урны с латинскими надписями (раскопки у Требница в Силезии и в других местах), но даже целые римские склепы с нишами для урн (колумбариями) (в Нахельне у Глогау). У Варина в Мекленбурге также найдены несомненно римские могилы. Находки монет, римских металлических товаров, глиняных ламп и т. д. также свидетельствуют о том, что торговые сношения велись по этому пути [Найденные в Силезии глиняные лампы имеют то же клеймо, что и другие, найденные в Далмации, Вене и т. д.]. Вообще вся Восточная Германия словно усеяна римскими монетами и изделиями, хотя по ней никогда не проходили римские войска; эти изделия часто снабжены теми же клеймами, которые встречаются также и на вещах, найденных в провинциях Римской империи [Так, штемпель: «Ti. Robilius Sitalcis» имеется на двух бронзовых изделиях, из которых одно найдено в Мекленбурге, а другое в Богемии; это указывает на прохождение торгового пути вдоль Эльбы.].
Но затем в первые столетия после Августа римские торговые суда посещали также Северное море. На это указывают найденные в Нёйхаусе на Осте (устье Эльбы) 344 римских серебряных монеты времен от Нерона до Марка Аврелия и остатки корабля, вероятно потерпевшего там крушение. Морские сношения имели место и вдоль южного побережья Балтийского моря, достигая датских островов, Швеции и Готланда; этими сношениями мы еще займемся подробнее. Расстояния между различными береговыми пунктами, указанные Птолемеем и Марцианом (около 400 г.), могли основываться только на сообщениях купцов, посещавших эти берега. Они плавали от мекленбургского побережья до Данцига и оттуда до Скандии. На это, наконец, указывают и другие многочисленные находки римского происхождения в Гольштейне, Шлезвиге, Мекленбурге, Передней Померании, на датских островах и в Южной Швеции; места этих находок лежат все вместе, очень близко одно от другого и на небольшом расстоянии от побережья.
Трудно решить, в какой мере этот римский торговый оборот включал ввоз оружия в Германию. Найденное в Германии в большом количестве римское оружие могло, конечно, быть военной добычей, а римские пограничные власти, само собой разумеется, прилагали все усилия, чтобы не допустить ввоз оружия к германцам. Однако морским путем кое-что, вероятно, все же проникало, особенно к более отдаленным племенам, например на полуостров кимвров.
Остальные римские товары, которые этими различными путями проникали в Германию, состояли из домашней утвари, украшений, принадлежностей туалета и т. п. В числе домашней утвари обнаруживаются миски, меры весов, кубки, сосуды, кухонная посуда, сита, ложки, ножницы, ковши и т. п.; отдельные сосуды из золота и серебра; глиняные лампы, которые были очень распространены; украшения из бронзы, серебра или золота: ожерелья, диадемы, браслеты и кольца, застежки вроде наших брошей; среди принадлежностей туалета мы находим гребни, щипчики, ложечки для чистки ушей и т. п., не говоря уже о вещах, назначение которых спорно. Большинство этих изделий возникло, по признанию Ворсо, под влиянием вкусов, господствовавших в первом веке в Риме[317].
Разница между германцами времен Цезаря и даже Тацита и народом, употреблявшим эту утварь, очень велика, даже если признать, что ею пользовались лишь наиболее знатные и богатые. «Простая пища», которой германцы, по словам Тацита, «без больших приготовлений (sine apparatu) и без приправ утоляли голод»[318], уступила место кухне, которая уже пользовалась довольно сложными приспособлениями и кроме того заимствовала у римлян и соответствующие приправы. Вместо пренебрежительного отношения к золотым и серебряным вещам появилось желание украшать себя ими; вместо равнодушия к римским деньгам — их распространение по всей германской территории. И, наконец, даже принадлежности туалета — разве самый факт их наличия не означает начала полного переворота в нравах народа, который, правда, как мы знаем, изобрел мыло, но умел его применять лишь для окрашивания волос в желтый цвет!
Что поставляли германцы римским купцам за все эти наличные деньги и товары, — и об этом мы могли бы узнать прежде всего из сообщений древних, но последние, как уже было сказано, оставляют нас здесь в почти полном неведении. Плиний упоминает овощи, гусиные перья, шерстяную материю и мыло в качестве предметов, ввозимых империей из Германии. Но эта начинающаяся пограничная торговля не может служить масштабом для позднейшей эпохи.
Главным предметом торговли, о котором мы знаем, был янтарь, но этого недостаточно для объяснения торговли, которая получила распространение по всей стране. Скот, составлявший главное богатство германцев, был, вероятно, и важнейшим предметом вывоза; уже одни только легионы, расположенные на границе, обеспечивали здесь постоянный спрос на мясо. Звериные шкуры и пушные товары, отправляемые во времена Иорнанда из Скандинавии к устью Вислы, а оттуда в Римскую империю, наверное, уже раньше нашли туда дорогу из восточногерманских лесов. Виберг полагает, что дикие звери для цирка привозились римскими мореходами с севера. Но кроме медведей, волков и, может быть, зубров там ничего нельзя было достать, а львов, леопардов и даже медведей можно было ближе и легче получить из Африки и Азии.. — Рабы? — Почти стыдливо спрашивает, наконец, Виберг, и тут он, пожалуй, попадает в цель. В самом деле, помимо скота, рабы были единственным товаром, который германцы могли вывозить в достаточном количестве, чтобы сводить таким образом свой торговый баланс с Римом. Одна Италия использовала в городах и в латифундиях труд огромного рабского населения, которое размножалось лишь в незначительной части. Все хозяйство римского крупного землевладения держалось на колоссальном ввозе проданных в рабство военнопленных, притекавших в Италию во время непрестанных захватнических войн приходившей в упадок республики, а также при Августе. Теперь этому пришел конец. Империя перешла к обороне в устойчивых границах. Побежденные враги, из числа которых рекрутировалась масса рабов, все реже попадали в руки римских войск. Приходилось покупать рабов у варваров. И разве германцы не могли выступать в качестве продавцов на рынке? Те самые германцы, которые, уже по сведениям Тацита, продавали рабов («Германия», гл. 24), постоянно воевали между собой и за недостатком денег платили дань римлянам своими женами и детьми, отдавая их в рабство, как это делали фризы, которые уже в третьем столетии, если еще не раньше, разъезжали по Балтийскому морю, а их морские экспедиции в Северное море, начиная с набегов саксов в третьем веке и кончая набегами норманнов в десятом веке, имели своей ближайшей целью, наряду с прочим морским разбоем, преимущественно охоту за рабами почти исключительно для торговли? Те самые германцы, которые несколько столетий спустя, в период переселения народов и в своих войнах против славян, выступили как первые пираты, похитители рабов и работорговцы своего времени? Или мы должны предположить, что германцы второго и третьего столетий были совсем не такими людьми, как все прочие соседи римлян и собственные потомки германцев третьего, четвертого и пятого столетий, или же нам придется признать, что и они также принимали большое участие в торговле рабами с Италией, торговле, считавшейся тогда делом вполне благопристойным и даже почетным. Вместе с тем рассеивается Покров таинственности, которым была окутана германская экспортная торговля того времени.
Мы должны здесь вернуться к вопросу о тогдашних торговых сношениях по Балтийскому морю. В то время как на берегах Каттегата почти совсем нельзя обнаружить римских находок, их очень много на южном побережье Балтийского моря до самой Лифляндии, в Шлезвиг-Гольштейне, на южных берегах и во внутренних областях датских островов, на южном и юго-восточном берегах Швеции, на Эланде и Готланде. Наибольшая часть этих находок относится к так называемому периоду денария, о котором мы еще будем говорить ниже и который продолжается до первых лет правления Септимия Севера, т. е. круглым счетом до 200 года. Уже Тацит говорит о суйонах, что они сильны своим гребным флотом и что богатство у них было в почете; они, следовательно, уже наверное занимались морской торговлей. После того как их мореплавание первоначально развилось в Балтике, Эресунне и Эландзунде, а также у побережья, они должны были решиться выйти и в открытое море, чтобы расширить круг своего влияния на Борнхольм и Готланд; они должны были уже хорошо уметь управлять кораблями, чтобы развить оживленную торговлю, центром которой служил как раз самый отдаленный от материка остров Готланд. В самом деле, здесь до 1873 г.[Hans Hildebrand. «Das heidische Zeitalter in Schweden». Deutsch von Mestorf. Hamburg, 1873 [Ганс Хильдебранд. «Языческая эпоха в Швеции». Перевод на немецкий язык Месторф. Гамбург, 1873].] было найдено свыше 3200 римских серебряных денариев, в то время как на Эланде найдено около 100, на шведском континенте меньше 50, на Борнхольме 200, в Дании и Шлезвиге 600 (из них 428 в одной только находке у Слагельсе в Зеландии). Исследование этих находок показывает, что до 161 г., когда Марк Аврелий сделался императором, на Готланд проникло лишь немного римских денариев, а начиная с этого времени и до конца столетия они направлялись туда массами. Следовательно, во второй половине века мореплавание по Балтийскому морю должно было уже достигнуть значительного развития; что оно существовало уже и раньше, засвидетельствовано показанием Птолемея, по сообщению которого расстояние между устьем Вислы и Скандией было 1200—1600 стадий (30—40 географических миль) [приблизительно 220—290 км. Ред.]. Оба расстояния приблизительно верны для восточной оконечности Блекинге и для южной оконечности Эланда или Готланда, смотря по тому, мерить ли от Риксхёфта, или от Нёйфарвассера, или Пиллау. Они могут основываться только на сообщениях моряков, как и другие указания расстояний вдоль немецкого побережья вплоть до устья Вислы.
Что этим судоходством по Балтийскому морю занимались не римляне, свидетельствуют, во-первых, туманность всех их представлений о Скандинавии, во-вторых, отсутствие каких бы то ни было находок римских монет на берегах Каттегата и в Норвегии. Кимврские предгорья (Скаген), которых римляне достигли при Августе и откуда они увидели простиравшееся перед ними бесконечное море, были и остались, по-видимому, крайним пунктом их непосредственных морских сношений. Отсюда следует, что германцы сами плавали по Балтийскому морю, поддерживали торговые сношения и завозили в Скандинавию римские деньги и изделия. Да иначе и не могло быть. Со второй половины третьего столетия совершенно неожиданно начинаются саксонские морские набеги на галльские и британские берега, и притом с такой смелостью и уверенностью, которые не могли быть приобретены ими вдруг, а, наоборот, предполагали длительное и основательное знакомство с плаванием в открытом море. А такое основательное знакомство саксы — под этим именем мы должны здесь иметь в виду также все племена полуострова кимвров, т. е. также фризов, англов и ютов — могли приобрести только в Балтийском море. Это
