однажды признаки испуга, потеряло свой престиж. Вера в его прочность и в его способность решительно сокрушить всякое внутреннее сопротивление исчезла. Появились зародыши будущего общественного мнения. Эти силы уже не могут быть снова сведены к прежнему слепому повиновению указке правительства. Обсуждение общественных вопросов, хотя бы в частном кругу, вошло в привычку в среде образованных классов. Наконец, и правительство, при всем своем стремлении возвратиться к необузданному деспотизму царствования Николая, все же пыталось сохранять, перед лицом Европы, видимость либерализма, введенного Александром. Следствием этого явилась система колебаний и нерешительности: сегодня делают уступки, завтра берут их обратно, потом снова, попеременно, наполовину допускают, наполовину берут обратно, — политика, меняющаяся с часу на час, делающая очевидной для каждого внутреннюю слабость, недостаток проницательности и воли со стороны этого правительства, которое становилось ничем, если оно не обладало волей и средствами для ее осуществления. Что же могло быть естественнее растущего с каждым днем презрения к правительству, о котором уже давно знали, что оно ни к чему хорошему не способно и что ему повинуются только из страха, — правительству, которое теперь показало, что оно само сомневается в своей способности поддержать собственное существование, что оно испытывает по меньшей мере такой же страх перед народом, какой народ испытывает перед ним? Для русского правительства оставался
только один путь спасения, — путь, открывающийся перед всяким правительством, оказавшимся лицом к лицу с непреодолимым сопротивлением народа, — внешняя война. И было решено начать внешнюю войну. Европе было объявлено, что эта война предпринята для избавления христиан от долгого хозяйничанья турок, а русскому народу объявили, что войну ведут во имя возвращения единоплеменных братьев-славян из-под турецкого ига в лоно священной Российской империи.
После долгих месяцев бесславных поражений, война эта теперь доведена до конца столь же бесславным подавлением турецкого сопротивления — отчасти путем предательства, отчасти благодаря громадному численному превосходству. Но завоевание русскими большей части Европейской Турции само является только прелюдией общеевропейской войны. Либо на предстоящей европейской конференции (если эта конференция вообще соберется) России придется отступить от ныне завоеванных позиций настолько, что несоответствие между громадными жертвами и ничтожными результатами должно будет довести народное недовольство до неистового революционного взрыва, либо же Россия должна будет отстаивать свои новозавоеванные позиции в европейской войне. Страна, истощившая более половины своих сил, не даст правительству возможности вести такую войну, — каков бы ни был ее конечный результат, — без существенных уступок народу. А такие уступки при вышеописанной ситуации означают начало революции. Избежать этой революции русское правительство не в состоянии, если даже ему и удастся задержать ее взрыв на год или два. Но русская революция означает нечто большее, чем простую смену правительства в самой России. Она означает исчезновение огромной, хотя и неуклюжей военной державы, которая со времен французской революции являлась становым хребтом объединенного европейского деспотизма. Она означает освобождение Германии от Пруссии, ибо Пруссия всегда была креатурой России и существовала, только опираясь на нее. Она означает освобождение Польши. Она означает пробуждение малых славянских народностей Восточной Европы от грез панславизма, взлелеянных среди них нынешним русским правительством. И она означает начало активной национальной жизни самого русского народа, а вместе с тем возникновение настоящего рабочего движения в России. Словом, она означает такое изменение во всем положении Европы, которое рабочие всех стран должны с радостью приветствовать как гигантский шаг по пути к их общей цели — всеобщему освобождению труда.
РЕДАКТОРУ «DAILY NEWS»[82]
Сэр! Согласно телеграмме агентства Рейтер, «господин советник посольства Бухер назначен секретарем-архивариусом конгресса».
Неужели этот «господин Бухер» — тот самый Лотар Бухер, который во время своего продолжительного изгнания в Лондоне блистал в роли восторженного сторонника пресловутого господина Давида Уркарта, русофобские теории которого он еженедельно проповедовал в берлинской «National-Zeitung»[83]; тот самый Лотар Бухер, который после своего возвращения в Берлин стал таким ярым приверженцем Фердинанда Лассаля, что последний объявил его своим душеприказчиком, завещал ему ежегодный доход и передал ему право издания своих сочинений? Вскоре после смерти Лассаля Лотар Бухер поступил на службу в прусское министерство иностранных дел, был назначен советником посольства и стал доверенным агентом для поручений у Бисмарка.
Он имел наивность написать мне письмо, приглашая меня, конечно с санкции своего хозяина, писать статьи по финансовым вопросам для прусской официальной газеты «Staats-Anzeiger»[84].
Денежные условия предоставлялось назначить мне самому, причем меня определенно заверяли, что за мной останется полная свобода высказывать суждения о совершаемых на денежном рынке операциях и о тех, кто их совершает, с моей собственной «научной» точки зрения. После этого странного происшествия меня не мало позабавило, когда я на столбцах издаваемого Иоганном Филиппом Беккером в Женеве органа Интернационала, под названием «Der Vorbote»[85], стал то и дело встречать извещения о взносах Лотара Бухера в качестве члена «Международного Товарищества Рабочих». Если здесь не перепутаны лица и если есть доля правды в сообщениях о том, что русское и германское правительства хотят, в связи с покушениями Хёделя и Нобилинга, предложить конгрессу международные мероприятия против распространения социализма,—то господин Бухер действительно подходящий человек для того, чтобы со всей авторитетностью заявить конгрессу, что организация, деятельность и учение германской социал-демократической партии имеют с этими покушениями так же мало общего, как с гибелью «Великого курфюрста»[86] или с созывом Берлинского конгресса; что паника, вызванная арестами в Германии, и пыль, столбом поднятая в рептильной прессе, служат исключительно лишь целям предвыборной агитации за такой рейхстаг, который, наконец, одобрит давно уже выработанное князем Бисмарком разрешение парадоксальной проблемы — как наделить германское правительство всеми финансовыми ресурсами современного государства, навязав в то же время снова немецкому народу тот старый политический режим, который был разбит вдребезги ураганом 1848 года. Остаюсь, милостивый государь, преданный Вам
Карл Маркс
Лондон, 12 июня
К. МАРКС
ОТВЕТ НА «РАЗЪЯСНЕНИЕ» БУХЕРА
Г-н Лотар Бухер опубликовал в «Norddeutsche Allgemeine Zeitung» свое «разъяснение» от 20 июня, в котором прежде всего констатируется то неприятное обстоятельство, что мое письмо в «Daily News» [См. настоящий том, стр. 147. Ред.] Было воспроизведено национал-либеральными и прогрессистскими газетами. Г-н Бухер заявляет, что потребовалось бы 3000 строк, чтобы выправить нагроможденные мной извращения. Тридцати строк более чем достаточно, чтобы раз навсегда установить правдивость «исправлений» и «дополнений» Бухера.
Письмо, которым г-н Бухер пытался заманить меня в «Staats-Anzeiger», помечено 8 октября 1865 г., стало быть в период конфликта прусской либеральной и прогрессистской буржуазии с г-ном фон Бисмарком. В нем между прочим написано:
«Что касается содержания, само собой разумеется, Вы будете руководствоваться только Вашими научными убеждениями; однако, принимая во внимание не редакцию, а круг читателей — haute finance, [финансовую аристократию. Ред.] — рекомендуется писать так, чтобы внутренний смысл был ясен лить сведущим лицам».
А в «исправлении» г-на Бухера сказано, наоборот, что он
«запросил г-на Маркса, не согласен ли тот доставлять требуемые статьи, в которых давалось бы объективное изложение дела. О «собственной научной точке зрения» г-на Маркса ничего в моем письме не говорится».
Дальше в том же письме говорится:
«Для газеты «Staats-Anzeiger» нужны ежемесячные обзоры о движениях на денежном рынке (а также, разумеется, и на товарном рынке, поскольку оба неразделимы). Меня спросили, не могу ли я рекомендовать кого-нибудь, и я ответил, что никто этого не сделает лучше, чем Вы. В результате меня попросили обратиться к Вам».
Таким образом, г-н Бухер, по собственным его недвусмысленным словам, начал со мной «переписку» по поручению кого-то другого. Напротив, в его «исправлении» утверждается:
« Никто, даже редактор «Staats-Anzeiger», не знал и не узнал ничего об этой переписке».
Это о методе исправлений г-на Бухера. Теперь еще один образец его метода дополнений!
В моем письме в «Daily News» говорится лишь о «наивном» обращении ко мне г-на Бухера, но ни словом не упоминается о моем ему ответе. Бухер же, стремясь придать «странному происшествию» тривиальный характер, должен меня «дополнить» и поэтому сочиняет:
«Г-н Маркс ответил, что он не станет писать для реакционной газеты».
Как мог бы я отвечать подобной пошлостью на письмо, «внутренний смысл» которого «не
только» ясен, но ослепительно ярок в следующей заключительной фразе:
«Прогресс» (он подразумевает либеральную или прогрессистскую буржуазию) «еще много раз будет менять кожу, прежде чем погибнуть; следовательно, те, кто хочет еще в своей жизни принять участие в государственной деятельности, должны объединиться вокруг правительства».
Карл Маркс
Лондон, 27 июня
К. МАРКС
ИСТОРИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ТОВАРИЩЕСТВА РАБОЧИХ, СОЧИНЕННАЯ ГОСПОДИНОМ ДЖОРДЖЕМ ХАУЭЛЛОМ[87]
Я полагаю, что стоит сделать несколько замечаний в связи с новейшим вкладом — см. «Nineteenth Century»[88]за июль сего года — в цикл распространенной лживой литературы по истории Интернационала, так как последний толкователь этой истории г-н Джордж Хауэлл, бывший рабочий и бывший член Генерального Совета этого Товарищества, может быть ошибочно заподозрен в том, что он почерпнул свою мудрость из источников не общедоступных.
Мистер Хауэлл, начиная свою «Историю», умалчивает о том факте, что 28 сентября 1864 г. я присутствовал на учредительном собрании Интернационала, был там избран во временный Генеральный Совет и вскоре после этого составил «Учредительный Манифест» и «Общий Устав» Товарищества [Имеется в виду Временный Устав Международного Товарищества Рабочих. Ред.], впервые опубликованные в Лондоне в 1864 г. и затем утвержденные Женевским конгрессом 1866 года.
Г-н Хауэлл все это знал, но для своих особых целей предпочитает заставить «одного немецкого доктора по имени Карл Маркс» впервые появиться на лондонском «конгрессе, открывшемся 25 сентября 1865 года»[89]. Там-то и тогда, утверждает Хауэлл, упомянутый «доктор» «посеял семена раздора и разложения внесением религиозной идеи».
Прежде всего, никакого «конгресса» Интернационала в сентябре 1865 г. не было. Несколько делегатов главных отделений Товарищества на континенте собрались в Лондоне с единственной
целью обсудить совместно с Генеральным Советом программу «первого конгресса», который должен был состояться в сентябре 1866 г. в Женеве. Деловая работа конференции проходила на закрытых заседаниях, а не на открытых собраниях в Адельфи-Террас, о которых только и упоминает сей точный историк, г-н Джордж Хауэлл.
