том, — вся английская буржуазия никак не может понять этого, — что рабочие ничего не хотят знать о свободной конкуренции, свободе торговли и отмене хлебных законов, что они относятся к этому последнему требованию по меньшей мере весьма равнодушно и крайне озлоблены против его защитников. Именно по этому вопросу пролетариат расходится с буржуазией, а чартизм — с радикализмом, и буржуазный рассудок не может этого понять, потому что он не может понять пролетариата.
Но в этом заключается также отличие чартистской демократии от всей прежней, политической буржуазной демократии. По существу своему чартизм есть явление социального характера. «Шесть пунктов», которые для радикального буржуа представляют всё и которые лишь в крайнем случае могли бы повлечь за собой ещё некоторые конституционные реформы, для пролетария являются только средством. «Политическая власть — наше средство, социальное благоденствие — наша цель» — таков теперь ясно выраженный лозунг чартистов. Слова о «вопросе ножа и вилки», сказанные проповедником Стефенсом, были в 1838 г. истиной лишь для некоторых чартистов; в 1845 г. они стали истиной для всех. Нет больше чистых политиков среди чартистов. Правда, социализм их находится ещё в зачаточном состоянии, они ещё до сих пор видят главное средство против нищеты в разделе земли на мелкие участки (allotment-system), что уже изжило себя вследствие развития промышленности (см. «Введение»), и вообще большинство их практических предложений (охранительные мероприятия в интересах рабочих и т. д.) носит по внешности реакционный характер. Но, с одной стороны, сами предлагаемые ими мероприятия таковы, что либо они не выдержат ударов конкуренции — и тогда возобновится прежнее положение, — либо они должны привести к упразднению самой конкуренции; а с другой стороны, именно нынешнее неопределившееся положение чартизма, его отделение от чисто политической партии неизбежно должны привести к дальнейшему развитию отличительных признаков чартизма, обусловленных его социальной сущностью. Сближение его с социализмом неизбежно, в особенности, когда наступит очередной кризис, который должен последовать за теперешним оживлением в промышленности и торговле не позже 1847 г.{152}, по вероятно уже в будущем году, — кризис, который по силе и остроте далеко превзойдёт все предшествовавшие и наставит рабочих всё больше искать выхода из нужды в социальной, а не в политической области. Рабочие добьются своей Хартии — это само собой разумеется, но до тех пор они ещё многое уяснят себе из того, чего им можно будет добиться посредством Хартии и о чём они пока имеют ещё очень смутное представление.
Тем временем и социалистическая агитация продолжает развиваться. Об английском социализме здесь может быть речь лишь постольку, поскольку он влияет на рабочий класс. Английские социалисты требуют постепенного введения общности имущества путём создания «колоний внутри страны» на 2–3 тыс. человек, которые занимались бы промышленностью и земледелием, обладали бы равными правами и получали бы одинаковое образование; английские социалисты требуют облегчения развода и учреждения разумного правительства при полной свободе мнений, а также отмены наказаний, которые должны быть заменены разумным обращением с преступниками. Таковы их практические предложения; теоретические их принципы нас здесь не интересуют. — Родоначальником английского социализма был фабрикант Оуэн. Поэтому его социализм, который но существу ставит себя выше противоположности между буржуазией и пролетариатом, по форме всё же относится с большой терпимостью к буржуазии и очень во многом несправедливо к пролетариату. Социалисты вполне смирны и миролюбивы; они признают существующий порядок, как он ни плох, поскольку они отрицают всякий иной путь к его изменению, кроме завоевания общественного мнения. В то же время принципы их настолько абстрактны, что в теперешней своей форме они никогда не смогут завоевать это общественное мнение. При этом социалисты постоянно жалуются на деморализацию низших классов, не замечают в этом разложении общественного порядка элементов прогресса и упускают из виду, что деморализация имущих классов, лицемерных и преследующих лишь свои частные интересы, во много раз хуже. Они не признают исторического развития и поэтому хотят перевести страну в коммунистическое состояние тотчас же, немедленно, а не путём дальнейшего развёртывания политической борьбы до её завершения, при котором она сама себя упразднит [sich selbst auflost]{153}. Они, правда, понимают, почему рабочий озлоблен против буржуа, но это озлобление, которое единственно и может вести рабочих вперёд, они считают бесплодным и проповедуют ещё более бесплодные в современной английской действительности филантропию и всеобщую любовь. Они признают только психологическое развитие, развитие абстрактного человека, стоящего вне всякой связи с прошлым, между тем как весь мир, а вместе с ним и каждый отдельный человек, вырос из этого прошлого. Поэтому они слишком учёны, слишком метафизичны и большого успеха не имеют. Они вербуются отчасти из среды рабочего класса, где к ним тяготеют очень немногочисленные элементы, хотя, правда, наиболее образованные и наиболее стойкие. В теперешней своей форме социализм никогда не сможет стать общим достоянием рабочего класса; для этого ему необходимо спуститься со своих высот и на некоторое время вернуться к чартистской точке зрения. Но социализм, прошедший через горнило чартизма, очищенный от своих буржуазных элементов, подлинно пролетарский социализм, который уже и теперь формируется у многих социалистов и многих чартистских вождей, являющихся почти сплошь социалистами{154}, этот социализм сыграет, и очень скоро, выдающуюся роль в историческом развитии английского народа. Английский социализм, который имеет гораздо более широкую базу, чем французский коммунизм, но отстаёт от последнего в своём развитии{155}, должен временно вернуться к французской точке зрения, чтобы затем пойти дальше неё. Правда, к тому времени продвинутся дальше в своём развитии и французы. Социализм является в то же время самым решительным выражением господствующего среди рабочих отрицательного отношения к религии и притом выражением столь резким, что рабочие, у которых это отношение бессознательное, чисто практическое, часто пугаются этой резкости. Но и здесь нужда заставит рабочих отказаться от веры, которая — в чём они всё более и более убеждаются — служит лишь для того, чтобы сделать их слабыми и покорными своей судьбе, послушными и преданными имущему классу, высасывающему из них все соки.
Итак, мы видим, что рабочее движение распадается на два направления: на чартистов и социалистов. Чартисты больше отстали, они менее развиты, но зато они настоящие, подлинные пролетарии, представители пролетариата. Социалисты смотрят гораздо шире, предлагают практические средства против нужды, но они по своему происхождению выходцы из буржуазии и потому не в состоянии слиться с рабочим классом. Слияние социализма с чартизмом, воспроизведение французского коммунизма применительно к английским условиям — вот что должно произойти в ближайшем будущем и частью уже началось. Лишь тогда, когда это осуществится, рабочий класс действительно станет властелином Англии; политическое и социальное развитие тем временем тоже подвинется вперёд и будет благоприятствовать этой новой зарождающейся партии, этому дальнейшему развитию чартизма.
Эти различные группы рабочих, которые то сливаются в один поток, то идут врозь, — члены союзов, чартисты и социалисты — создали на свои средства множество школ и читален для повышения интеллектуального уровня рабочих. Такие учреждения имеются при каждой социалистической, почти при каждой чартистской организации, а также при многих отдельных профессиональных союзах. Здесь дети получают чисто пролетарское воспитание, свободное от всяких влияний буржуазии, а в читальнях имеется исключительно, или почти исключительно, пролетарская пресса и книги. Эти учреждения очень опасны для буржуазии, и ей удалось уже в некоторых из них, а именно в «Mechanics’ Institutions»[115], устранить пролетарское влияние и превратить их в органы для распространения среди рабочих полезных для буржуазии знаний. Здесь преподаются естественные науки, изучение которых отвлекает рабочих от борьбы против буржуазии и может кое-кого из них натолкнуть на изобретения, которые увеличат доходы буржуазии. Между тем для самого рабочего изучение природы в настоящее время совершенно бесполезно, потому что в большом городе, где он живёт, и при большой продолжительности рабочего дня он природы-то никогда и не видит. Здесь проповедуется политическая экономия, кумиром которой является свободная конкуренция; из этой науки рабочий может сделать лишь тот единственный вывод, что самое разумное для него — в тихом смирении умереть с голоду. Здесь всё учит смирению, податливости и приспособлению к господствующей политике и религии, так что рабочий слышит только проповедь повиновения, пассивности и покорности своей судьбе. Естественно, что рабочая масса знать не хочет этих школ; она идёт в пролетарские читальни, занимается обсуждением вопросов, непосредственно затрагивающих её собственные интересы. И тогда самодовольная буржуазия изрекает своё Dixi et salvavi{156} и с презрением отворачивается от класса, который «предпочитает солидному образованию неистовые выкрики злостных демагогов». Впрочем, рабочие ценят также и «солидное образование», когда оно им преподносится без примеси корыстной мудрости буржуазии; это доказывает множество лекций на естественно-научные, художественные и политико-экономические темы, которые постоянно читаются во всех пролетарских учреждениях, в особенности социалистических, и очень хорошо посещаются. Мне нередко случалось встречать рабочих в изношенных плисовых куртках, которые обнаруживали больше знаний по геологии, астрономии и другим предметам, чем иной образованный буржуа в Германии. Каких успехов английскому пролетариату удалось достигнуть в деле приобретения самостоятельного образования, показывает особенно тот факт, что наиболее выдающиеся произведения новейшей философии, политической литературы и поэзии читаются почти исключительно рабочими. Буржуа — раб существующего социального строя и связанных с ним предрассудков; он пугливо отмахивается и открещивается от всего того, что действительно знаменует собой прогресс; пролетарий же смотрит на всё это открытыми глазами и изучает с наслаждением и успешно. В этом отношении социалисты очень много сделали для просвещения пролетариата; они перевели французских материалистов, Гельвеция, Гольбаха, Дидро и т. д., и распространили их в дешёвых изданиях вместо с лучшими произведениями английских авторов. «Жизнь Иисуса» Штрауса и «Собственность» Прудона тоже имеют хождение только среди пролетариев[116]. Шелли, гениальный пророк Шелли, и Байрон со своей страстностью и горькой сатирой — на современное общество имеют больше всего читателей среди рабочих; буржуа держит у себя только так называемые «семейные издания», выхолощенные и приспособленные к современной лицемерной морали. — Произведения двух крупнейших практических философов новейшего времени, Бентама и Годвина, особенно последнего, также являются почти исключительно достоянием пролетариата. Если среди радикальной буржуазии и существуют последователи Бентама, то ведь только пролетариату и социалистам удалось, отталкиваясь от него, шагнуть вперёд. На этих основах пролетариат создал свою собственную литературу, состоящую большей частью из периодических изданий и брошюр и по содержанию своему далеко превосходящую всю литературу буржуазии. Но к этому мы вернёмся в другой раз.
Необходимо сделать ещё одно замечание. Ядро рабочего движения составляют фабричные рабочие и среди них главным образом рабочие хлопчатобумажных фабрик. Ланкашир, в особенности Манчестер, является местонахождением сильнейших рабочих союзов, центром
