«Оружие, предоставленное государством общинам, во всяком случае остается до вышеуказанного момента в распоряжении общин».
«Городское управление и общинный совет» Дюссельдорфа не имеют возражений против приказа г-на Дригальского. Вместо того, чтобы протестовать против такого беззакония и вступиться за права общины, они призывают граждан к «спокойному, законному поведению» по отношению к их новому диктатору.
«Лица, уличенные в открытом и вооруженном сопротивлении распоряжениям законных властей или своими изменническими действиями подвергающие войска опасности или причиняющие им вред, предаются военному суду».
Согласно закону об охране личной свободы[70], никто не может быть предан иному суду, кроме того, который установлен законом. Военные суды и чрезвычайные комиссии являются незаконными. Недопустимы угрозы наказанием или назначение каких-либо других кар, кроме тех, которые установлены законом. Согласно этому же закону, действие настоящего постановления ни при каких условиях не может быть приостановлено на какое-либо время или для какой-нибудь местности, даже в случае войны или восстания. Потому что, согласно 8, даже и в этом случае могут временно отменяться только 1 и 6, и то лишь по постановлению и под ответственность министерства. Тем не менее г-н фон Дригальский вводит военный суд для гражданских лиц. Нет ничего удивительного в том, что он приказывает производить аресты, что он для этой цели нарушает неприкосновенность жилища; ведь если эти постановления и могут быть на время приостановлены, то уж, во всяком случае, не г-ном фон Дригльским. Впрочем, безразлично, верить ли утверждению «Dusseldorfer Zeitung», что арест Лассаля был произведен без соблюдения требуемых формальностей, или уверению «Kolnische Zeitung», что арест последовал по распоряжению судебного следователя. «Kolnische Zeitung», разумеется, становится на сторону военного коменданта, чтобы осрамить судебного следователя. Как бы то ни было, арест этот незаконен, потому что при беззаконном режиме не может быть законных действий. При военном положении прекращается действие гражданской юрисдикции. Если судебный следователь остается при исполнении своих обязанностей, то он попадает в положение военного аудитора, и его сводом законов становятся статьи воинского устава. Дюссельдорфская прокуратура хорошо поняла это свое новое положение. В самом деле, если бы она признавала еще за собой ту компетенцию, какую устанавливает рейнское уголовное судопроизводство, она уже давно вмешалась бы, хотя бы на основании 9 Habeas Corpus Acte, который гласит:
«Не требуется предварительного согласия властей для привлечения к судебной ответственности гражданских и военных должностных лиц за нарушения вышеприведенных постановлений, совершенные ими путем превышения своих полномочий».
Чтобы вполне уяснить себе силу наших рейнских учреждений, остается еще только посмотреть, одобрен ли образ действий дюссельдорфской прокуратуры генеральным прокурором г-ном Николовиусом, под надзором которого состоят все чиновники судебной полиции и даже судебные следователи. Депутации, которая вчера отправилась к нему, чтобы побудить его проявить свою служебную власть в связи с дюссельдорфскими событиями, г-н Николовиус якобы ответил, что в его распоряжении нет статьи закона, на основании которой он мог бы вмешаться. Мы говорим: «г-н Николовиус якобы ответил», — хотя эти слова нам переданы из вполне достоверного источника. И, однако, мы не можем этому поверить, потому что в противном случае мы должны были бы допустить, что у г-на Николовиуса совершенно вылетел из памяти Code penal[71], а также все законы, изданные после марта этого года.
Написано К. Марксом 24 ноября 1848 г.
ТРИ СУДЕБНЫХ ПРОЦЕССА ПРОТИВ «NEUE RHEINISCHE ZEITUNG»
Кёльн, 24 ноября. В настоящее время против «Neue Rheinische Zeitung» возбуждены три судебных процесса, если не считать того, что Энгельс, Дронке, Вольф и Маркс привлечены к судебной ответственности по обвинению в мнимых политических преступлениях, «несовместимых с журналистской деятельностью». — Из хорошо осведомленного источника нам сообщают, что, кроме того, против «непристойной газеты» — так официально называет нашу газету ci-devant {бывший. Ред.} прокурор и теперешний обер-прокурор Геккер (c’est du Hecker tout pur {это подлинный Геккер. Ред.})[72] — начато не менее дюжины следственных дел.
Первое преступление. Насильственное покушение на девственную «деликатность» шести королевско-прусских жандармов и короля кёльнской прокуратуры, г-на обер-прокурора Цвейфеля[73] — народного представителя in partibus infidelium {в стране неверных, в чужих краях. Ред.}, который заседает пока не в Берлине и не в Бранденбурге, а в Кёльне на Рейне. «На Рейне! На Рейне растет наш виноград!»[74]. Мы, со своей стороны, также предпочитаем Рейн — Шпрее и гостиницу Диш — гостинице Миленц[75].
Va pour la delicatesse des gensdarmes! {Допустим, что и жандармам свойственна деликатность! Ред.}. Что же касается «деликатности» г-на Цвейфеля, то для нас она является «noli me tangere!» {«не тронь меня!*, т. е. неприкосновенной. Ред.}. Мы были охвачены нравственным возмущением по поводу неделикатного вотума недоверия выборщиков, которые, по имеющимся слухам, заставили Цвейфеля снять свою кандидатуру. В качестве верных хранителей девственной «деликатности» г-на Цвейфеля, мы просим его публично опровергнуть заявление г-на Вейнхагена из Клеве. Г-н Вейнхаген опубликовал в «Neue Rheinische Zeitung» заявление за своей подписью, в котором он утверждает, что может сообщить факты, оскорбительные для «чести и деликатности» г-на Цвейфеля. Он в состоянии даже доказать эти факты, но вынужден воздерживаться от их опубликования до тех пор, пока г-н Цвейфель прикрывается параграфом Code penal {Уголовного кодекса. Ред.}, согласно которому всякое, даже серьезнейшим образом обоснованное разоблачение преследуется как клевета, если это разоблачение не может быть подтверждено приговором суда или аутентичными документами. Мы апеллируем, таким образом, к «чести и деликатности» г-на Цвейфеля!
Второе преступление. Просто Геккер и раздвоенный Геккер.
Третье преступление. Это преступление, совершенное в 1848 г., преследуется по требованию имперского министерства. Преступление — Шнапганский! Фельетон в роли преступника![76]
Говорят, что имперское министерство в своем обвинительном акте именует «Neue Rheinische Zeitung» самой дурной газетой из всей «дурной печати». Со своей стороны, мы считаем имперскую власть самой смехотворной властью из всех смехотворных властей.
Написано К. Марксом 24 ноября 1848 г.
ПОРТРЕТЫ ЧЛЕНОВ ФЕДЕРАЛЬНОГО СОВЕТА
Берн, 24 ноября. Читателям «Neue Rheinische Zeitung» небезынтересно будет узнать некоторые подробности о лицах, которые теперь призваны под контролем обоих советов управлять Швейцарией и которые только что приступили к своей деятельности. Пять членов Федерального совета без всяких оговорок дали согласие на свое избрание, один, г-н Фуррер, дал согласие занимать этот пост временно, до весны, относительно согласия седьмого (Мунцингера) не существует никаких сомнений.
Председатель Федерального совета, г-н Фуррер, является типичным цюрихцем. Как сказали бы во Франции, он имеет l’air eminemment bourgeois {в высшей степени буржуазную внешность. Ред.}. Одежда, осанка, черты лица, — все, вплоть до очков в серебряной оправе, с первого взгляда говорит о том, что это «гражданин свободного имперского города», который, будучи президентом главного кантона и соответственно Союзного сейма, стал, правда, несколько более цивилизованным, по все же остался «до мозга костей провинциалом». Главной заслугой г-на Фуррера, одного из наиболее солидных адвокатов «швейцарских Афин» (так любит цюрихский мещанин называть свой городок с его 10000 жителей), является то, что его непрестанные усилия и его умеренный либерализм привели к свержению сентябрьского правительства в Цюрихе[77] и снова вернули к руководству в кантоне партию прогресса. В качестве председателя Союзного сейма он остался верен своим принципам. Умеренный прогресс во внутренних делах и строжайший нейтралитет во внешних вопросах — такова была проводимая им политика. То, что он стал теперь председателем Федерального совета, является скорее результатом случая, чем определенного намерения. На этот пост охотнее избрали бы бернца; но тогда пришлось бы выбирать только между Оксенбейном, к которому большинство относилось с антипатией, и Нёйхаусом, который теперь, в 1848 г., занимает такую же консервативную позицию, как и 5–6 лет назад, и потому совсем не был избран в Федеральный совет. В таком затруднительном положении пришлось остановить выбор на цюрихце, а в этом случае Фуррер оказался безусловно наиболее подходящей кандидатурой. Таким образом, нельзя считать, что Фуррер совершенно точно представляет большинство Федерального собрания, но он по крайней мере является представителем большинства немецкой Швейцарии.
Заместитель председателя Дрюэ — во всех отношениях противоположность Фурреру, и в то же время он лучший представитель, какого могла избрать французская Швейцария. Если Фуррер является слишком умеренным для большинства и тем более для радикального меньшинства, то Дрюэ слишком радикален для большинства. Если Фуррер — умеренный буржуазный либерал, то Дрюэ — решительный сторонник красной республики. Известна выдающаяся роль, которую играл Дрюэ в последних революционных событиях в своем кантоне; менее известны, но тем более значительны его заслуги перед своим кантоном (Ваадтом) во многих других отношениях. Дрюэ, социалистический демократ типа Луи Блана, первоклассный знаток государственного права, наиболее энергичный и трудолюбивый деятель во всей Швейцарии, представляет собой тот элемент в Федеральном совете, который постепенно должен приобретать все большее и большее влияние и оказывать наиболее благотворное действие.
Оксенбейн, руководитель волонтеров, боровшихся против Люцерна, председатель Союзного сейма, вынесшего решение о войне с Зондербундом, полковник бернских резервистов в этой кампании, благодаря своей предшествующей деятельности приобрел известность и популярность не только в Швейцарии, но и во всей Европе. Но менее известна его деятельность со времени февральской революции. В какой-то мере социалистический характер этой революции, мероприятия временного правительства во Франции и все движение французского пролетариата — все это немало напугало этого democrate pur {чистого демократа. Ред.}, которого французы причислили бы к партии National. Он постепенно сближался с умеренным направлением. Особенно во внешней политике, где он проявил так много энергии перед войной с Зондербундом и во время этой войны, он все больше и больше склонялся к старой системе так называемого строгого нейтралитета, которая в действительности представляет собой не что иное, как политику консерватизма и попустительства по отношению к реакции. Так, в качестве президента главного кантона он медлил с признанием Французской республики и вел себя по меньшей мере двусмысленно в итальянских делах. К этому надо добавить, что благодаря необузданной страстности, которую он проявлял, председательствуя в Союзном сейме, и которая часто имела своим результатом его предвзятое отношение к радикалам, он нажил себе много врагов среди них, и особенно среди радикалов французской Швейцарии. Если бы при избрании члена Федерального совета от Берна можно было выбирать не только между ним и Нёйхаусом, Оксенбейн собрал бы значительно меньше голосов.
Полковник Фрей-Эрозе из Ааргау считается одним из наиболее способных военных деятелей Швейцарии. Он был начальником генерального штаба во время кампании против Зондербунда. Подобно большинству швейцарских штабных офицеров, он в течение долгого времени участвовал в политической
