на внешних, нейтральных рынках, разгорится борьба но на жизнь, а на смерть между нашей и английской промышленностью. Англичане напрягут все свои силы, чтобы не допустить нас к тем рынкам, которые до сих пор находились в их руках; они будут вынуждены к этому, ибо в данном случае подвергнется угрозе источник их существования, их самый уязвимый пункт. И со всеми теми средствами, которые находятся в их распоряжении, со всеми преимуществами столетней промышленности им удастся побить нас. Они заставят нашу промышленность ограничиться нашим собственным рынком и этим задержат её развитие, — и тогда создастся такое же положение, как то, о котором мы говорили выше: мы остаёмся на месте, англичане уходят вперёд, и наша промышленность, при неизбежном её упадке, не будет в состоянии прокормить искусственно созданный ею пролетариат, — произойдёт социальная революция.
Но даже если допустить, что мы смогли бы побить англичан и на нейтральных рынках, захватить один за другим их рынки сбыта, — что выиграли бы мы в таком маловероятном случае? В лучшем случае мы повторили бы тогда тот путь промышленного развития, который до нас проделала Англия, и рано или поздно мы достигли бы того положения, в котором находится сейчас Англия, а именно: мы оказались бы накануне социальной революции. Но, по всей вероятности, так долго ждать не пришлось бы. Непрерывные успехи немецкой промышленности неизбежно разорили бы английскую промышленность и только ускорили бы и без того предстоящее англичанам массовое восстание пролетариата против имущих классов. Быстро растущая безработица толкнула бы английских рабочих на революцию, и, при настоящем положении вещей, такая социальная революция оказала бы огромное влияние и на страны континента, в частности на Францию и Германию; и это влияние было бы тем сильнее, чем многочисленней был бы пролетариат, искусственно созданный в Германии форсированным развитием промышленности. Подобный переворот тотчас же стал бы общеевропейским и весьма неделикатно разрушил бы мечты наших фабрикантов о промышленной монополии Германии. Нельзя допустить мысль, что английская и немецкая промышленность могли бы мирно ужиться рядом, — это невозможно уже в силу конкуренции. Промышленность, повторяю, всегда должна развиваться, чтобы но оказаться отсталой и не погибнуть; она должна расширяться, приобретать новые рынки, беспрерывно увеличивать число новых предприятий, иначе она не может двигаться вперёд. Но так как со времени открытия китайских портов[146] исчерпаны возможности завоевания новых рынков, а можно будет лишь успешнее эксплуатировать уже существующие, и так как расширение промышленности в будущем пойдёт медленнее, чем до сих пор, то Англия теперь ещё меньше, чем раньше, может терпеть конкурентов. Для того чтобы защитить свою промышленность от гибели, она должна удерживать промышленность всех других стран на низком уровне; сохранение промышленной монополии уже не является для Англии только вопросом большей или меньшей прибыли: оно стало для неё вопросом жизни и смерти. И вообще конкурентная борьба протекает между нациями гораздо резче, острее, чем между отдельными лицами, так как это борьба концентрированная, массовая, которая может кончиться лишь решающей победой одной и решающим поражением другой стороны. И поэтому подобная борьба между нами и англичанами, каковы бы ни были её результаты, тоже не принесла бы выгоды ни нашим, ни английским промышленникам, а лишь повлекла бы за собой, как я только что доказывал, социальную революцию.
Итак, господа, мы рассмотрели, чего может ожидать Германия как от свободы торговли, так и от покровительственной системы при всех возможных случаях. Нам остается рассмотреть ещё одну экономическую возможность, а именно — сохранение ныне существующих пошлин juste-milieu. Но мы уже видели выше, каковы были бы последствия и в этом случае. Наша промышленность, отрасль за отраслью, должна была бы погибнуть; промышленные рабочие остались бы без куска хлеба, а когда безработица достигла бы известных пределов, началась бы революция, направленная против имущих классов.
Таким образом, подробное рассмотрение полностью подтверждает то, что я изложил вначале в общих чертах, исходя вообще из конкуренции, а именно: что неизбежным следствием существующих у нас социальных отношений, при всех условиях и во всех случаях, будет социальная революция. С той же уверенностью, с какой мы из известных математических аксиом можем вывести новое положение, с той же самой уверенностью можем мы из существующих экономических отношений и из принципов политической экономии сделать заключение о грядущей социальной революции. Рассмотрим, однако, этот переворот несколько ближе: в какой форме он проявится, каковы будут его результаты, чем он будет отличаться от всех бывших до сих пор насильственных переворотов? Социальная революция есть нечто совершенно иное, чем происходившие до сих пор политические революции: в отличие от них она направлена не против собственности монополии, а против монополии собственности; социальная революция — это открытая война бедных против богатых. И такая борьба, в которой явно и открыто выступают наружу все пружины и причины, действовавшие ранее во всех исторических конфликтах неясно и скрыто, такая борьба грозит, во всяком случае, быть более острой и кровавой, чем все ей предшествовавшие. Исход её может быть двояким. Либо восставшая сторона направит свой удар только против видимости, а не против сущности, только против формы, а не против самой сути вещей, либо она доберётся до самой сути вещей, до самых корней зла. В первом случае частная собственность будет сохранена и произойдёт лишь её перераспределение; тогда останутся в силе те причины, которые вызвали теперешнее положение вещей, и через более или менее короткий срок они опять вызовут такое же положение, а вместе с ним новую революцию. Но возможно ли это? Где мы видели революцию, которая действительно не добилась бы того, к чему она стремилась? Английская революция осуществила как религиозные, так и политические принципы, борьба против которых со стороны Карла I вызвала эту революцию; французская буржуазия добилась в своей борьбе против дворянства и старой монархии всего, к чему она стремилась, уничтожила все злоупотребления, побудившие её к восстанию. Неужели же восстание бедняков остановится раньше, чем будет уничтожена бедность и её причины? Это невозможно; допустить нечто подобное значило бы отрицать весь исторический опыт. Да и уровень развития рабочих, в особенности в Англии и Франции, уже даёт нам основания считать это невозможным. Остаётся, следовательно, принять второе предположение, а именно, что грядущая социальная революция не пройдёт мимо истинных причин нужды и бедности, невежества и преступления, что она, следовательно, осуществит социальное преобразование в подлинном смысле слова. А это может произойти лишь путём провозглашения коммунистического принципа. Вникните в мысли, владеющие умами рабочих в тех странах, где и рабочий мыслит; посмотрите на различные фракции рабочего движения ВО Франции, — разве все они не принадлежат к коммунистическому направлению? Поезжайте в Англию и послушайте, какие проекты предлагаются рабочим для улучшения их положения, — не покоятся ли все они на принципе общественной собственности? Изучите различные системы социальных преобразований, — много ли найдётся среди них таких, которые не являются коммунистическими? Из всех систем, ещё до сих пор сохранивших значение, единственная не коммунистическая — это система Фурье, который больше обратил своё внимание на общественную организацию человеческой деятельности, чем на распределение производимых ею продуктов. Все эти факты подтверждают тот вывод, что грядущая социальная революция окончится осуществлением коммунистического принципа, и едва ли допускают какую-либо другую возможность.
Если эти выводы верны, если социальная революция и осуществление коммунизма на практике являются необходимым следствием существующих у нас отношений, то нам прежде всего придётся заняться теми мероприятиями, при помощи которых можно предотвратить насилие и кровопролитно при осуществлении переворота в социальных отношениях. А для этого имеется лишь одно средство, именно — мирное осуществление или, по крайней мере, мирная подготовка коммунизма. Итак, если мы не желаем кровавого разрешения социального вопроса, если мы не хотим довести растущее с каждым днём противоречие между умственным уровнем и жизненным положением наших пролетариев до такой остроты, при которой, как подсказывает нам паше знание человеческой природы, это противоречие будет искать своё разрешение» применении грубой силы, в отчаянии и жажде мести, — тогда, господа, мы должны серьёзно и беспристрастно заняться социальным вопросом; тогда мы должны приложить все усилия к тому, чтобы поставить современных илотов в положение, достойное человека. И если кому-нибудь из вас, быть может, покажется, что возвышение прежде униженных классов не может произойти без снижения его собственного жизненного уровня, то следует помнить, что речь идёт о создании для всех людей таких условий жизни, при которых каждый получит возможность свободно развивать свою человеческую природу, жить со своими ближними в человеческих отношениях и не бояться насильственного разрушения своего благосостояния; следует помнить, что то, чем придётся пожертвовать отдельным людям, есть не истинно человеческое наслаждение жизнью, а лишь обусловленная нашим дурным устройством видимость наслаждения, нечто такое, что противно разуму и сердцу тех, кто ныне пользуется этими мнимыми преимуществами. Мы вовсе не хотим разрушать подлинно человеческую жизнь со всеми её условиями и потребностями, наоборот, мы всячески стремимся создать её. Но даже отвлекаясь от этого, если вы серьёзно призадумаетесь над тем, каковы должны быть последствия нашего современного строя, в какой лабиринт противоречий, в какой хаос он нас завлекает, — тогда, господа, вы безусловно придёте к выводу, что стоит заняться серьёзным и основательным изучением социального вопроса. И если я смог побудить вас к этому, то цель моего выступления вполне достигнута.
Речь произнесена ф. Энгельсом на собрании в Эльберфельде 15 февраля 1845 г.
Текст речи впервые опубликован в журнале «Rheinische Jahrbucher zur gesellschaftlichen Reform», Bd. I, 1845 г.
Печатается по тексту журнала
Перевод с немецкого
Ф. ЭНГЕЛЬС
НЕДАВНЯЯ БОЙНЯ В ЛЕЙПЦИГЕ. — РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ В ГЕРМАНИИ
Лейпцигская бойня[147] — событие, которое вы комментировали в своём последнем номере и более подробный отчёт о котором вы дали несколько недель тому назад, всё ещё продолжает занимать внимание немецких газет. Эта бойня, которую по гнусности своей превосходит только Питерлоо[148], является самым позорным и подлым актом, когда-либо совершённым военным деспотизмом в Германии. В то время когда народ кричал: «Да здравствует Ронге!», «Долой папизм!», принц Иоганн Саксонский, который, между прочим, в числе многих из наших князей, приобщился к рифмоплётству и к литературе, выпустив в свет очень скверный перевод «Ада» итальянского поэта Данте, — этот «адский» переводчик попытался прибавить к своей литературной репутации военную славу, для чего предпринял коварный и подлый поход против безоружных масс. Он приказал вызванному властями батальону стрелков разбиться на
