисто алеманнскими окончаниями на ach, brunn, felden, hofen, ingen, schwand, stetten, wangen и weiler, которые нигде не встречаются в чисто франкских землях, рассеяны, начиная от Эльзаса, по всему Пфальцу, Рейнскому Гессену и Рейнской Пруссии и только к северу становятся все реже, все более уступая место преимущественно франкским названиям на bach, berg, dorf, born, feld, hausen, heim и scheid («Древнейшая история германцев»[347]).
