привели германцев на римскую территорию, где много столетий земля была частной собственностью (и притом римской, неограниченной) и где завоеватели при своей малочисленности никак не могли совершенно устранить столь глубоко укоренившуюся форму владения. Подтверждением связи между наследственной частной собственностью на поля и луга и римским правом — по крайней мере на прежней римской территории — служит также то обстоятельство, что сохранившиеся до нашего времени остатки общинной собственности на возделанную землю встречаются именно на левом берегу Рейна, т. е. хотя и в завоеванной, но совершенно германизированной области. Когда франки поселились здесь в V столетии, у них еще должна была существовать общность полей — иначе мы не смогли бы обнаружить там теперь подворные общины и жеребьевые участки. Но и сюда вскоре неудержимо проникло частное владение, ибо только о нем находим мы упоминания в «Рипуарской правде» VI века[219], когда речь идет о возделанной земле. И во внутренней Германии пахотная земля, как сказано выше, также вскоре перешла в частное владение.
Если, однако, германские завоеватели и перешли к частному владению полями и лугами, т. е. при первом распределении земли или вскоре после него отказались от новых переделов (в этом только и состоял переход), то, с другой стороны, они всюду ввели свой германский марковый строй с общим владением лесами и пастбищами и с верховной властью марки также и над поделенной землей. Это было проделано не только франками в Северной Франции и англосаксами в Англии, но и бургундами в Восточной Франции, вестготами в Южной Франции и Испании, остготами и лангобардами в Италии. Впрочем, в этих последних странах, насколько известно, следы существования марки сохранились до настоящего времени почти только в высокогорных местностях.
В результате отказа от новых переделов пахотной земли марковый строй принимает теперь ту форму, в какой он выступает перед нами не только в старых «Правдах» V—VIII веков, но также в английских и скандинавских средневековых судебниках, в многочисленных германских Марковых уставах (так называемых Weistumer) от XIII до XVII столетия и в обычном праве (coutumes) Северной Франции.
Община-марка, отказавшись от права периодического передела пахотной земли и лугов между отдельными своими членами, из всех прочих своих прав на эти земли не уступила ни одного. А эти права были весьма значительны. Община передала свои земли отдельным лицам только с целью использования их в качестве пашен и лугов, но не для какой-либо другой цели. На то, что выходило за эти пределы, частный владелец не имел никакого права. Найденные в земле сокровища, залегавшие глубже, чем достает сошник, первоначально принадлежали поэтому не владельцу, а общине; то же относится к праву добывать руду и т. д. Все эти права впоследствии были узурпированы феодалами и князьями и обращены ими в свою пользу.
Но и пользование полем и лугом было подчинено контролю и регулированию со стороны общины, что осуществлялось следующим образом. Там, где господствовало трехполье, — а это было почти везде, — вся пахотная земля села делилась на три одинаковых по размеру поля; каждое из них попеременно предназначалось один год для озимых посевов, второй год для яровых, третий год шло под пар. Таким образом, село каждый год имело свое озимое, яровое и паровое поле. При распределении земли заботились о том, чтобы каждый член общины получал одинаковую долю во всех трех полях и мог бы, таким образом, без ущерба подчиняться принудительному севообороту общины; в соответствии с этим озимые он должен был сеять только на своем участке озимого поля и т. д.
Что же касается парового поля, то, пока оно находилось под паром, оно всякий раз снова переходило в общее владение и использовалось всей общиной в качестве пастбища. А как только кончалась уборка урожая на двух других полях, они также снова возвращались в общее владение до нового посева и использовались в качестве общинного выгона. То же самое относится к лугам после осеннего сенокоса. На всех полях, где должен был пастись скот, владелец обязан был удалить изгороди. Этот так называемый принудительный выпас естественно требовал, чтобы время посева, как и жатвы, не зависело от воли отдельного лица, а было для всех общим и устанавливалось общиной или обычаем.
Вся остальная земля, т. е. все, что не входило в усадьбу и в пахотный надел: лес, пастбища, пустоши, болота, реки, пруды, озера, дороги, места охоты и рыбной ловли, — оставалась, как и в старину, общинной собственностью, предназначенной для совместного пользования. Подобно тому как доля каждого члена общины в поделенной пахотной земле марки была первоначально для всех одинаковой, так же одинакова была и доля его в пользовании «общими угодьями марки». Способ этого пользования определялся всеми членами общины; таким же образом устанавливался способ наделения, когда уже возделанной земли больше не хватало и от общих угодий марки отрезывался участок для возделывания. Общие угодья марки использовались главным образом для выпаса скота и откармливания свиней желудями; кроме того, леса доставляли строительный материал и дрова, листья для подстилки, ягоды и грибы, а болота, если они имелись, — торф. Постановления о пастбищах, об использовании леса и т. д. составляют главное содержание многочисленных, сохранившихся от различнейших периодов Марковых уставов. Они были записаны в те времена, когда старое неписанное обычное право начинало оспариваться. Сохранившиеся еще общинные леса являются жалким остатком этих древних неподеленных общих угодий марки. Другим пережитком, по крайней мере в Западной и Южной Германии, является глубоко коренящееся в народном сознании представление, что лес есть общее достояние и каждый может собирать в лесу цветы, ягоды, грибы, буковые орешки и т. д. и вообще имеет право делать все, что ему угодно, пока и поскольку он не причиняет вреда. Но и здесь Бисмарк позаботился о том, чтобы своим знаменитым законом о сборе ягод[220] установить в западных провинциях старопрусские юнкерские порядки.
Наряду с одинаковыми земельными наделами и равными правами в пользовании общими угодьями члены общины имели первоначально одинаковый доступ к участию в законодательстве, управлении и судопроизводстве в пределах марки. В определенные сроки — а если нужно было, то и чаще — собирались они под открытым небом для обсуждения общих дел марки, а также для судебного разбирательства нарушений обычаев марки и для разрешения тяжб. Это было — только в небольшом масштабе — древнее германское народное собрание, которое первоначально также являлось не чем иным, как большим собранием членов марки. Вырабатывались законы, правда, только в редких, самых необходимых случаях; избирались должностные лица, проверялась их служебная деятельность; главным же образом творился суд. Председатель должен был только ставить вопросы, приговор же выносился общим решением всех присутствующих.
В древние времена строй марки был почти единственным общественным устройством тех германских племен, у которых не было королей. Старая родовая знать, которая пришла в упадок во время переселения народов или вскоре после него, легко приспособилась к этому строю, как и все стихийно возникшее вместе с ним, точно так же как кельтская клановая знать еще в XVII веке уживалась с ирландской земельной общиной. И марка пустила столь глубокие корни во всей жизни германцев, что мы обнаруживаем ее следы на каждом шагу в истории развития нашего народа. В древности вся публичная власть в мирное время была исключительно судебной властью и находилась в руках народных собраний сотен, округов, наконец, всего племени. Но народный суд был только народным судом марки, действовавшим в случаях, которые касались не только дел марки, но и входили в сферу публичной власти. Даже когда с образованием административного окружного устройства государственные окружные суды были отделены от обычных судов марки, то и тогда в тех и других судебная власть оставалась в руках народа. Только когда древние народные вольности уже пришли в сильный упадок и исполнение судебных обязанностей, наряду с военной службой, стало тяжелым бременем для обедневшего свободного населения, только тогда Карл Великий мог в окружных судах большинства местностей заменить народные суды судами шеффенов [Не следует смешивать последних с бисмарковско-леонхардовскими судами шеффенов[221], где шеффены и юристы совместно устанавливают приговор. В древнем суде шеффенов вовсе не было юристов. Председатель, или судья, совсем не имел права голоса, и шеффены самостоятельно выносили приговор.]. Но это нисколько не коснулось судов марки. Напротив, они сами оставались еще образцом для ленных судебных курий средневековья, в которых только сеньор ставил вопросы, приговор же выносили сами ленники. Сельский строй являлся исключительно Марковым строем самостоятельной сельской марки и переходил в городской строй, как только село превращалось в город, т. е. укреплялось посредством рвов и стен. Из этого первоначального строя городской марки выросли все позднейшие городские устройства. И, наконец, по образцу маркового строя создавались уставы бесчисленных вольных товариществ средневековья, основанных не на общности землевладения, особенно же уставы вольных цехов. Предоставленное цеху исключительное право занятия определенным ремеслом рассматривалось совершенно так же, как марковое право. С таким же, как там, рвением и часто с помощью тех же самых средств цехи заботились о том, чтобы целиком или возможно точнее уравнять долю участия каждого своего члена в общем объекте пользования.
Такую же изумительную приспособляемость, какую проявил марковый строй здесь в различнейших областях общественной жизни и перед лицом самых разнообразных потребностей, обнаруживает он и в дальнейшем ходе развития земледелия и в борьбе с растущей крупной земельной собственностью. Этот строй возник одновременно с поселением германских племен в Германии, — следовательно, в такое время, когда скотоводство было главным источником пропитания, а принесенное из Азии, но полузабытое земледелие только лишь начинало возрождаться. Марка сохранялась на протяжении всего средневековья в тяжелой непрерывной борьбе с землевладельческой знатью. Однако потребность в ней всегда была еще настолько велика, что повсюду, где знать присвоила себе крестьянскую землю, устройство сел, попавших в феодальную зависимость, оставалось устройством марки, хотя и сильно урезанным в результате посягательств феодалов. Ниже мы приведем пример этого. Марковый строй приспособлялся к самым изменчивым отношениям владения возделанной землей, пока еще существовали общие угодья марки, а также к разнообразнейшим правам собственности на них, когда марка перестала быть свободной. Марка погибла вследствие разграбления почти всей крестьянской земли, как поделенной, так и неподеленной, — разграбления, произведенного дворянством и духовенством при благосклонном содействии территориальной власти. Но экономически она устарела, потеряв жизнеспособность в качестве формы земледельческого производства, фактически лишь с тех пор, как гигантский прогресс сельского хозяйства
