мере того как богатства росли, они, с одной стороны, давали мужу более влиятельное положение в семье, чем жене, и, с другой стороны, порождали стремление использовать это упрочившееся положение для того, чтобы изменить традиционный порядок наследования в пользу детей. Но это не могло иметь места, пока происхождение велось в соответствии с материнским правом. Поэтому последнее должно было быть отменено, и оно было отменено. Это было совсем не так трудно, как нам теперь представляется. Ведь этой революции — одной из самых радикальных, пережитых человечеством, — не было надобности затрагивать ни одного из живущих членов рода. Все они могли оставаться и далее тем, чем были раньше. Достаточно было простого решения, что на будущее время потомство членов рода мужчин должно оставаться внутри него, тогда как потомство женщин должно исключаться из него и переходить в род своего отца. Этим отменялось определение происхождения по женской и право наследования по материнской линии и вводилось определение происхождения по мужской и право наследования по отцовской линии. Мы ничего не знаем о том, как и когда эта революция произошла у культурных народов. Она целиком относится к доисторической эпохе. Но что такая революция произошла, более чем достаточно доказано сведениями о многочисленных следах материнского права, в особенности собранными Бахофеном; как легко она совершается, мы видим на примере целого ряда индейских племен, где она произошла только недавно и еще происходит отчасти под влиянием растущего богатства и изменившегося образа жизни (переселение из лесов в прерии), отчасти под моральным воздействием цивилизации и миссионеров. Из восьми племен бассейна Миссури шесть ведут происхождение и признают наследование по мужской линии, а два еще по женской линии. У племен шауни, майями и делаваров укоренился обычай: называя детей одним из родовых имен отцовского рода, приобщать их таким путем к этому роду, чтобы они могли наследовать своему отцу. «Свойственная человеку казуистика — изменять вещи, меняя их названия, и находить лазейки для того, чтобы в рамках традиции ломать традицию, когда непосредственный интерес служит для этого достаточным побуждением!» (Маркс)[65]. Из-за этого происходила безнадежная путаница, которая могла быть устранена и отчасти действительно была устранена переходом к отцовскому праву. «Этот переход кажется вообще самым естественным» (Маркс)[66]. — О том [Данный текст до конца абзаца добавлен Энгельсом в издании 1891 года. Ред.], что могут сказать нам юристы, пользующиеся сравнительным методом, относительно того, как совершался этот переход у культурных народов Старого света, — почти все это, конечно, только гипотезы, — см. М. Ковалевский, «Очерк происхождения и развития семьи и собственности», Стокгольм, 1890[67].
Ниспровержение материнского права было всемирно-историческим поражением женского пола. Муж захватил бразды правления и в доме, а жена была лишена своего почетного положения, закабалена, превращена в рабу его желаний, в простое орудие деторождения. Это приниженное положение женщины, особенно неприкрыто проявившееся у греков героической и — еще более — классической эпохи, постепенно было лицемерно прикрашено, местами также облечено в более мягкую форму, но отнюдь не устранено.
Первый результат установившегося таким образом единовластия мужчин обнаруживается в возникающей теперь промежуточной форме — патриархальной семье. Ее главная характерная черта — не многоженство, о котором речь будет ниже, а
«организация известного числа лиц, свободных и несвободных, в семью, подчиненную отцовской власти главы семьи. В семье семитского типа этот глава семьи живет в многоженстве, несвободные имеют жену и детей, а цель всей организации состоит в уходе за стадами в пределах определенной территории»[68].
Существенными признаками такой семьи являются включение в ее состав несвободных и отцовская власть; поэтому законченным типом этой формы семьи является римская семья. Слово familia первоначально означает не идеал современного филистера, представляющий собой сочетание сентиментальности и домашней грызни; у римлян оно первоначально даже не относится к супругам и их детям, а только к рабам. Famulus значит домашний раб, a fa-milia — это совокупность принадлежащих одному человеку рабов. Еще во времена Гая fa-milia, id est Patrimonium (то есть наследство), передавалось по завещанию. Выражение это было придумано римлянами для обозначения нового общественного организма, глава которого был господином жены и детей и некоторого числа рабов, обладая в силу римской отцовской власти правом распоряжаться жизнью и смертью всех этих подчиненных ему лиц.
«Это выражение, таким образом, не древнее одетой в железную броню семейной системы латинских племен, возникшей после введения полеводства и узаконения рабства и после отделения арийских италиков от греков»[69]
Маркс к этому добавляет: «Современная семья содержит в зародыше не только рабство (servitus), но и крепостничество, так как она с самого начала связана с земледельческими повинностями, Она содержит в миниатюре все те противоречия, которые позднее широко развиваются в обществе и в его государстве»[70].
Такая форма семьи означает переход от парного брака к моногамии. Чтобы обеспечить верность жены, а следовательно, и происхождение детей от определенного отца, жена отдается под безусловную власть мужа; если он ее убивает, он только осуществляет свое право [Дальнейший текст до слов: «Прежде чем перейти к моногамии» (см. настоящий том, стр. 64) добавлен Энгельсом и издании 1891 года. Ред.].
С появлением патриархальной семьи мы вступаем в область писаной истории и вместе с тем в ту область, где сравнительное правоведение может оказать нам значительную помощь. И действительно, благодаря ему мы сделали здесь существенный шаг вперед. Мы обязаны Максиму Ковалевскому («Очерк происхождения и развития семьи и собственности», Стокгольм, 1890, стр. 60—100) доказательством того, что патриархальная домашняя община, встречающаяся теперь еще у сербов и болгар под названием Zadruga (примерно означает содружество) или Bratstvo (братство) и в видоизмененной форме у восточных народов, образовала переходную ступень от семьи, возникшей из группового брака и основанной на материнском праве, к индивидуальной семье современного мира. Это, по-видимому, действительно доказано, во всяком случае для культурных народов Старого света, для арийцев и семитов.
Южнославянская задруга представляет собой наилучший еще существующий образец такой семейной общины. Она охватывает несколько поколений потомков одного отца вместе с их женами, причем все они живут вместе одним двором, сообща обрабатывают свои поля, питаются и одеваются из общих запасов и сообща владеют излишком дохода. Община находится под высшим управлением домохозяина (domacin), который представляет ее перед внешним миром, имеет право продавать мелкие предметы, ведает кассой, неся ответственность как за нее, так и за правильное ведение всего хозяйства. Он избирается и отнюдь не обязательно должен быть старшим по возрасту. Женщины и выполняемые ими работы подчинены руководству домохозяйки (domacica), которой обыкновенно бывает жена домачина. Она играет также важную, часто решающую роль при выборе мужей для девушек общины. Но высшая власть сосредоточена в семейном совете, в собрании всех взрослых членов общины, как женщин, так и мужчин. Перед этим собранием отчитывается домохозяин; оно принимает окончательные решения, вершит суд над членами общины, выносит постановления о более значительных покупках и продажах — особенно когда дело касается земельных владений — и т. д.
Только приблизительно десять лет тому назад было доказано, что такие большие семейные общины продолжают существовать и в России[71]; теперь общепризнано, что они столь же глубоко коренятся в русских народных обычаях, как и сельская община. Они фигурируют в древнейшем русском сборнике законов, в «Правде» Ярослава[72], под тем же самым названием (vervj [вервь. Ред.]), как и в далматинских законах[73]; и указания на них можно найти также в польских и чешских исторических источниках.
У германцев также, согласно Хёйслеру («Основные начала германского права»[74]), хозяйственной единицей первоначально являлась не индивидуальная семья в современном смысле, а «домашняя община», состоящая из нескольких поколений со своими семьями и притом довольно часто охватывающая и несвободных. Римскую семью также относят к этому типу, и в соответствии с этим в последнее время подвергают весьма большому сомнению как абсолютную власть домохозяина, так и бесправие по отношению к нему остальных членов семьи. У кельтов также, по-видимому, существовали подобные семейные общины в Ирландии; во Франции они сохранились в Ниверне вплоть до французской революции под названием par-conneries, а во Франш-Конте они и до настоящего времени еще не совсем исчезли. В районе Луана (департамент Соны и Луары) встречаются большие крестьянские дома с общим высоким, доходящим до самой крыши центральным залом и расположенными вокруг него спальнями, в которые поднимаются по лестницам в 6–8 ступенек и где живет несколько поколений одной и той же семьи.
В Индии домашняя община с совместной обработкой земли упоминается уже Неархом[75] в эпоху Александра Великого и она существует еще и теперь в той же местности, в Пенджабе, и на всем северо-западе страны. На Кавказе Ковалевский сам смог доказать ее существование. В Алжире она еще существует у кабилов. Она встречалась, по-видимому, даже в Америке; ее предполагают найти в «calpullis» древней Мексики, которые описывает Сурита[76];напротив, Кунов («Ausland» № 42–44, 1890)[77] довольно ясно доказал, что в Перу ко времени его завоевания существовало нечто вроде маркового строя (причем удивительно, что эта марка также называлась marca), с периодическими переделами обработанной земли, следовательно, с индивидуальной обработкой земли.
Во всяком случае патриархальная домашняя община с общим землевладением и совместной обработкой земли приобретает теперь совсем иное значение, чем раньше. Мы уже не можем подвергать сомнению ту важную роль, которую она играла у культурных и некоторых других народов Старого света при переходе от семьи, основанной на материнском праве, к индивидуальной семье. В последующем изложении мы еще вернемся к сделанному Ковалевским дальнейшему выводу, что она была также переходной ступенью, из которой развилась сельская община, или община-марка, с индивидуальной обработкой земли отдельными семьями и с первоначально периодическим, а затем окончательным разделом пахотной земли и лугов.
Относительно семейной жизни внутри этих домашних общин следует заметить, что по крайней мере в России о главах семей известно, что они сильно злоупотребляют своим положением по отношению к молодым женщинам общины, особенно к своим снохам, и часто образуют из них для себя гарем; русские народные песни весьма красноречивы на этот счет.
Прежде чем перейти к моногамии, быстро развивающейся с падением материнского права, скажем еще несколько слов о многоженстве и многомужестве. Обе эти формы брака могут быть только исключениями, — так сказать, историческими предметами роскоши, — не считая разве только одновременного существования их обоих в какой-либо стране, чего,
