имеем в правительстве людей, придерживающихся новых принципов и проводящих новую политику, людей, которые заняты широкими начинаниями и не нуждаются в том, чтобы их подталкивали все приверженцы реформы в каждой части страны. (Возгласы: «Правильно!»)»
Относительно парламентской реформы Брайт сказал следующее:
«Если бы Луи-Наполеон ввел во Франции такое же представительство, как наше, если бы он предоставил все депутатские места сельским округам, где династия Бонапартов пользуется такой популярностью, и не допустил бы избрания депутатов от Парижа, Лиона, Марселя, — то вся английская пресса осуждала бы фальшивую представительную систему, введенную им во Франции. (Возгласы: «Правильно, правильно!»)… Здесь, в Ланкашире, сосредоточена восьмая часть населения Англии, десятая часть ее собственности, облагаемой налогом, десятая часть общего числа ее домов… Мы начинаем понимать, в каком положении мы находимся. (Громкие аплодисменты.)… Есть еще одно маленькое препятствие — это препятствие, которое встречает тайное голосование. (Возгласы: «Слушайте, слушайте!») Я читал речь, произнесенную лордом Джоном Расселом во время его выборов; наверное, лондонские избиратели были в прекрасном настроении духа, ибо в противном случае они не могли бы оставить без возражений его заявление о том, что он «противник тайны где бы то ни было». Прочитав это, я сказал про себя: «Недурно, если бы я был одним из твоих приверженцев, я посоветовал бы тебе захватить с собой на ближайшее заседание кабинета репортера из редакции «Times»». (Возгласы: «Правильно!», смех.)
Теперь перейдем к аргументу сэра Джемса Грехема, который заявил, что «он не думает, чтобы тайное голосование можно было сделать обязательным». Но почему его нельзя сделать обязательным? Ведь было же сделано обязательным открытое голосование, таким же обязательным можно сделать и тайное. Во всяком случае, оно является обязательным в Массачусетсе и, быть может, также в других штатах Северной Америки; и сэр Джемс Грехем отлично знает, насколько малодоказательно было то, что он говорил перед двумя или тремя тысячами жителей Карлайла в дождливый день, когда слушатели, как я предполагаю, под своими зонтиками не могли достаточно тщательно взвесить приводимые доводы.
Мы не должны забывать», — сказал в заключение г-н Брайт, — «что все, достигнутое страной со времени революции 1688 г., — и особенно в последние годы, — добыто в отважной борьбе промышленного и торгового классов против аристократии и привилегированных классов этой страны. Мы должны продолжать дальше тот же конфликт; осталось еще совершить великие дела. (Аплодисменты, возгласы: «Правильно, правильно!»)»
Единогласно принятая резолюция гласит:
«Настоящее собрание призывает либеральных депутатов, связанных с Ланкаширом, рассматривать себя как комитет, имеющий целью содействовать любому мероприятию в пользу парламентской реформы для того, чтобы обеспечить этому графству такое расширение представительства, какое соответствует его населению, промышленности, богатству и культуре».
На этом собрании манчестерская школа повторила свой боевой клич: «Промышленная буржуазия против аристократии». Но, с другой стороны, она также выдала тайну своей политики, а именно, стремление к исключению народа из национального представительства и к строгому соблюдению своих особых классовых интересов. Все, что говорилось о тайном голосовании, народном образовании, налогах на знания и т. п., представляет собой не более как риторические украшения; единственной, всерьез выдвигаемой целью является уравнение избирательных округов; по крайней мере, это единственный пункт, по которому была принята резолюция и депутаты взяли на себя соответствующее обязательство. Почему? При равных избирательных округах городские интересы взяли бы верх над сельскими: буржуазия завладела бы палатой общин. Если бы манчестерцы сумели добиться равных избирательных округов, избежав при этом необходимости делать серьезные уступки чартистам, то последние вместо двух врагов, которые наперебой, конкурируя друг с другом, старались привлечь их каждый на свою сторону, имели бы против себя одну сплоченную армию врагов, объединивших все своп силы для противодействия требованиям народа. Тогда на некоторое время установилось бы неограниченное господство капитала не только в промышленности, но и в политике.
Плохим предзнаменованием для коалиционного министерства можно считать те похвалы, которые расточались в Келсе и Манчестере бывшему правительству. Г-н Лукас, член парламента, заявил в Келсе:
«Нет больших противников прав арендаторов, чем маркиз Ленсдаун, лорд Пальмерстон, Сидни Герберт и другие… Разве вигское министерство и сторонники Грехема не встречали враждебным брюзжанием вопрос об арендаторах? С другой стороны, возьмем официальных представителей тори; и пусть каждый, кто читал предложения, исходящие от различных партий, скажет по совести, не вело ли себя министерство Дерби в этом вопросе в тысячу раз честнее, чем виги».
Милнер Гибсон заявил на собрании в Манчестере:
«Если даже бюджет последнего министерства в целом был плох, то в нем все-таки имелись некоторые хорошие признаки в отношении будущей политики. (Возгласы: «Правильно, правильно!») Предыдущий канцлер казначейства, по крайней мере, сломал лед. Я имею в виду пошлины на чай. Я слышал из достоверных источников, что у последнего правительства было намерение отменить налог на объявления».
Г-н Брайт пошел в своих похвалах еще дальше:
К. МАРКС
ИТАЛЬЯНСКОЕ ВОССТАНИЕ. — БРИТАНСКАЯ ПОЛИТИКА
Лондон, пятница, 11 февраля 1853 г.
Политическая апатия, столь долго господствовавшая здесь под естественным покровом густого тумана, была внезапно прервана прибытием революционных вестей из Италии. По телеграфу получено сообщение, что 6 сего месяца в Милане произошло восстание, что выпущены были прокламации, одна от имени Мадзини, другая от имени Кошута, с призывом к находящимся в рядах австрийской армии венграм примкнуть к революционерам, что восстание было сперва подавлено, но затем вспыхнуло снова, что австрийцы, расквартированные в арсенале, перебиты и т. д., что ворота Милана заперты. Правда, французские правительственные газеты напечатали два дополнительные сообщения, посланные из Берна 8-го и из Турина 9 сего месяца, в которых говорится, что 7-го восстание было окончательно подавлено. Но друзья Италии видят благоприятный признак в том, что английское министерство иностранных дел в продолжение двух дней но получает никакой прямой информации.
В Париже ходят слухи, что в Пизе, Лукке и других городах царит огромное возбуждение.
В Турине сообщение, сделанное австрийским консулом, повлекло за собой экстренное заседание министерства для обсуждения положения дел в Ломбардии. Первые известия пришли в Лондон 9 февраля; любопытно, что этот день был также днем годовщины провозглашения Римской республики в 1849 г.[348], казни Карла I в 1649 г. и низложения Якова II в 1689 году.
Что касается шансов теперешнего восстания в Милане, то надежды на его успех весьма незначительны, если только на сторону революции не перейдет несколько австрийских полков. Частные письма из Турина, которые я рассчитываю получить в ближайшее время, вероятно, дадут мне возможность дать подробный отчет обо всем происшедшем.
По поводу характера той амнистии, которую недавно даровал Луи-Наполеон, в печати был помещен ряд высказываний французских эмигрантов. Виктор Фронд (бывший офицер) заявляет в брюссельской газете «Nation»[349], что он с удивлением прочел в списке амнистированных свое имя; ведь он сам себя амнистировал уже пять месяцев тому назад, когда совершил свой побег из Алжира.
Первоначально в «Moniteur» сообщалось, что амнистии подлежат 3000 ссыльных и лишь около 1200 граждан остаются под действием проскрипций. Но через несколько дней тот же авторитетный орган сообщил, что помилованы 4312 человек; получалось, что Луи-Наполеон помиловал фактически на 100 человек больше, чем до этого осудил! Один только Париж и департамент Сены насчитывают до 4000 человек, отправленных в ссылку; из них лишь 226 попали под амнистию. Из департамента Эро было отправлено в ссылку 2611 человек; из них амнистировано 229. На Ньевр приходится 1478 жертв, среди них 1100 отцов семейств, имеющих в среднем по трое детей; из них амнистировано 180 человек. В департаменте Вар возвращено из ссылки 687 человек из 2181. Из сосланных в Кайенну 1200 республиканцев помилованы лишь немногие, и главным образом как раз те, которые уже бежали из этой каторжной колонии. Число лиц, сосланных в Алжир и ныне возвращенных, велико, но оно не идет ни в какое сравнение с громадным количеством людей, вообще вывезенных в Африку; это число, как полагают, достигает 12000. Эмигранты, проживающие в настоящий момент в Англии, Бельгии, Швейцарии и Испании, почти целиком, за очень немногими исключениями, не попали под амнистию. С другой стороны, списки амнистированных содержат большое число лиц, которые либо никогда не покидали Францию, либо давно уже получили разрешение вернуться; более того, имеются даже имена, которые фигурируют в списках несколько раз. Но самым чудовищным фактом является то, что списки переполнены именами большого числа лиц, которые, как хорошо известно, были убиты во время кровавых декабрьских battues {облав, избиений. Ред.}.
Вчера открылась новая сессия парламента. В качестве достойного вступления к будущим деяниям «тысячелетнего» министерства в палате лордов разыгралась следующая сцена. Граф Дерби запросил графа Абердина, какие мероприятия правительство намерено внести на рассмотрение парламента, на что последний ответил, что он уже раньше имел случай изложить свои принципы и повторять их было бы неуместно; делать же здесь дальнейшие заявления до оглашения их в палате общин было бы преждевременным. За этим последовал в высшей степени любопытный диалог, во время которого граф Дерби говорил, а граф Абердин лишь многозначительно покачивал головой.
Граф Дерби: «Я хотел бы спросить благородного лорда, какие мероприятия намерен он предложить палате лордов в течение этой сессии?»
Пауза в несколько секунд; благородный лорд не поднимается с места.
Граф Дерби: «Может быть, молчание означает отсутствие мероприятий?» (Смех.)
Граф Абердин бормочет что-то невнятное.
Граф Дерби: «Могу ли я позволить себе спросить, какие мероприятия будут предложены этой палате?» Никакого ответа.
Лорд-канцлер ставит вопрос о перенесении заседания, палата лордов принимает решение о перенесении.
Если мы от палаты лордов перейдем к «верноподданным общинам ее величества», то нам, пожалуй, придется согласиться, что граф Абердин гораздо ярче изложил программу министерства своим молчанием, чем лорд Джон Рассел вчера вечером в своей длинной и тяжеловесной речи. Краткое резюме последней сводится к следующему: «важны не мероприятия, а люди»; отсрочка решения всех вопросов, подлежащих рассмотрению парламента, на год и аккуратная выплата жалованья министрам ее величества в течение этого времени. Это намерение правительства лорд Джон Рассел выразил приблизительно в следующих словах:
«Что касается численности контингентов, которые нужно утвердить для армии, флота и артиллерии, то она будет не выше той, которая была утверждена перед рождественскими каникулами. Что касается размеров различных расходных статей бюджета, то по сравнению с бюджетом прошлого года
