не только, чем они занимаются, — он знает также, где они этим занимаются. Где они занимаются? В Рейнфельдене, Цурцахе, Готлибене и Лауфене — вдоль границы. Чем они занимаются? «Своими происками!»
«Они занимаются своими происками!» Чудовищное попрание всего международного права — эти их происки! Чем же занимается в таком случае правительство имперского регента, чтобы не допустить попрания международного права? Уж не «бесчинствами» ли? {Игра слов: «ihr Wesen treiben» — «заниматься происками», «ihr Unwesen treiben» — «бесчинствовать». Ред.}
Но г-н фон Шмерлинг говорит о «вооружениях». И так как многие из городов, где, к ужасу всей империи, эмигранты занимаются своими происками, входят в кантон Аарау, то главный кантон берет его для примера. Он снова делает больше чем нужно, больше чем «в обычаях народов», и предлагает доказать путем «состязательной процедуры», что тогда в кантоне Аарау жило только двадцать пять эмигрантов, что из них только десять приняли участие во втором добровольческом походе Струве, да и они перешли в Германию невооруженными. Вот в чем заключались все «вооружения». Но разве это имеет значение? Остальные пятнадцать, которые остались, как раз и были самыми опасными. Они остались, очевидно, только для того, чтобы и в дальнейшем беспрепятственно «заниматься своими происками».
Таковы веские обвинения «правительства имперского регента» против Швейцарии. Больше оно ничего не может предъявить, да и не считает нужным это делать, потому что это «не в обычае народов» и т. д. А если Швейцария настолько утратила стыд, что не считает себя сраженной этими обвинениями, то «решения» и «меры» правительства имперского регента не замедлят произвести свое сокрушительное действие. Миру любопытно узнать, какого характера будут эти решения и меры; это тем более любопытно, что г-н Шмерлинг готовит их в величайшей тайне и даже Франкфуртскому собранию не желает сообщить никаких подробностей насчет этого: Между тем швейцарская пресса уже доказала, что все репрессивные меры, какие может применить г-н Шмерлннг, причинят гораздо больше вреда Германии, чем Швейцарии, и, судя по всем сообщениям, швейцарцы с величайшим спокойствием ожидают «мер и решений» правительства имперского регента. Сохранят ли такое же спокойствие господа министры во Франкфурте, в особенности, если в это время будут получены английская и французская ноты, это мы еще посмотрим. Одно лишь несомненно: все это должно закончиться, как и датская война, новым позором, который, впрочем, на этот раз падет на голову одной лишь официальной Германии.
Написано Ф. Энгельсом 24 ноября 1848 г.
МАНТЁЙФЕЛЬ И ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ
Кёльн, 24 ноября. Министр Мантёйфель заявил вчера находящимся в Берлине имперским комиссарам, что прусское правительство не подчинится постановлению Франкфуртского собрания об образовании популярного министерства[67], так как это касается внутренней политики страны.
Таким образом, Мантёйфель согласен с нами в том, что и постановление Франкфуртского собрания относительно отказа от уплаты налогов лишено всякого значения и силы, так как оно относится только к внутренней политике страны.
Впрочем, возможно, что министерство Бранденбурга — Мантейфеля поможет превратить Рейнскую провинцию в вопрос внешней политики для Пруссии.
ДРИГАЛЬСКИЙ — ЗАКОНОДАТЕЛЬ, ГРАЖДАНИН И КОММУНИСТ[68]
Кёльн, 24 ноября. Дюссельдорф объявлен на осадном положении, Министерство Бранденбурга — Врангеля нашло в лице гг. Шпигеля — Дригальского достойных представителей. Первый из этих господ — простой регирунгспрезидент, но второй соединяет в себе разнообразные качества: он не только генерал-лейтенант и командир дивизии — в качестве такового он фигурирует в списке личного состава, как и в качестве «высшего» законодателя города и всей общины Дюссельдорфа, — он является также писателем и говорит о себе самом, что он в то же время «гражданин» и — коммунист, и все это «с богом за короля и отечество». Оба эти господина, как простой, так и многоцветный, нашли, что в Дюссельдорфе законный порядок может поддерживаться только чрезвычайными мерами; поэтому они сочли себя «вынужденными», «в целях охраны законного порядка», объявить всю общину Дюссельдорфа на осадном положении.
Мы уже давно знаем, что правительство Бранденбурга может держаться только при помощи чрезвычайных мер; мы знаем, что оно уже давно утратило бы свое положение, если бы страна не находилась на осадном положении. Осадное положение — это и есть законное положение правительства Бранденбурга.
«Осадное положение, господа, означает военное положение», — заявил министр-президент фон Пфуль на согласительном заседании 29 сентября. Тогда речь шла о городе и крепости Кёльне, тогда речь шла о восстании, постановления судебных властен не могли приводиться в исполнение, законная власть — гражданское ополчение — не могла поддерживать спокойствие, строились баррикады; силе можно было противопоставить только силу. Так, по крайней мере, утверждали защитники осадного положения, они, по крайней мере, еще старались соблюсти внешнюю видимость ссылками на якобы установленные факты. Теперь все это делается гораздо проще; Дюссельдорф не охвачен восстанием, деятельность судов ни на минуту не нарушается, гражданское ополчение было готово в любой момент выполнить законные приказы, нельзя даже сослаться на устаревшие инструкции 1809 г., на которые тогда главным образом ссылались, ибо Дюссельдорф не является крепостью. Но Дюссельдорф с редкой энергией высказался за отказ от уплаты налогов, и этого было достаточно для обоих Бранденбургов, чтобы восстановить законный порядок, т. е. объявить город вне закона.
Мы не входим в рассмотрение обвинений, которые должны послужить предлогом для объявления осадного положения. Мы рекомендуем их вниманию судебных властей как ложные обвинения, так как в подтверждение их нигде не приводится требуемое законом доказательство; это — клеветнические обвинения, подпадающие под действие статей 367 и сл. Уголовного кодекса. Мы хотим указать здесь лишь на противозаконные действия в целях охраны законного порядка, в которых повинны гг. Шпигель и Дригальский.
После того как эти господа объявили осадное положение и «таким образом высшая власть перешла к военному ведомству», «коммунист и гражданин» Дригальский издает следующие приказы:
1) Законно существующие власти сохраняют свои функции, и принимаемым ими мерам оказывается самая решительная поддержка.
Это значит, что законно существующие власти, поскольку они существуют на законном основании, упраздняются, но сохраняют свои функции для поддержки г-на фон Дригальского.
«Я рассчитываю», — говорит Дригальский в своем обращении к «согражданам», — «что все благонамеренные жители облегчат мне исполнение законов, а власти со всей решительностью окажут мне в этом поддержку».
Г-н Дригальский не только создает законы, но и применяет их по своему благоусмотрению; законно существующие власти — его янычары. А «независимые» судьи дюссельдорфского окружного суда и г-н обер-прокурор со всеми своими сотрудниками совершенно спокойно терпят все это! Они не находят ни малейшего нарушения закона в том, что отстранены от своей должности; они превозносят законодателя Дригальского и рады тому, что такой ценой могут по-прежнему получать свое жалованье.
Неужели вам не стыдно, господа, при сабельном режиме издавать приказы об аресте и производить следствие? Или, быть может, арест г-на Лассаля, который, будучи, к сожалению, слишком твердо уверен в своем законном праве и в защите судебных властей, не захотел укрыться от осадного положения, является лишь актом личной мести г-на Дригальского? Может быть, втихомолку против этого человека и его сообщников уже возбуждено и ведется следствие по статьям 114, 123, 124?
Второй закон г-на Дригальского гласит:
«Все союзы, преследующие политические и социальные цели, распускаются».
Какое дело г-ну Дригальскому до 4 закона от 6 апреля? Если, согласно этому параграфу, «все прусские подданные имеют право в целях, не противоречащих существующим законам, объединяться в общества без предварительного полицейского разрешения», то это, очевидно, одно из тех «завоеваний», которые должны быть возможно скорое отняты обратно, а значит — несовместимы с законодательством Дригальского.
Третий и четвертый законы. Г-н фон Дригальский регулирует уличное движение и часы торговли в ресторанах. Он издает закон против сборищ, как будто Дюссельдорф превратился в Париж. Но г-н Дригальский велик не только как полицейский — он обнаруживает также несомненный талант ночного сторожа: он регулирует и часы отдыха после работы.
«Гражданское ополчение впредь до его реорганизации распускается и должно сегодня же сдать оружие». Закон этот беззаконен во многих отношениях. Отметим:
a) Гражданское ополчение распускается. Согласно обычным законам, а именно согласно закону от 17 октября о гражданском ополчении, последнее может быть распущено только по королевскому указу. Может быть, у г-на фон Дригальского имеется тайный королевский указ, скрываемый от других? Почему же он тогда не опубликует его, как опубликовал заявление оберпостдиректора Мауренбрехера[69]? Правда, это заявление как лживое тотчас же вызвало опровержение дюссельдорфского гражданского ополчения. Но у г-на фон Дригальского нет никакого королевского указа — он действует на основании своей собственной верховной власти и присваивает себе королевские функции, хотя и является королевски-настроенным «гражданином и коммунистом».
b) Гражданское ополчение не только отстранено от несения службы. Г-н фон Дригальский не довольствуется присвоением себе только власти регирунгспрезидента. Что касается беззакония, то оно достаточно проявилось уже в одном факте отстранения ополчения от несения службы. Параграф 4 закона от 17 октября гласит:
Если гражданское ополчение какой-нибудь общины или округа отказывается следовать приказу властей или вмешивается в действия общинных, административных или судебных властей, регирунгспрезидент может временно отстранить его от несения службы с указанием причин.
Таким образом, отстранение от несения службы могло исходить только от регирунгспрезидента, а никак не от генерал-лейтенанта, не от командира дивизии, не от гражданина, и наконец, не от коммуниста, хотя бы то был «королевско-прусский коммунист».
По у г-на Дригальского имеются свои основательные причины выступать в качестве самодержца, не считаясь с инстанциями. Если бы он имел дело с гражданским ополчением лишь как регирунгспрезидент, он не мог бы его разоружить. Но
c) «гражданское ополчение должно сегодня же сдать оружие». Простое отстранение от несения службы отнюдь не дает еще права отобрать оружие. В противном случае временно отстраненные офицеры тоже должны были бы отдавать свою шпагу. Но г-н Дригальский прав. Если бы гражданское ополчение могло сохранить свое оружие, оно, вероятно, не допустило бы, чтобы Дригальский отстранил его от несения службы; оно выполнило бы свое назначение, как его определяет 1 закона.
d) Г-н фон Дригальский требует сдачи оружия ему. Так как он уже чувствует себя призванным выступать в роли самодержца, то его не останавливает и королевский указ относительно осуществления закона об учреждении гражданского ополчения. Параграф 3 этого указа гласит:
