поскольку они — средства удовлетворения его потребностей, и поэтому, как мы далее слышали, он относится к ним, как к «благам».
Теперь мы можем, — особенно если мы чувствуем «естественное» профессорское «стремление» вывести понятие стоимости вообще, — окрестить операцию, заключающуюся в том, чтобы придавать «предметам внешнего мира» атрибут «блага», названием «придавать стоимость». Можно было бы также сказать: человек, относясь к удовлетворяющим его потребности предметам внешнего мира как к «благам», «оценивает» их, придает им «цену», тем самым понятие «цены вообще» было бы выведено из способа действий «человека» и доставлено немецкому профессору ready cut [в готовом виде. Ред.]. Все, чего сам профессор не может сделать, он заставляет делать «человека», который, однако, сам на деле в свою очередь есть не более, как профессорский человек, уверенный, что он понял мир, когда он подводит его под абстрактные рубрики. Но поскольку «придавать стоимость» предметам внешнего мира здесь лишь другой словесный способ для выражения — придавать им атрибут «благ», мы этим никоим образом не придаем, как хочет обманным образом уверить Вагнер, «стоимость» самим «благам» как определение, отличное от их «бытия в качестве благ». Здесь лишь подставлено вместо слова «благо» слово «стоимость». { Как видим, тут можно было бы подставить и слово «цена». Можно было бы подставить также слово «сокровище», так как «человек», накладывая на известные «предметы внешнего мира» штемпель «благ», «оценивает» их и потому относится к ним как к «сокровищу». Мы видим, как эти три экономические категории — стоимость, цена, сокровище — могут сразу быть волшебным образом выведены г-ном Вагнером из «естественного стремления человека» доставить профессору его ограниченный мир понятий}. Но г-н Вагнер имеет смутное стремление выбраться из своего лабиринта тавтологий и при помощи хитрости доказать «что-то дальнейшее» или «дальнейшее что-то». Отсюда фраза: «благодаря этому благам, или предметам внешнего мира, придается стоимость» и т. д. Так как наложение на «предметы внешнего мира» штемпеля благ, т. е. выделение и фиксация их (в представлении) как средств удовлетворения человеческих потребностей, также окрещено названием «придавать этим предметам стоимость», то он так же мало может сказать, что стоимость придается самим «благам», как он не мог бы сказать, что стоимость придается «стоимости» предметов внешнего мира. Но он проделывает salto mortale [буквально: смертельный прыжок, здесь — трюк. Ред.] при помощи слов: «благам или предметам внешнего мира придается стоимость». Вагнер должен был бы сказать: превращение известных предметов внешнего мира в «блага» можно также обозначить словами: «придавать» этим предметам «стоимость»; таким именно образом Вагнер выводит «понятие стоимости просто или вообще». Содержание не изменяется от этой перемены словесного выражения. Это лишь всегда выделение и фиксация в представлении предметов внешнего мира, являющихся средствами удовлетворения человеческих потребностей; стало быть, на деле лишь познание и признание известных предметов внешнего мира как средств удовлетворения потребностей «человека» (который, однако, как таковой на деле страдает от «потребности в логических понятиях»).
Но г-н Вагнер хочет нас или самого себя уверить, что он не дает тому же содержанию двух названий, а, напротив, от определения «благо» подвигается к отличному от него и более развитому определению «стоимость», и этого он достигает просто тем, что вместо «предметов внешнего мира» подставляет слова «или» «блага», — процесс, который опять-таки «затемняется» тем, что он вместо «благ» подставляет «или» «предметы внешнего мира». Его собственная путаница производит таким образом верное действие: она запутывает его читателей. Он мог бы также перевернуть это прекрасное «выведение» следующим образом: человек, отличая и тем самым выделяя предметы внешнего мира, являющиеся средствами удовлетворения его потребностей, в качестве таковых средств удовлетворения из других предметов внешнего мира, оценивает эти предметы по достоинству, придает им стоимость или дает им атрибут «стоимости»; это можно также выразить таким образом, что он придает им атрибут — «благо» — в качестве характерного признака или же ценит и оценивает их как «блага». Благодаря этому «стоимостям», или предметам внешнего мира, придается понятие «блага». Таким образом, из понятия «стоимости» «выводится» понятие «блага» вообще. Все подобного рода выведения имеют своей целью лишь отвести от задачи, которая автору не по силам.
Но г-н Вагнер единым духом и со всей поспешностью переходит от «стоимости» благ к «измерению» этой стоимости.
Содержание остается абсолютно тем же, если вообще не употреблять контрабандно слова «стоимость». Можно было бы сказать: человек, накладывая на известные предметы внешнего мира, которые и т. д., штемпель «благ», все более и более сравнивает эти «блага» между собой и ставит их в известный ряд сообразно иерархии своих потребностей, т. е., если угодно, «измеряет» их. О развитии действительной меры этих благ, т. е. о развитии меры их величины, Вагнер поистине не должен здесь распространяться, так как это слишком живо напомнило бы читателю, что здесь речь идет не о том, что вообще понимается под «измерением стоимости».
{Что выделение, указание предметов внешнего мира, являющихся средствами удовлетворения человеческих потребностей, в качестве «благ», может быть окрещено также: «придавать этим предметам стоимость», — это Вагнер мог доказать не только, как Pay, на основании «немецкого словоупотребления», но и при помощи латинского слова dignitas — значение, достоинство, ранг и т. д., которое, будучи приложено к предметам, обозначает также «стоимость»; dignitas происходит от dignus, а последнее слово — от die, point out, show, выделять, показывать; dignus, следовательно, означает pointed out [выделенный. Ред.], отсюда также digitus [показываю. Ред.], по-готски — gatecta (dico); по-немецки — zeigen [показывать. Ред.]; указывать) имеет общий корень (удерживать, брать)
Столько банальностей, тавтологической путаницы, словесного крохоборства, надувательских маневров преподносит г-н Вагнер на неполных семи строчках.
Ничего удивительного, что после таких кунштюков этот темный муж (vir obscurus) с большим самодовольством продолжает:
«Понятие стоимости, столь спорное и еще затемненное многими, нередко лишь мнимоглубокомысленными исследованиями, очень просто» (indeed [разумеется. Ред.]) «распутывается» {rather [скорее» Ред.] «запутывается»}, «если, как это было сделано» {именно Вагнером}, «исходить из потребностей и хозяйственной природы человека, дойти до понятия блага и в последнему присовокупить понятие стоимости» (стр. 46).
Мы имеем здесь манипуляции с понятиями; мнимое развитие их у vir obscurus сводится к «присоединению» и в известной мере к «развязыванию».
Дальнейшее выведение понятия стоимости:
Субъективная и объективная стоимости. Субъективная стоимость или стоимость блага в общем смысле слова = значению, которое… придается благу в силу… его полезности… Это не свойство вещей самих по себе, хотя и имеет объективной предпосылкой полезность вещи {стало быть, имеет предпосылкой «объективную» стоимость}… В объективном смысле под «стоимостью», «стоимостями» понимаются также блага, имеющие стоимость, где (!) благо и стоимость, блага и стоимости становятся в сущности «идентичными понятиями» (стр. 46, 47).
После того как Вагнер просто назвал «стоимостью вообще» или «понятием стоимости» то, что обычно называется «потребительной стоимостью», он не может не вспомнить, что «выведенная» (!) «таким образом» (так! так!) «стоимость» есть «потребительная стоимость». После того как он сначала назвал «потребительную стоимость» «понятием стоимости» вообще или «просто стоимостью», он задним числом открывает, что он лишь молол вздор насчет «потребительной стоимости» и таким образом «вывел» последнюю, ибо нахально молоть вздор и выводить — «в сущности» идентичные мыслительные операции. Но при этом случае мы узнаем, какое субъективное обстоятельство соединяет г-на Вагнера с прежними путаными «объективными» понятиями. А именно, он открывает нам секрет, что Родбертус написал ему письмо, — которое можно прочесть в тюбингенском «Zeitschrift»[255] за 1878 г., — в котором он, Родбертус, объясняет, почему существует «лишь один вид стоимости», потребительная стоимость.
«Я» (Вагнер) «присоединился к такому взгляду, значение которого я подчеркнул уже в первом издании».
О том, что говорил Родбертус, Вагнер отзывается так:
«Это вполне правильно и вынуждает к изменению обычного нелогического «разделения» «стоимости» на потребительную стоимость и меновую стоимость, которое я делал еще в § 35 первого издания» (стр. 48, примечание 4),
и тот же Вагнер причисляет (на стр. 49, примечание) меня к людям, по мнению которых «потребительная стоимость» должна быть совершенно «удалена» «из науки».
Все это «вздор». De prime abord [Прежде всего. Ред.] я исхожу не из «понятий», стало быть также не из «понятия стоимости», и потому не имею никакой нужды в «разделении» последнего. Я исхожу из простейшей общественной формы, в которой продукт труда представляется в современном обществе, это — «товар». Я анализирую последний, и притом сначала в той форме, в которой он проявляется. Здесь я нахожу, что, с одной стороны, товар в своей натуральной форме есть предмет потребления, или потребительная стоимость, а с другой стороны, носитель меновой стоимости, и с этой точки зрения он сам — «меновая стоимость». Дальнейший анализ последней показывает мне, что меновая стоимость есть лишь «форма проявления», самостоятельная форма представления содержащейся в товаре стоимости, и тогда я перехожу к анализу последней. Поэтому я ясно пишу на стр. 36 второго издания: «Когда мы в начале этой главы, придерживаясь общепринятого обозначения, говорили: товар есть потребительная стоимость и меновая стоимость, то, строго говоря, это было неверно. Товар есть потребительная стоимость, или предмет потребления, и «стоимость». Он обнаруживает эту свою двойственную природу, когда его стоимость получает собственную, отличную от его натуральной, форму проявления, а именно форму меновой стоимости» и т. д.[256] Стало быть, не я подразделяю стоимость на потребительную стоимость и меновую стоимость, как противоположности, на которые распадается абстракция «стоимости», — а конкретная общественная форма продукта труда, «товар», есть, с одной стороны, потребительная стоимость, а с другой стороны — «стоимость», — а не меновая стоимость, так как одна только форма проявления не составляет ее собственного содержания.
Во-вторых, только vir obscurus, не понявший ни слова в моем «Капитале», может заключать: так как Маркс в одном примечании в первом издании «Капитала»[257] отвергает всю вздорную болтовню немецких профессоров насчет «потребительной стоимости» вообще и отсылает читателей, желающих знать что-либо о действительных потребительных стоимостях, к «руководствам по товароведению», то потребительная стоимость не играет у него никакой роли. Она, разумеется, не играет роли своей противоположности, «стоимости», которая с первой не имеет ничего общего, кроме слова «стоимость», которое фигурирует в названии «потребительная стоимость». С таким же основанием он мог бы сказать, что «меновая стоимость» отодвигается мной в сторону, так как она лишь форма проявления стоимости, а не сама «стоимость», ибо для меня «стоимость» товара не есть ни
