против бюджета.
Помимо предложений о налоге на наследуемое имущество и на спирт, понижение в духе фритредерства пошлин на большое количество импортных товаров несомненно считается министерством самой соблазнительной приманкой, и лавочники, домашние хозяйки и вообще мелкие буржуа, возможно, встретят это с шумным одобрением, пока не убедятся, что от понижения пошлин, по крайней мере на чай, потребители получат лишь ничтожнейшую выгоду, ибо большую часть ее имеют тенденцию поглотить прибыли владельцев фирм и монополистов производства. Но зато ведь целиком отменяется налог на мыло — мероприятие, которое, как надеется Гладстон, не только должно помочь народу избавиться от своего неопрятного, грязного и жалкого вида и сделать все лица чистыми, добродушными и счастливыми, но должно также совершенно упразднить рабство чернокожих и положить конец страданиям бесчисленных «дядей Томов» благодаря тому, что оно даст толчок «законной торговле и производству африканского пальмового масла». Будучи уверен в этом, Гладстон в рекламировании своего средства готов перещеголять самого тертого торговца галантереей и самого напыщенного шарлатана. К этим привлекательным перспективам Гладстон прибавляет еще изрядное число мелких подачек, включая подачку в несколько миллионов ирландской бригаде в виде освобождения от уплаты займа, предоставленного в связи с голодом, и газете «Times» — этой солидной опоре «доброго Абердина» и его коллег по коалиции. Эта последняя подачка состоит в отмене штемпельного сбора с газетных приложений, содержащих только объявления. Как известно, из всех газет только «Times» выпускает значительное количество подобных приложений.
Теперь перейдем к возражениям против бюджета, с которыми, по всей вероятности, выступит оппозиция. Так как дебаты в палате общин в прошлый понедельник были лишь пробной перестрелкой, то нам придется, насколько это возможно, выяснять намерения партий на основании периодической печати. А в ней мы находим весьма скудные сведения. «Times», «Chronicle» и «Post» фактически прикованы к коалиционному правительству, a «Daily News» едва ли может считаться органом манчестерской школы. Кроме того, эта газета занимает весьма колеблющуюся позицию и, по-видимому, основательно введена в соблазн предложениями фритредерского характера. Но если мы заглянем в «Herald», торийско-консервативный орган, мы обнаружим, что он уже высказал определенное мнение, и притом с поистине необычной откровенностью:
«Весь бюджет г-на Гладстона», — пишет газета, — «не что иное, как недостойная смесь подкупов и барышничества».
Поэтому тори безусловно выступят против проекта Гладстона, а Дизраэли не преминет потребовать восстановления своих прав на украденные у него лавры в области расширения сферы действия налога на наследуемое имущество и подоходного налога, сокращения пошлины на чай, а также признания других своих заслуг, столь бесстыдно присвоенных Гладстоном. Если земельной аристократии и приходится мириться с очередной потерей своих привилегий, то она, во всяком случае, хочет сохранить за собой заслугу добровольного отказа от них. Но так как она не может сделать своим опорным пунктом вопрос о налоге на наследуемое имущество, то Дизраэли заставит ее сплотиться вокруг принципа, требующего проведения различия между постоянными и непостоянными доходами. На этой платформе он сможет привлечь в качестве своего союзника в борьбе значительную часть ирландской бригады. Само собой очевидно, что ирландцы никогда не смогут признать и не признают долгового обязательства, навязанного их стране англичанами исключительно в результате предварительного разорения ее населения. Не говоря уже об этом, с чисто практической точки зрения освобождение от уплаты процентов с воображаемого капитала в 3000000 ф. ст. должно показаться им весьма неравноценной уступкой за введение подоходного налога и акциза на спирт. Что же касается манчестерской школы, торжественно обещавшей своим избирателям добиться если не отмены, то хотя бы видоизменения подоходного налога, то можно ожидать только, что она будет действовать как делец, то есть считаясь не с политической честью, а лишь с выгодой. А выгоду от гладстоновского бюджета, взятого «в целом», господа из манчестерской школы ни в коем случае не считают ничтожной вещью.
Наконец, что касается нашего собственного мнения по данному вопросу, то мы ничего так страстно не желаем, как поражения министерства, реакционные и фальшивые уловки которого во внутренней политике заслуживают такого же презрения, как его трусливая и угодливая внешняя политика. И мы считаем, что имеем полное право действовать в этом духе, так как такое событие будет безусловно отвечать интересам народа. Ясно одно: до тех пор, пока аристократическая коалиция делает то, чего от нее требует класс промышленников и торговцев, до тех пор последние сами не сделают какого-либо политического усилия и не позволят рабочему классу развернуть свое собственное политическое движение. Но если партия землевладельцев еще раз возьмет верх, буржуазия не сможет освободиться от нее, не преобразуя прогнивший олигархический парламент. А тогда уже не в ее власти будет ограничиться агитацией за частичные реформы, тогда она вынуждена будет дать полный простор и требованиям народных масс. Конечно, народ никогда не может присоединиться к буржуазии или апеллировать к ней, не отказываясь от своих принципов и интересов, но буржуазии уже не в первый раз приходится опираться на плечи народа. А это привело бы к весьма решительной революции в нынешней финансовой системе. Уже и сейчас ясно, что даже буржуазное общество неизбежно стремится к замене традиционной фискальной olla podrida {мешанины. Ред.} единым прямым подоходным налогом. Принцип прямого обложения давно уже принят манчестерской школой; он признан Дизраэли и подтвержден даже олигархической коалицией. Когда же механизм для взимания прямого подоходного налога будет создан и как следует налажен, народу, взявшему политическую власть в свои руки, будет достаточно привести его в движение, чтобы создать
ДЕЛО О РАКЕТАХ. — ШВЕЙЦАРСКОЕ ВОССТАНИЕ[84]
Лондон, пятница, 29 апреля 1853 г.
Пресловутый полицейдиректор Штибер приехал сюда несколько дней тому назад из Берлина в сопровождении полицейского лейтенанта Гольдхейма и советника уголовной юстиции Нёрнера со специальной миссией установить связь между «пороховым заговором» в Ротерхайте и заговором «калабрийских шляп» в Берлине {См. настоящий том, стр. 27–30. Ред.}. Я знаю из частной информации, что названные лица собрались в Кенсингтоне, в доме Флёри и что бывший торговый служащий Гирш также присутствовал на этой встрече. На следующий день этот Гирш имел тайное свидание с русским консулом г-ном Кремером. Если ваши читатели помнят мою статью о кёльнском процессе[85], они сразу заметят, что за работу принялись те же самые люди, которые состряпали кёльнское дело.
В субботу, 23-го сего месяца, начался судебный процесс: перед полицейским судьей на Боу-стрит, г-ном Генри, предстал г-н Хейл, владелец фабрики ракет в Ротерхайте, на которую правительством был наложен арест. В этот день судебные прения вращались лишь вокруг вопроса о том, являлись конфискованные взрывчатые материалы порохом или нет. Г-н Генри, откладывавший свое решение до вчерашнего дня, сейчас объявил, вопреки мнению известного химика, г-на Юра, что эти материалы являются именно порохом. В соответствии с этим он оштрафовал г-на Хейла на 2 шилл. с каждого фунта пороха, обнаруженного у него сверх разрешенной законом нормы, причем этот излишек равнялся 57 фунтам. Затем У. Хейл, его сын Р. Хейл и Дж. Бойлин были подвергнуты судебному допросу по обвинению в том, что в период с 13 сентября 1852 по 13 апреля 1853 г. они в разное время изготовили или приняли заказы на изготовление нескольких крупных партий ракет. Правительственный поверенный г-н Бодкин заявил, что г-н У. Хейл несколько раз безуспешно обращался к английскому правительству с предложением о продаже своих ракет, что с октября 1852 г. у него было занято большое количество рабочих, из которых часть являлась эмигрантами, что весь процесс производства хранился в величайшей тайне и что отчеты таможенного ведомства о перевозках опровергают утверждение г-на Хейла, будто он вывозил свои ракеты через таможню. В заключение г-н Бодкин заявил:
«Стоимость ракет, найденных у г-на Хейла, оценена в одну— две тысячи фунтов стерлингов. Откуда взял он эти деньги? Ведь совсем недавно г-н Хейл был банкротом и освободился от банкротства, выплатив лишь 3 шилл. за каждый фунт долга».
Сержант сыскной полиции Дж. Сандерс сообщил, что им было захвачено «1543 заряженных ракеты, 3629 ракетных головок, 2482 ракетных остова, 1955 незаряженных ракет, 22 железных ядра, 2 инструмента для взрыва ракет». Вызванный вслед за тем в качестве свидетеля г-н Уцнер сообщил, что он в течение 15 лет служил офицером прусской артиллерии и во время венгерской войны был штабным майором. У. гг. Хейлов он работал по производству ракет в Ротерхайте. До поступления на фабрику он сидел пять — шесть месяцев в Мейдстонской тюрьме за кражу, совершенную им, как он заявил, вследствие крайней нужды. Важнейшая часть его показания состояла буквально в следующем:
«С Хейлами меня познакомил г-н Кошут. Я впервые виделся с г-ном Кошутом по этому делу прошлым летом после его возвращения из Америки; приблизительно в середине сентября я видел г-на Хейла-старшего в обществе г-на Кошута в доме последнего; тут же присутствовал один венгр, его адъютант. Г-н Кошут сказал обо мне г-ну Хейлу: «Этот человек служил в венгерской армии, он — бывший прусский артиллерийский офицер, и я могу рекомендовать его Вам в качестве работника для участия в изготовлении наших ракет или ваших ракет», — не помню точно, какое именно слово он употребил. Г-н Кошут сказал мне, что я буду получать 18 шилл. в неделю, и советовал мне держать все это дело в полной тайне; г-н Хейл, сказал он, разъяснит мне, в чем будут заключаться мои обязанности. Г-н Кошут говорил то по-венгерски, то по-английски; г-н Хейл, по-видимому, не знает немецкого языка. Слова «в тайне» были сказаны мне по-немецки. Вскоре после этого Р. Хейл направил меня в Пимлико для свидания с г-ном Кошутом, с которым я и встретился на Пикеринг-плейс; там же находились У. Хейл и еще один венгр. Нам предстояло испытать аппарат для метания ракет; когда все мы собрались, аппарат был установлен, и мы проделали опыт с ракетами. Разговор шел отчасти на английском языке и касался главным образом качества ракет и т. д. Мы пробыли там около полутора часов, и когда все было кончено, г-н Кошут и г-н Хейл попросили нас выйти осторожно из дому, по одному; г-н Хейл присоединился к нам на углу улицы. Г-н Кошут несколько раз повторил нам при этом свидании, чтобы мы держали в тайне его отношение к ракетам».
Затем был допрошен г-н В. Герлах, тоже немец, который дал свое показание через переводчика. Он работал на фабрике г-на Хейла,
