речь пойдет ниже, полководцам не остается ничего иного, как следовать примеру Наполеона в той мере, в какой это позволяют условия. Но современное военное искусство распространено по всему миру. В Пруссии его вдалбливают — по крайней мере, в той его части, которую можно вдолбить, — каждому младшему лейтенанту еще до сдачи им экзамена на портупей-юнкера. Что же касается австрийцев, то венгерская кампания дала им возможность распознать, а затем отстранить своих плохих, специфически австрийских генералов — всяких Виндишгрецов, Вельденов, Гёцов и других старых баб. Другое дело, — так как мы пишем уже не во время «Neue Rheinische Zeitung», то можем отказаться от всяких иллюзий, — обе кампании Радецкого в Италии; первую он провел великолепно, а вторую прямо-таки мастерски. Чьей помощью он при этом пользовался, не имеет значения; достаточно того, что у старика хватило bon sens {здравого смысла. Ред.} усвоить чужие гениальные идеи. Оборонительную позицию 1848 г. между четырьмя крепостями — Пескьерой, Мантуей, Леньяго и Вероной — с прекрасным прикрытием всех четырех сторон четырехугольника и оборону Радецким этой позиции среди восставшей страны вплоть до того момента, когда он получил помощь, следовало бы признать образцом военного искусства, если бы его задача не была очень облегчена отвратительным руководством со стороны итальянских генералов, их постоянными колебаниями, отсутствием среди них единства, интригами Карла-Альберта и поддержкой реакционных аристократов и попов внутри неприятельского лагеря. Не следует также забывать и того, что он находился в самой плодородной стране мира и поэтому был свободен от всяких забот о снабжении своей армии продовольствием.
Кампания 1849 г. является совершенно беспримерной для австрийцев. Пьемонтцы, вместо того чтобы концентрированными силами преградить дорогу на Турин у Новары и Мортары (линия в три мили длины), что было бы лучше всего, или наступать с этой линии двумя или тремя колоннами на Милан, заняли позицию от Сесто до Пиаченцы — линию в 20 миль длиной, следовательно, при 70000 бойцов, только по 3500 человек на немецкую милю, причем один фланг отстоял от другого на 3–4 добрых дневных перехода. Это было жалкое концентрическое наступление против Милана, причем повсюду их силы были недостаточны. Радецкий, видя, что итальянцы применяют старую австрийскую систему 1792 г., повел свои операции против них в точности так, как это сделал бы Наполеон. Пьемонтский фронт был разрезан на две части рекой По, что составляло грубейшую ошибку. Радецкий прорывает фронт у самого По, отрезает таким образом две южные дивизии от трех северных, вбивая между ними клин в 60000 человек; затем быстро бросает все свои силы на три северные дивизии (сосредоточившие едва 35000 человек), отбрасывает их в Альпы и отрезает друг от друга и от Турина оба корпуса пьемонтской армии. Этот маневр, который закончил кампанию в три дня и был почти буквально скопирован с маневра Наполеона в 1809 г. у Абенсберга и Экмюля[314], — гениальнейшего из всех наполеоновских маневров, — во всяком случае доказывает, что австрийцы уже отнюдь не придерживаются своего старого обычая парадировать «медленным шагом вперед»[315]. В этом маневре решающее значение имела как раз быстрота движения. Предательство аристократов и Раморино облегчило дело, особенно тем, что доставило точные сведения о расположении и планах итальянцев. Такое же значение имело гнусное поведение при Новаре Савойской бригады, которая не сражалась, а занималась грабежом. Но с военной точки зрения нелепое расположение пьемонтцев и маневр Радецкого сами по себе вполне достаточны, чтобы объяснить у спех. Оба эти факта должны были при любых обстоятельствах привести к этому результату.
Наконец, русские, по самой природе своей армии, вынуждены придерживаться военной системы, весьма близкой к современной. Их армия в главной своей части состоит из больших масс полуварварской и поэтому тяжелой на подъем пехоты и многочисленной, полуварварской, легкой иррегулярной кавалерии (казаков). В решающих сражениях, в крупных боях русские никогда не действовали иначе, как крупными массами. Суворов понимал необходимость этого уже при штурмах Измаила и Очакова. Отсутствие подвижности у этой армии отчасти возмещается иррегулярной кавалерией, которая маневрирует вокруг нее во все стороны и маскирует таким образом все ее движения. Но как раз эта массовость и неповоротливость русской армии и делают ее весьма пригодной для того, чтобы образовать собой ядро и главную опору, становой хребет коалиционной армии, операции которой всегда являются несколько замедленными по сравнению с действиями армии национальной. Эту роль русские великолепно выполнили в 1813 и 1814 гг., и трудно назвать за эти годы диспозицию сражения, в которой не бросалась бы в глаза густота русских колонн, значительно превосходивших своей глубиной и плотностью все другие войска.
Со времени 1812 г. французов едва ли можно еще рассматривать как преимущественных носителей наполеоновских традиций. Эти традиции перешли в большей или меньшей степени ко всем крупным европейским армиям. В каждой из них эти традиции произвели целую революцию главным образом уже в последние годы Империи. В каждой из них наполеоновская система применяется в стратегии и тактике в той мере, в какой она совместима с характером данной армии. Нивелирующее влияние буржуазной эпохи проявилось и здесь; старые национальные особенности находятся в процессе исчезновения также и в армиях: таким образом французская, австрийская и прусская армии, а в значительной степени даже и английская, представляют собой машины, более или менее одинаково приспособленные для наполеоновских маневров. Этим отнюдь не исключаются весьма различные их качества в прочих отношениях, например в рукопашном бою и т. п. Но из всех европейских армий (крупных) только русская армия, полуварварская, способна к самостоятельной тактике и стратегии, потому что лишь она одна еще не созрела для вполне развитой современной системы ведения войны.
Что касается французов, то в результате малой войны, которую они вели в Алжире, они даже прервали нить наполеоновской традиции большой войны. Еще надо доказать, компенсируется ли отрицательное влияние этой разбойнической войны на дисциплину преимуществами, связанными с приобретением навыков к войне, приучает ли она людей к походной жизни или, наоборот, изматывает их силы, переутомляя их, и, наконец, не лишает ли она и генералов того coup d’oeil {глазомера. Ред.}, который нужен для большой войны? Во всяком случае французская кавалерия, несомненно, в той или иной мере портится в Алжире. Она отучается от удара сомкнутым строем, который составлял ее силу, и приучается к системе действий врассыпную, в которой ее всегда будут превосходить казаки, венгры и поляки. Из генералов Удино оскандалился у стен Рима, и только Кавеньяк отличился в июньских боях; но все это отнюдь еще не grandes epreuves {большие испытания. Ред.}.
Таким образом в целом шансы, в смысле превосходства в стратегии и тактике, по меньшей мере такие же на стороне коалиции, как и на стороне революции.
III
Но не создаст ли новая революция, которая приведет к господству совершенно новый класс, подобно первой революции, новые боевые средства и новую систему ведения войны, по сравнению с которой нынешняя, наполеоновская, окажется такой же устаревшей и бессильной, какой оказалась система времен Семилетней войны перед системой времен первой революции?
Современная система ведения войны является необходимым продуктом французской революции. Ее предпосылкой является социальная и политическая эмансипация буржуазии и парцельного крестьянства. Буржуазия дает деньги, парцельные крестьяне ставят солдат; эмансипация обоих классов от феодальных и цеховых пут является необходимым условием для возникновения нынешних колоссальных армий; связанный же с этой ступенью общественного развития уровень богатства и культуры точно так же является необходимым условием для обеспечения современных армий необходимым количеством оружия, боевых припасов, продовольствия и т. д., для создания нужных кадров образованных офицеров и для умственного развития самих солдат.
Я беру современную военную систему, полностью разработанную Наполеоном. Ее двумя осями являются: массовые масштабы применения средств наступления — живая сила, кони и орудия — и подвижность этих наступательных средств. Подвижность является необходимым следствием массовости. Современные армии не могут, подобно небольшому войску периода Семилетней войны, в продолжение месяцев маршировать взад и вперед на территории в каких-нибудь 20 миль. Они не в состоянии возить за собой все необходимое количество продовольствия в походных магазинах. Они вынуждены нападать на занимаемую ими местность, подобно туче саранчи, производя фуражировку во всех направлениях в пределах досягаемости своей кавалерии, и вынуждены уходить, когда все съедено. Магазинные запасы удовлетворяют своему назначению, если содержат не больше, чем может потребоваться в непредвиденных случаях. Они все время опустошаются и снова пополняются, они должны следовать за быстрыми передвижениями армии и поэтому лишь в редких случаях могут иметь достаточно запасов для покрытия потребностей армии хотя бы в течение одного месяца. Поэтому современная военная система не может применяться в течение длительного срока в бедной, полуварварской, слабо населенной стране. Вследствие этого французы потерпели крушение, медленное в Испании и быстрое в России. Но, в свою очередь, и испанцы были разорены французским нашествием: их страна была в сильнейшей степени истощена. Россия же не может применять своей собственной тяжеловесной системы ведения войны большими массами в течение долгого времени, — даже в Польше. На ее же собственной территории, пока она лишена железных дорог, эта система и вовсе неприменима. Оборонительная кампания России на Днепре или на Двине разорила бы страну.
С этой подвижностью армии также связан известный уровень развития солдата, который во многих случаях должен уметь сам себе помочь. Сюда относится более значительное развитие патрульной, фуражировочной и аванпостной службы и т. д.; большая активность, требуемая от каждого солдата; частое повторение случаев, когда солдату приходится действовать в одиночку и основываться на своем собственном разумении; наконец, большое значение, которое приобрели стрелковые бои, результаты которых зависят от умственного развития, coup d’oeil и энергии каждого отдельного солдата, — все это предполагает со стороны унтер-офицеров и солдат более высокий культурный уровень, чем был в армии старого Фрица. Варварская или полуварварская нация не обладает, однако, таким культурным уровнем в массах, чтобы можно было, с одной стороны, дисциплинировать и механически обучить 500000—600000 человек, без всякого отбора призванных под ружье, и, с другой стороны, развить или сохранить у них этот самый coup d’oeil для малой войны. У варваров есть от природы этот разбойничий coup d’oeil. Пример — казаки; зато они в такой же мере непригодны для несения регулярной военной службы, в какой русские пехотинцы-крепостные, наоборот, непригодны для настоящего стрелкового боя.
Этот всеобщий средний культурный уровень, предполагаемый современной военной системой у каждого солдата, имеется лишь в
