империя — на латифундиях, феодализм — на господстве деревни над городом, имевшем свои материальные основы, и т. д.
[Энгельс приводит слова Дюринга:
«Естественные законы хозяйства смогут быть выявлены во всей своем строгости лишь тем путем, что мы мысленно устраним действия государственных и общественных учреждений и в особенности действия насильственной собственности, связанной с подневольным наемным трудом, — тем путем, что мы будем остерегаться рассматривать последние как необходимые следствия неизменной природы» (!) «человека…».
В связи с этим рассуждением Дюринга Энгельс делает следующие замечания:]
Итак, естественные законы хозяйства можно будто бы открыть, лишь отрешившись от всего до сих пор существовавшего хозяйства; до сих пор они никогда не проявлялись в неискаженном виде! — Неизменная природа человека — от обезьяны до Гёте!
Дюринг намеревается объяснить этой теорией «насилия», почему так случилось, что испокон веков и повсюду большинство состояло из подвергавшихся насилию, а меньшинство — из применявших насилие. Это уже само по себе доказывает, что отношение насилия, имеет своей основой экономические условия, которые нельзя так просто устранить политическими мерами.
У Дюринга рента, прибыль, процент, заработная плата не объясняются, а просто служат поводом для утверждения, что так уж это устроено насилием. Но откуда же берется насилие? Non est [Нет (т. е. нет ответа). Ред.].
Насилие порождает владение, а владение = экономической мощи. Итак, насилие = мощи.
Маркс доказал в «Капитале» (накопление), что на известной ступени развития законы товарного производства неизбежно вызывают возникновение капиталистического производства со всеми его каверзами и что для этого нет никакой надобности в насилии[529].
Когда Дюринг рассматривает политическое действие как последнюю решающую силу истории и выдает это за нечто новое, он лишь повторяет то, что говорили все прежние историки, с точки зрения которых социальные формы тоже объясняются исключительно политическими формами, а не производством.
C’est trop bon! [Это великолепно! Ред.] Вся школа свободной торговли, начиная от Смита, все экономические учения до Маркса признают экономические законы, — поскольку они понимают их, — «естественными законами» и утверждают, что действие их искажается государством, «действием государственных и общественных учреждений»!
Впрочем, вся эта теория является лишь попыткой обосновать социализм посредством учения Кэри: экономика сама но себе гармонична, государство портит все своим вмешательством.
Дополнением к насилию является вечная справедливость: она появляется на стр. 282.
[Точку зрения Дюринга Энгельс характеризует следующим образом: «Производство в его наиболее абстрактной форме можно изучить очень хорошо на примере Робинзона, распределение — на примере двух изолированных островитян, причем можно себе представить все промежуточные ступени, начиная от полного равенства и кончая полной противоположностью между господином и рабом». Энгельс приводит следующую фразу из Дюринга: «Только путем серьезного социального» (!) «рассмотрения» (!) «можно прийти к той точке зрения, которая имеет действительно решающее, в последней инстанции, значение для теории распределения». В связи с этим Энгельс замечает:]
Итак, сперва абстрагируют из действительной истории различные правовые отношения и отрывают их от исторической основы, на которой они возникли и на которой они только и имеют смысл, и переносят их на двух индивидов — Робинзона и Пятницу, где эти отношения, конечно, являются совершенно произвольными. А после того, как они были сведены таким образом к чистому насилию, их затем опять переносят в действительную историю и доказывают этим путем, что и здесь все основано на сплошном насилии. Дюрингу нет дела до того, что насилие применяется всегда к какому-нибудь материальному субстрату и что нужно именно выяснить, как этот субстрат возник.
[Энгельс приводит следующее место из дюринговского «Курса политической и социальной экономии»: «Согласно традиционному взгляду, разделяемому всеми политико-экономическими системами, распределение представляет собой, так сказать, текущий процесс, направленный на массу созданных производством продуктов, рассматриваемую как готовый совокупный продукт… Более глубокое обоснование должно, напротив, рассмотреть то распределение, которое относится к экономическим и экономически-действенным правам, а не только к текущим и накапливающимся последствиям этих прав». В связи с этим Энгельс замечает:]
Итак, нельзя ограничиваться исследованием распределения текущего производства.
Земельная рента предполагает землевладение, прибыль — капитал, заработная плата — рабочих, лишенных собственности, обладателей одной лишь рабочей силы. Необходимо, следовательно, выяснить, как все это возникло. Маркс, — поскольку это входило с его задачу, — сделал это в первом томе относительно капитала и рабочей силы, лишенной собственности; исследование происхождения современной земельной собственности относится к исследованию земельной ренты, т. е. к его второму тому[530]. У Дюринга исследование и историческое обоснование ограничиваются одним словом: насилие! Здесь уж прямая mala fides [недобросовестность. Ред.]. — Как Дюринг объясняет крупную земельную собственность, см. главу «Богатство и стоимость»; это лучше перенести сюда.
Итак, насилие создает экономические, политические и т. п. условия жизни эпохи, народа и т. д. Но кто производит насилие? Организованной силой является прежде всего армия. А ничто не зависит в такой степени от экономических условий, как именно состав, организация, вооружение, стратегия и тактика армии. Основой является вооружение, а последнее опять-таки непосредственно зависит от достигнутой ступени производства. Каменное, бронзовое, железное оружие, панцирь, конница, порох и, наконец, тот огромный переворот, который произвела в военном деле крупная промышленность благодаря нарезным ружьям, заряжающимся с казенной части, и артиллерии — продуктам, изготовить которые могла лишь крупная промышленность с ее равномерно работающими машинами, производящими почти абсолютно тождественные продукты. От вооружения в свою очередь зависит состав и организация армии, стратегия и тактика. Последняя зависит и от состояния путей сообщения, — план сражения и успехи, достигнутые в битве при Йене, были бы невозможны при нынешних шоссейных дорогах, — и, наконец, железные дороги! Следовательно, именно насилие больше всего зависит от наличных условий производства, и это понял даже капитан Йенс («Kolnische Zeitung» — «Макиавелли» и т. д.)[531].
При этом следует особо подчеркнуть современный способ ведения войны, от ружья со штыком до ружья, заряжающегося с казенной части, при котором решает дело не человек с саблей, а оружие, — линия, колонна при плохих войсках, прикрытая, однако, стрелками (Йена contra [против. Ред.] Веллингтон), и, наконец, всеобщее распадение на стрелковые цепи и замена медленного шага перебежкой.
[По Дюрингу, «умелая рука или голова должна рассматриваться как средство производства, принадлежащее обществу, как машина, продукт которой принадлежит обществу». Энгельс в связи с этим говорит:]
Но машина все же не увеличивает стоимости, а умелая рука ее увеличивает! Следовательно, экономический закон стоимости, quant a cela [что касается этого. Ред.], подвергается запрету, хотя и должен вместе с тем оставаться в силе.
[По поводу дюринговской концепции «политико-юридической основы всего социалитета» Энгельс замечает:]
Тем самым сразу же применяется идеалистический масштаб. Не само производство, а право.
[ Относительно «хозяйственной коммуны» Дюринга и господствующей в ней системы разделения труда, распределения, обмена и денежной системы Энгельс делает следующее замечание:]
Следовательно, и выплата вознаграждения отдельному рабочему обществом.
Следовательно, и накопление сокровищ, ростовщичество, кредит и все последствия вплоть до денежных кризисов и недостатка денег. Деньги взрывают хозяйственную коммуну столь же неизбежно, как они в настоящий момент подготовили взрыв русской общины и как они взрывают семейную общину, раз при посредстве денег совершается обмен между отдельными членами.
[Энгельс приводит следующую фразу из Дюринга, давая в скобках свою ремарку: «Действительный труд, в той или иной форме, есть, следовательно, естественный социальный закон здоровых образований» (из чего следует, что все до сих пор существовавшие и существующие образования — нездоровы). По этому поводу Энгельс делает следующее замечание:]
Либо труд рассматривается здесь как экономический, материально производительный труд, и в таком случае эта фраза бессмысленна и неприменима ко всей предшествующей истории. Либо же труд рассматривается в более общей форме, так что под ним подразумевается всякого рода нужная или целесообразная в какой-нибудь период деятельность, управление, судопроизводство, военные упражнения, и в таком случае эта фраза опять-таки оказывается донельзя напыщенным общим местом и не имеет никакого отношения к политической экономии. Но желать импонировать социалистам этим старым хламом, называя его «естественным законом» — это a trifle impudent [немножко бесстыдно. Ред.].
[По поводу рассуждений Дюринга о связи между богатством и грабежом Энгельс замечает:] Здесь налицо весь метод. Всякое экономическое отношение сперва рассматривается с точки зрения производства, причем совершенно не принимаются во внимание исторические определения. Поэтому тут нельзя сказать ничего, кроме самых общих фраз, а если Дюринг желает пойти далее этого, то ему приходится брать определенные исторические отношения данной эпохи, т. е. выходить из сферы абстрактного производства и погружаться в путаницу. Затем то же самое экономическое отношение рассматривается с точки зрения распределения, т. е. совершавшийся до сих пор исторический процесс сводится к фразе о насилии, после чего выражается негодование по поводу печальных последствий насилия. Мы увидим при рассмотрении естественных законов, к чему это приводит.
[ По поводу утверждения Дюринга, что для ведения хозяйства в больших размерах необходимо рабство или крепостная зависимость, Энгельс замечает:]
Итак, 1) всемирная история начинается с крупной земельной собственности! Обработка больших пространств земли тождественна с обработкой земли крупными землевладельцами! Почва Италии, обращенная владельцами латифундий в пастбища, оставалась до тех пор невозделанной! Североамериканские Соединенные Штаты обязаны своим огромным ростом не свободным крестьянам, а рабам, крепостным и т. д.!
Опять mauvais calembour [плохой каламбур. Ред.]: «ведение хозяйства на больших пространствах земли» должно означать обработку этих пространств, но тотчас же оно истолковывается как ведение хозяйства в больших размерах = крупной земельной собственности! И в этом смысле какое изумительно новое открытие: если кто-либо владеет таким участком земли, что он и его семья не в состоянии обработать его, то он не может обработать всей принадлежащей ему земли без применения чужого труда! Ведь ведение хозяйства при посредстве крепостных крестьян означает обработку вовсе не более или менее