и коммунистическими идеями. Словом, существовала разнородная масса оппозиционных элементов, движимых различными интересами, но руководимых, в общем и целом, буржуазией, в первых рядах которой шла в свою очередь буржуазия Пруссии и, в особенности, Рейнской провинции. На другой стороне мы видим правительства, между которыми по многим вопросам царило несогласие и которые были преисполнены недоверия друг к другу и, прежде всего, к прусскому правительству, хотя им и приходилось уповать на его защиту. В Пруссии — правительство, отвергнутое общественным мнением, покинутое даже частью дворянства, опирающееся на армию и бюрократию, которые изо дня в день все более заражались идеями оппозиционной буржуазии и все более подчинялись ее влиянию, — правительство, помимо всего этого, в буквальном смысле слова без гроша в кармане, правительство, которое не могло достать ни единой монеты на покрытие растущего дефицита, не сдавшись при этом на милость буржуазной оппозиции. Занимала ли когда-либо буржуазия других стран, борясь за власть против существующего правительства, более блестящую позицию?
Лондон, сентябрь 1851 г.
IV
АВСТРИЯ
Теперь мы должны познакомиться с Австрией, со страной, которая до марта 1848 г. была почти так же недоступна взорам иностранцев, как Китай до последней войны с Англией[20].
Разумеется, мы можем рассмотреть здесь лишь немецкую часть Австрии. Дела, касающиеся польского, венгерского и итальянского населения Австрии, не входят в нашу тему, а в той мере, в какой они с 1848 г. оказывали влияние на судьбы австрийских немцев, о них придется говорить позднее.
Правительство князя Меттерниха руководилось двумя принципами: во-первых, каждую из различных наций, подчиненных австрийскому господству, держать в узде при помощи всех остальных наций, которые находились в таком же положении; во-вторых, — и таков вообще главный принцип всех абсолютных монархий — опираться на два класса: на феодальных землевладельцев и на крупных денежных воротил, уравновешивая в то же время влияние и силу каждого из этих классов влиянием и силой другого, чтобы у правительства, таким образом, оставалась полная свобода действий. Дворяне-землевладельцы, весь доход которых состоял из всевозможных феодальных поборов, не могли не поддерживать правительство, являвшееся для них единственной защитой против угнетенного класса крепостных крестьян, за счет ограбления которого они жили. А если менее состоятельная часть этих дворян решалась на оппозицию против правительства, как это было в 1846 г. в Галиции, то Меттерних немедленно напускал на них именно этих крепостных, которые всеми силами старались использовать случай, чтобы жестоко отомстить своим непосредственным угнетателям[21]. С другой стороны, крупные капиталисты-биржевики были прикованы к правительству Меттерниха теми огромными суммами, которые они вложили в государственные бумаги. Австрия, восстановленная в 1815 г. во всей своей силе, возродившая и поддерживавшая с 1820 г. абсолютную монархию в Италии, избавленная в результате банкротства 1810 г. от части своих долгов, после заключения мира очень скоро восстановила свой кредит на крупных денежных рынках Европы, и чем больше этот кредит возрастал, тем шире она им пользовалась. Поэтому все финансовые магнаты Европы вложили значительную долю своего капитала в австрийские государственные бумаги. Все они были заинтересованы в поддержании кредита этой страны, а так как поддержание австрийского государственного кредита постоянно требовало новых займов, то им время от времени приходилось ссужать новые капиталы, чтобы сохранить доверие к долговым обязательствам, под которые они уже выдали деньги. Продолжительный мир, наступивший после 1815 г., и кажущаяся невозможность падения такой тысячелетней монархии, как Австрия, необычайно увеличили кредит правительства Меттерниха и даже доставили ему независимость от венских банкиров и биржевых спекулянтов: ибо до тех пор, пока Меттерних мог получить достаточно денег во Франкфурте и Амстердаме, он, разумеется, имел возможность с удовлетворением лицезреть австрийских капиталистов у своих ног. Впрочем, и во всех других отношениях они были вполне в его власти. Огромные барыши, которые банкиры, биржевые спекулянты и государственные поставщики постоянно умеют извлекать из абсолютной монархии, возмещались почти безграничной властью правительства над их личностью и имуществом. Поэтому с их стороны нельзя было ожидать и тени оппозиции. Таким образом, Меттерних мог быть уверен в поддержке двух самых могущественных и влиятельных классов империи, а кроме того он располагал армией и бюрократией, которые были организованы как нельзя лучше для целей абсолютизма. Гражданские чиновники и офицеры австрийской службы образуют особую породу людей; их Отцы служили императору и их сыновья тоже будут служить ему. Они не принадлежат ни к одной из многочисленных национальностей, которые соединены под крылами двуглавого орла. Их постоянно перемещали и перемещают из одного конца империи в другой — из Польши в Италию, из немецких областей в Трансильванию; они с одинаковым презрением относятся к венгру, поляку, немцу, румыну, итальянцу, хорвату и т. д. — ко всякому лицу, не носящему на себе печати «императорско-королевской» должности и обнаруживающему особый национальный характер. У них нет своей национальности, или, вернее, они одни только и составляют подлинную австрийскую нацию. Ясно, каким послушным и в то же время могущественным орудием должна была являться такая гражданская и военная иерархия в руках умного и энергичного правителя.
Что касается других классов населения, то Меттерних, совершенно в духе государственного деятеля ancien regime {старого порядка. Ред.}, мало интересовался поддержкой с их стороны. По отношению к ним он знал только одну политику: выжимать из них возможно больше средств в виде налогов и в то же время поддерживать среди них спокойствие. Промышленная и торговая буржуазия развивалась в Австрии очень медленно. Торговля по Дунаю была сравнительно незначительной; страна располагала только одним портом — Триестом, и торговый оборот этого порта был весьма ограничен. Что касается промышленников, то они пользовались проводимой в широких масштабах покровительственной системой, которая в большинстве случаев доходила даже до полного устранения всякой иностранной конкуренции. Но это преимущество предоставлялось им главным образом с той целью, чтобы повысить их платежеспособность как налогоплательщиков, и в значительной мере сводилось к нулю вследствие внутренних ограничений промышленности, привилегий цехов и других феодальных корпораций, которые тщательно охранялись, до тех пор пока они не становились помехой к осуществлению целей и намерений правительства. Мелкие ремесленники были втиснуты в узкие рамки этих средневековых цехов, которые поддерживали между отдельными промыслами нескончаемую войну из-за привилегий и в то же время придавали составу этих принудительных объединений своего рода наследственно-постоянный характер, отнимая у представителей рабочего класса почти всякую возможность подняться на ступеньку выше в социальном отношении. Наконец, на крестьянина и рабочего смотрели просто как на объект взимания податей; единственная забота, которой они удостаивались, состояла лишь в том, чтобы по возможности удерживать их в тех условиях существования, в которых они тогда жили и в которых до них жили их отцы. С этой целью всякая старинная, прочно установленная, наследственная власть охранялась в такой же мере, как и власть государства. Правительство повсюду строго охраняло власть помещика над мелкими феодально-зависимыми крестьянами, фабриканта — над фабричными рабочими, ремесленного мастера — над подмастерьями и учениками, отца — над сыном, и любое проявление непослушания каралось так же, как нарушение закона, посредством универсального орудия австрийского правосудия — палки.
Наконец, чтобы объединить в одну всеобщую систему все эти попытки создать искусственную устойчивость, духовная пища, которая разрешалась народу, отбиралась с самой тщательной предосторожностью и отпускалась до крайности скупо. Повсюду воспитание находилось в руках католического духовенства, верхушка которого наравне с крупными феодальными землевладельцами была глубоко заинтересована в сохранений существующей системы. Университеты были организованы так, что они могли выпускать только специалистов, способных, в лучшем случае, достигнуть больших или меньших успехов во всевозможных специальных отраслях знания, но они совершенно не давали того универсального, свободного образования, которое, как предполагается, можно получить в других университетах. Периодической печати совершенно не существовало, за исключением Венгрии, но венгерские газеты были запрещены во всех остальных частях монархии. Что касается литературы общего содержания, то ее сфера за сто лет нисколько не расширилась; после смерти Иосифа II она даже снова сузилась. И на всех границах, где только австрийские области соприкасались с какой-либо цивилизованной страной, в дополнение к кордону таможенных чиновников был выставлен кордон литературных цензоров, которые не пропускали из-за границы в Австрию ни одной книги, ни одного номера газеты, не подвергнув их содержания двух-и трехкратному детальному исследованию и не убедившись, что оно свободно от малейшего влияния тлетворного духа времени.
Почти тридцать лет, начиная с 1815 г., эта система действовала с изумительным успехом. Австрию почти совсем не знали в Европе, точно так же как и Европу почти не знали в Австрии. Ни общественное положение отдельных классов населения, ни положение всего народа в целом, казалось, не претерпели ни малейших изменений. Как ни сильна была вражда между отдельными классами — а наличие этой вражды являлось главным условием правления Меттерниха, он даже разжигал ее, превращая высшие классы в орудие всех правительственных вымогательств и обращая таким образом ненависть народа против них, — и как ни ненавидел народ низших государственных чиновников, недовольства центральным правительством, вообще говоря, почти или вовсе не наблюдалось. Императора обожали, и факты, казалось, подтверждали справедливость слов старика Франца I, который, усомнившись однажды в прочности этой системы, благодушно добавил: «Во всяком случае на меня и Меттерниха ее еще хватит».
И тем не менее в стране совершалось медленное, невидимое на поверхности движение, которое сводило на нет все усилия Меттерниха. Богатство и влияние промышленной и торговой буржуазии возрастали. Введение машин и применение пара в промышленности произвело в Австрии, как и повсюду, переворот во всех прежних отношениях и условиях жизни целых классов общества; крепостных оно превратило в свободных людей, мелких земледельцев — в промышленных рабочих; оно подорвало старинные феодальные ремесленные корпорации и уничтожило средства существования многих из них. Новое торговое и промышленное население повсюду приходило в столкновение со старыми феодальными учреждениями. Буржуа, которых их дела все чаще заставляли выезжать за границу, привозили оттуда некоторые, звучавшие как сказка, сведения о цивилизованных странах по ту сторону таможенных застав империи; наконец, введение железных дорог ускорило как промышленное, так и духовное развитие страны. К тому же, в австрийском государственном здании была одна опасная составная часть, а именно венгерская феодальная конституция с ее парламентскими дебатами и борьбой обедневшей и оппозиционной массы дворянства против правительства и его союзников — магнатов. Пресбург {Словацкое название: Братислава. Ред.}, резиденция сейма, был у самых ворот Вены. Все эти элементы содействовали возникновению среди городской буржуазии если не духа оппозиции в прямом смысле
