за последние сто лет превратил земледелие в науку и привел к появлению совершенно новых форм производства.
Основы маркового строя начали подрываться уже вскоре после переселения народов. В качестве представителей народа франкские короли завладели огромными земельными пространствами, принадлежавшими всему народу, в особенности лесами, чтобы затем расточать их в виде подарков своей придворной челяди, своим военачальникам, епископам и аббатам. Таким путем они заложили основу позднейшего крупного землевладения дворянства и церкви. Последняя еще задолго до Карла Великого владела доброй третью всех земель во Франции; несомненно, что такое соотношение в течение средних веков имело место почти во всей католической Западной Европе.
Продолжавшиеся без конца внутренние и внешние войны, неизменным последствием которых были конфискации земель, разорили огромное число крестьян, так что уже во времена Меровингов имелось весьма большое количество свободных людей, лишенных земли. Беспрерывные войны Карла Великого сломили главную силу свободного крестьянства. Первоначально каждый свободный владелец земли был обязан службой и должен был на свои средства не только вооружиться, по также и прокормить себя на военной службе в течение шести месяцев. Нет ничего удивительного в том, что уже во времена Карла на военную службу мог действительно быть взят едва лишь каждый пятый мужчина. Во время хаотического правления его преемников свобода крестьян еще быстрее сводилась на нет. С одной стороны, бедствия от набегов норманнов, вечные войны королей и междоусобицы знати вынуждали свободных крестьян, одного за другим, искать себе покровителя. С другой стороны, алчность той же знати и церкви ускоряла этот процесс; хитростью, обещаниями, угрозами, силой они подчиняли своей власти еще больше крестьян и крестьянских земель. Как в том, так и в другом случае крестьянская земля превращалась в господскую и, самое большее, вновь передавалась крестьянам в пользование за оброк и барщину. Крестьянин же из свободного землевладельца превращался в зависимого, обязанного платить оброк и отбывать барщину, или даже в крепостного. В Западнофранкском королевстве[222], и вообще к западу от Рейна, это было правилом. К востоку от Рейна, напротив, сохранилось еще сравнительно большое число свободных крестьян, преимущественно рассеянных в разных местах, реже соединенных в целые свободные села. Однако и здесь в Х—XII столетиях под нажимом всемогущих дворянства и церкви все большее количество крестьян попадало в крепостную кабалу.
Когда феодал — духовный или светский — приобретал крестьянское владение, он вместе с тем приобретал и связанные с этим владением права в марке. Таким образом, новые землевладельцы становились членами марки и первоначально пользовались в пределах марки только равными правами наряду с остальными свободными и зависимыми общинниками, даже если это были их собственные крепостные. Но вскоре, несмотря на упорное сопротивление крестьян, они приобрели во многих местах привилегии в марке, а нередко им удавалось даже подчинить ее своей господской власти. И все же старая община-марка продолжала существовать, хотя и под господской опекой.
Насколько безусловно необходимо было тогда марковое устройство для земледелия, даже для крупного землевладения, убедительнейшим образом доказывает колонизация Бранден-бурга и Силезии фризскими, нидерландскими, саксонскими и рейнско-франконскими поселенцами. Начиная с XII столетия, их поселяли целыми деревнями на господской земле, и именно согласно германскому праву, т. е. древнему обычному праву марки, поскольку оно сохранилось в господских поместьях. Каждый получал усадьбу, одинаковый для всех надел пахотной земли деревни, определяемый на древний лад жребием, а также право пользования лесом и пастбищем, большей частью в господском лесу, реже в особых лесных угодьях марки. Все это передавалось в наследственное пользование. Собственность на землю оставалась за господином, в пользу которого колонисты были обязаны из поколения в поколение платить определенные оброки и выполнять определенные работы. Но эти повинности были настолько умеренны, что крестьяне находились здесь в лучшем положении, чем где-либо в Германии. Поэтому они и остались спокойными, когда разразилась Крестьянская война. За это отступничество от своего собственного дела они, однако, жестоко поплатились.
Вообще около середины XIII столетия в положении крестьян наступил решительный поворот к лучшему; подготовили его крестовые походы. Многие феодалы, отправляясь в поход, прямо отпускали крестьян на свободу. Другие умерли, погибли; сотни дворянских родов исчезли, и их крестьяне тоже часто добивались свободы. К тому же с ростом потребностей феодалов гораздо важнее для последних становилось право распоряжения повинностями крестьян, чем их личностью. Крепостное право раннего средневековья, сохранившее в себе еще много черт древнего рабства, предоставляло господину права, которые все больше и больше теряли свою ценность; постепенно оно стало ослабевать, и положение крепостных приблизилось к простой зависимости. Так как способ обработки земли оставался таким же, как и раньше, то увеличения доходов владельцам имений можно было добиться только поднятием целины, основанием новых деревень. Но это было достижимо только при помощи полюбовного соглашения с колонистами — все равно, принадлежали ли они к имению или пришли со стороны. Поэтому мы всюду видим в это время твердо установленные, большей частью умеренные крестьянские повинности и хорошее обращение с крестьянами, особенно во владениях духовенства. И, наконец, благоприятное положение вновь привлеченных колонистов оказывало со своей стороны влияние на условия жизни соседних зависимых крестьян, так что и они во всей Северной Германии, продолжая выполнять свои повинности в пользу помещиков, получили, однако, личную свободу. Только славянские и литовско-прусские крестьяне оставались несвободными. Однако все это не могло долго продолжаться.
В XIV и XV столетиях происходит быстрый подъем городов и рост их богатств. Особенно отличались расцветом своей художественной промышленности и своей роскошью города в Южной Германии и на. Рейне. Роскошная жизнь городских патрициев не давала покоя поместному дворянству, которое питалось грубой пищей, одевалось в грубую одежду и должно было довольствоваться неуклюжей мебелью. Но откуда взять красивые вещи? Разбой на большой дороге становился все опаснее и безуспешнее. Для покупки же нужны были деньги. А их мог доставлять только крестьянин. Отсюда — новый нажим на крестьян, увеличение оброков и барщины, возобновившееся и все растущее стремление превратить свободных крестьян в зависимых, зависимых в крепостных, а общую землю марки в господскую землю. В этом князьям и дворянам помогали юристы, изучившие римское право, которые своим применением норм римского права к германским отношениям, большей частью не понятым ими, сумели создать безграничную путаницу, и притом такую, что благодаря ей господин всегда был в выигрыше, а крестьянин постоянно в проигрыше. Духовные владыки поступали проще: они подделывали документы, в которых права крестьян урезывались, а обязанности увеличивались. На это хищничество князей, дворян и попов крестьяне стали с конца XV столетия отвечать частыми разрозненными восстаниями, пока в 1525 г. Великая крестьянская война не охватила Швабию, Баварию, Франконию и не распространилась также на Эльзас, Пфальц, Рейнгау и Тюрингию. Крестьяне были побеждены после ожесточенной борьбы. С этого времени возобновляется всеобщее преобладание крепостной зависимости среди немецких крестьян. В тех местностях, где бушевала война, все сохранившиеся еще права крестьян были теперь беззастенчиво попраны, их общинная земля была превращена в господскую, а сами они в крепостных. А северогерманские крестьяне — в награду за то, что они, живя в лучших условиях, оставались спокойными — подверглись, хотя и не сразу, такому же гнету. Крепостное право для немецких крестьян в Восточной Пруссии, Померании, Бранденбурге, Силезии утвердилось с середины, а в Шлезвиг-Гольштейне — с конца XVI столетия и все больше приобретало характер всеобщего закабаления крестьян.
Это новое насилие имело к тому же и экономическое основание. Из войн времен Реформации извлекли выгоду одни только немецкие территориальные князья, увеличившие свою власть. Благородное разбойничье ремесло дворянства уже изжило себя. Если дворянство не желало погибнуть, ему надо было выколачивать больше дохода из своих земельных владений. Единственным путем для этого было — по примеру более крупных феодальных господ и особенно монастырей — завести собственное хозяйство, по крайней мере на некоторой части своих владений. То, что до тех пор являлось исключением, стало теперь насущной потребностью. Но этой новой форме хозяйства служило препятствием то обстоятельство, что почти повсюду земля была роздана оброчным крестьянам. С превращением свободных или зависимых оброчных крестьян в крепостных господин помещик получал полную свободу действий. Часть крестьян была, как гласит технический термин, «согнана» [«gelegt»], т. е. либо изгнана с земли, либо низведена до положения безнадельных крестьян [Kotsassen], владеющих только хижиной и клочком огородной земли; их наделы были слиты в одно большое господское имение, земли которого обрабатывались барщинным трудом новых безнадельных крестьян, а также тех крестьян, которые еще оставались на своих наделах. Таким образом, не только множество крестьян попросту сгонялось со своей земли, но и падавшие на оставшихся еще крестьян барщинные повинности значительно увеличивались, и чем дальше, тем больше. Капиталистический период возвестил в деревне о своем пришествии как период крупного сельскохозяйственного производства на основе барщинного труда крепостных крестьян.
Эти перемены вначале все же совершались еще довольно медленно. Но вот наступила Тридцатилетняя война[223]. На протяжении жизни целого поколения по всей Германии хозяйничала самая разнузданная солдатня, какую только знает история. Повсюду налагались контрибуции, совершались грабежи, поджоги, насилия и убийства. Больше всего страдал крестьянин там, где в стороне от больших армий действовали на собственный страх и риск и по своему произволу мелкие вольные отряды, или, вернее, мародеры. Опустошение и обезлюдение были безграничны. Когда наступил мир, Германия оказалась поверженной — беспомощной, растоптанной, растерзанной, истекающей кровью; и в самом бедственном положении был опять-таки крестьянин.
Дворяне-землевладельцы стали теперь единственными хозяевами в деревне. Князья, уничтожившие как раз к этому времени политические права дворянства в сословных собраниях, предоставили ему зато полную свободу действий в отношении крестьян. А способность крестьян к сопротивлению была окончательно сломлена войной. Таким образом, дворянство могло установить все земельные отношения в таком виде, как это было всего выгоднее для восстановления его расстроенных финансов. Не только заброшенные крестьянские хозяйства были без всяких обиняков присоединены к господскому поместью, но именно теперь и начался в большом масштабе систематический сгон крестьян с земли. Чем крупнее было господское хозяйство, тем тяжелее были, разумеется, барщинные повинности крестьян. Снова наступило время неограниченных повинностей; господин помещик мог выгонять на работу крестьянина, его семью, его скот так часто и на такой срок, как ему было угодно. Крепостное состояние сделалось отныне всеобщим; свободный крестьянин стал теперь такой же редкостью, как белая ворона. А для того, чтобы господин помещик был в состоянии подавить в зародыше всякое, даже малейшее сопротивление крестьян, он получил от территориального князя право вотчинной
