ли не четверти века рабочий класс Англии довольствовался тем, что плелся в хвосте «великой либеральной партии».
Такая политическая роль недостойна наиболее организованного рабочего класса Европы. В других странах рабочие оказались гораздо более активными. В Германии уже более десяти лет существует рабочая партия (социал-демократы), которая обладает десятью местами в парламенте и рост которой так напугал Бисмарка, что он провел те гнусные репрессивные меры, о которых мы сообщаем в другой статье [См. настоящий том, стр. 289—291. Ред.]. Однако, вопреки Бисмарку, рабочая партия непрерывно растет; лишь на прошлой неделе она завоевала шестнадцать мандатов в мангеймский городской совет и один — в саксонский парламент. В Бельгии, Голландии и Италии последовали примеру немцев; в каждой из этих стран существует рабочая партия, хотя избирательный ценз слишком высок для того, чтобы у них в данный момент была возможность послать депутатов в законодательный орган. Во Франции как раз в настоящее время процесс организации рабочей партии достиг высшей точки; на последних выборах рабочая партия получила большинство в ряде муниципальных советов, а в октябре этого года на общих выборах несомненно завоюет несколько мест в палате депутатов. Даже в Америке, где переход из рядов рабочего класса в ряды фермеров, торговцев или капиталистов происходит еще сравнительно легко, рабочие считают необходимым организоваться в самостоятельную партию. Везде рабочий борется за политическую власть, за прямое представительство своего класса в законодательных органах, везде — только не в Великобритании.
Однако никогда еще в Англии не было шире, чем теперь, распространено убеждение, что старые партии обречены на гибель, что старые пароли утратили смысл, что старые лозунги подорваны, что старые панацеи уже больше не действенны. Мыслящие люди всех классов начинают понимать, что должен быть проложен новый путь и что путь этот возможен лишь в направлении демократии. Но в Англии, где промышленный и земледельческий рабочий класс образует огромное большинство населения, демократия означает власть рабочего класса, не более и не менее. Пусть же этот рабочий класс готовится к выполнению предстоящей ему задачи — к управлению этой обширной империей; пусть он поймет ответственность, которая неизбежно выпадет на его долю. Лучший способ для этого — воспользоваться той силой, которая уже находится в его руках, тем фактическим большинством, которым он обладает в каждом большом городе королевства, для посылки в парламент людей из своих собственных рядов. Используя предоставленное съемщикам домов и квартир избирательное право, легко можно было бы послать в парламент сорок или пятьдесят рабочих, а такой приток совершенно свежей крови был бы там, конечно, крайне желателен. При наличии даже такого числа рабочих парламент уже не мог бы все более превращать, как это теперь делается, ирландский земельный билль[181] в ирландский земельный блеф, а именно: в билль о возмещении убытков ирландским лендлордам; не мог бы сопротивляться требованиям о перераспределении парламентских мест, о действительном наказании за подкуп, о возложении расходов по организации выборов на государственную казну, как это принято везде, кроме Англии и т. д.
Более того, в Англии подлинно демократическая партия возможна только как рабочая партия. Просвещенные люди из других классов (где их вовсе не так много, как нас хотят уверить) могут присоединиться к этой партии и даже быть ее представителями в парламенте, после того как докажут свою искренность. Так бывает везде. В Германии, например, представители рабочих вовсе не во всех случаях являются рабочими. Но никакая демократическая партия ни в Англии, ни где бы то ни было не достигнет действительных успехов, если она не будет иметь ясно выраженного пролетарского характера. Откажитесь от этого, и у вас ничего не будет, кроме сект и надувательства.
А для Англии это даже еще более верно, чем для других стран. К сожалению, было достаточно много надувательства со стороны радикалов после крушения первой во всемирной истории рабочей партии, партии чартистов. — Да, но ведь чартисты потерпели крушение и ничего не достигли. — Так ли это? Из шести пунктов Народной хартии два, а именно тайная подача голосов и отмена имущественного ценза, являются теперь законом страны. Третий пункт — всеобщее избирательное право — во всяком случае почти осуществлен в форме избирательного права для съемщиков домов и квартир; четвертый пункт — равные избирательные округа — определенно будет проведен как реформа, обещанная нынешним правительством. Так что крушение чартистского движения привело к осуществлению доброй половины чартистской программы. И если одно только воспоминание о былой политической организации рабочего класса могло привести к этим политическим реформам, а сверх того и к ряду социальных реформ, то каковы же будут результаты действительного существования политической рабочей партии, подкрепленной сорока или пятьюдесятью представителями в парламенте? Мы живем в таком мире, где каждый обязан заботиться о себе сам. Однако английский рабочий класс позволяет, чтобы о его интересах заботились лендлорды, капиталисты и мелкие торговцы с их прихвостнями — юристами, газетчиками и т. д. Неудивительно, что реформы в интересах рабочих осуществляются так медленно и такими жалкими крохами. Рабочим Англии стоит только пожелать, и от них будет зависеть провести любую реформу, социальную и политическую, которую требует их положение. Так отчего же не сделать этого усилия?
Написано Ф. Энгельсом в середине июля 1881 г.
Напечатано в газете «The Labour Standards (London) № 12, 23 июля 1881 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
Ф. ЭНГЕЛЬС
БИСМАРК И ГЕРМАНСКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ
Английская буржуазная пресса в последнее время упорно молчала о жестокостях, совершаемых Бисмарком и его подручными в отношении членов социал-демократической рабочей партии Германии. Единственным исключением оказалась до некоторой степени газета «Daily News». Прежде, когда деспотические правительства за границей позволяли себе такие выходки по отношению к своим подданным, английские ежедневные и еженедельные печатные органы подымали действительно большой шум. Но здесь подвергается гонениям партия рабочих, которая этим именем гордится, и вот пресса, представляющая «общество», «высший свет», замалчивает факты и, судя по упорству своего молчания, по-видимому даже одобряет их. В самом деле, какое дело рабочим до политики? Пусть они предоставят это дело «вышестоящим». А затем есть еще и другая причина молчания английской прессы: очень трудно нападать на исключительные законы Бисмарка и на тот способ, которым он их применяет, защищая в то же время применение исключительных мер в Ирландии г-ном Форстером[182]. Это очень щекотливый пункт, и лучше его не затрагивать. Вряд ли можно ожидать от буржуазной печати, чтобы она сама указывала на то, как сильно пал моральный престиж Англии в Европе и в Америке благодаря действиям нынешнего правительства в Ирландии.
Общие выборы каждый раз приносили германской рабочей партии быстро возрастающее число голосов; на предпоследних выборах она получила 500000, а на последних — за ее кандидатов подано было более 600000 голосов. Берлин выбрал двух депутатов; Эльберфельд-Бармен — одного; Бреславль, Дрезден — по одному; было завоевано десять мест, и это несмотря на то, что правительство заключило союз со всеми либеральными, консервативными и католическими партиями, несмотря на шум, вызванный двумя покушениями на жизнь императора, ответственность за которые все остальные партии единодушно возложили на рабочую партию. Тогда Бисмарку удалось провести закон, в силу которого социал-демократия была объявлена вне закона. Рабочие газеты, числом более пятидесяти, были запрещены, рабочие общества и клубы были закрыты, их денежные средства конфискованы, их собрания разгонялись полицией, и в довершение всего был издан закон, по которому целые города и округа могли быть «объявлены на чрезвычайном положении» точно так же, как в Ирландии. Но Бисмарк проделал в Германии такие вещи, на которые никогда не отваживались даже при английских исключительных законах в Ирландии[183]. В каждом округе, «объявленном на чрезвычайном положении», полиция получала право высылать любого человека, которого она имела «основание подозревать» в социалистической пропаганде. Берлин был, конечно, сразу объявлен на чрезвычайном положении, и сотни (а с их семьями — тысячи) людей были высланы. Ибо прусская полиция всегда высылает людей с семьями; молодых неженатых людей обычно не трогают; для них высылка не была бы тяжелым наказанием, а для отцов семейств она в большинстве случаев означает продолжительную нищету, если не полное разорение. Затем Гамбург избрал рабочего в члены парламента, и город был немедленно объявлен на чрезвычайном положении. Первая партия высланных из Гамбурга составляла около ста человек, а вместе с семьями — еще сверх того более трехсот человек. Рабочая партия в два дня собрала средства, покрывшие их путевые и другие неотложные расходы. Затем объявлен был на чрезвычайном положении и Лейпциг, причем исключительно под тем предлогом, что иначе правительство не может сокрушить партийную организацию. В первый же день было выслано тридцать три человека, преимущественно женатых людей с семьями. Список возглавляли три члена германского парламента; быть может, г-н Диллон пошлет им поздравительное письмо, так как все они оказались все же не в столь плохом положении, как он[184].
Но это еще не все. Раз уж рабочая партия объявлена по всем правилам вне закона, раз уж она лишена всех тех политических нрав, которыми, как полагают, имеют счастье пользоваться остальные немцы, то с отдельными членами этой партии полиция может делать все, что ей угодно. Их жены и дочери, под предлогом обыска для обнаружения запрещенных изданий, подвергаются самому непристойному и грубому обращению. Их самих арестовывают, когда заблагорассудится полиции, разбор их дела откладывается с недели на неделю, и выпускают их, лишь продержав несколько месяцев в тюрьме. Полиция изобретает новые преступления, неизвестные уголовному кодексу, а толкование самого кодекса расширяется невероятным образом. И полиция довольно часто находит подкупленных или достаточно фанатичных чиновников и судей, которые оказывают ей помощь и содействие; этой ценой покупается повышение по службе. К чему все это приводит — показывают следующие поразительные цифры. За год, с октября 1879 по октябрь 1880 г., в одной лишь Пруссии за государственную измену, за государственные преступления, за оскорбление императора и т. д. было заключено в тюрьму не менее 1108 человек, а за политические памфлеты, за оскорбление Бисмарка или за выпады против правительства и т. п. — не менее 10094. Одиннадцать тысяч двести два политических заключенных — это превосходит даже ирландские подвиги г-на Форстера!
Чего же достиг Бисмарк всеми этими принудительными мерами? Того же самого, чего г-н Форстер достиг в Ирландии. Социал-демократическая партия находится в таком
