«Times» старалась доказать, что Англия в деле обеспечения продовольствием зависит от России и потому должна молчаливо склониться перед географическими воззрениями царя. Сколь приятным комплиментом для превозносимой «Times» торговой системы и сколь привлекательным аргументом звучит утверждение, что ради смягчения зависимости Англии от России Черное море должно стать русским озером, а Дунай — русской рекой! Когда газета «Times» была выбита с этой легко уязвимой позиции, она обратилась к широко распространенному утверждению, что Турецкая империя безнадежно разваливается, а это, по мнению «Times», является решающим аргументом в пользу того, что Россия в настоящее время должна стать душеприказчиком и наследником этой империи. Потом газета «Times» решила, что нужно подчинить жителей Турции «чистому правлению» и цивилизующему влиянию России и Австрии, припомнив древнее изречение, что мудрость приходит с Востока, и позабыв недавно высказанное ею же самой утверждение, что «режим, который Австрия поддерживает в своих собственных провинциях и королевствах, является режимом произвола и администрирования, режимом тирании, не регулируемым никакими законами». В заключение, и это является уж верхом бесстыдства, «Times» поздравляет себя по поводу своих «блестящих» передовиц по восточному вопросу!
Вся лондонская пресса, утренние и вечерние газеты, ежедневные и еженедельные органы, восстали, как один, против этой «ведущей газеты». Газета «Morning Post»[28] насмехается над своими коллегами из «Times», упрекая их в намеренном распространении ложных и нелепых известий. Газета «Morning Herald» называет «Times» «нашим еврейско-австро-русским современником», а газета «Daily News»[29] более кратко характеризует ее как «орган Бруннова». Близнец «Times» — газета «Morning Chronicle»[30] — наносит ей такой удар:
«Журналисты, которые предлагают выдать Турецкую империю России во имя коммерческого благополучия дюжины греческих фирм, могут по праву притязать на монополию в отношении блестящего остроумия!»
Газета «Morning Advertiser»[31] говорит:
«Газета «Times» права, когда уверяет, что она одинока в своей защите русских интересов… Она, правда, печатается на английском языке. Но это — единственное, что есть в ней английского. Там, где вопрос касается России, она насквозь русская».
Без сомнения, русский медведь не уберет своих лап, пока он убежден, что «entente cordiale» {«сердечное согласие». Ред.} между Англией и Францией[32] носит преходящий характер. В этом отношении интересно следующее поразительное стечение обстоятельств. В тот самый день, когда газета «Times» пыталась убедить лордов Абердина и Кларендона в том, что турецкие дела, это — всего лишь мелочная ссора между Францией и Россией, «roi des droles» {«король шутов». Ред.}, как Гизо обычно называл г-на Гранье де Кассаньяка, сделал в «Constitutionnel»[33] открытие, что вся эта история сводится лишь к ссоре между лордом Пальмерстоном и царем. Поистине, читая эти газеты, понимаешь греческих ораторов с македонскими «быками» на языках во времена, когда Демосфен выступал со своими пламенными филиппиками.
Что касается британской аристократии, представленной коалиционным министерством, то она, если бы это потребовалось, пожертвовала бы национальными английскими интересами в угоду своим особым классовым интересам и допустила бы укрепление молодого деспотизма на Востоке в надежде найти поддержку для своей хилой олигархии на Западе. Что касается Луи-Наполеона, то он колеблется. Все его симпатии принадлежат самодержцу, систему правления которого он ввел во Франции, а все его антипатии направлены против Англии, парламентскую систему которой он во Франции уничтожил. Кроме того, если он позволит царю грабить на Востоке, последний, быть может, позволит ему грабить на Западе. С другой стороны, он не совсем уверен в чувствах, которые Священный союз питает к «хану-выскочке». Поэтому он ведет двусмысленную политику, стремясь одурачить великие державы Европы так же, как он в свое время одурачил парламентские партии французского Национального собрания. Демонстративно братаясь с английским послом в Турции, лордом Стратфордом де Редклиффом, он одновременно обхаживает русскую княгиню фон Ливен, давая ей самые льстивые обещания, и посылает ко двору султана г-на Делакура, горячего сторонника австро-французского союза в противовес англо-французскому. Он отдает приказ тулонскому флоту направиться в греческие воды, а на следующий день объявляет в «Moniteur», что это произошло без какого-либо предварительного согласования с Англией. Приказывая одному из своих органов, «Pays»[34], трактовать восточный вопрос как в высшей степени важный для Франции, он одновременно разрешает другому своему органу, «Constitutionnel», утверждать, что в восточном вопросе на карту поставлены русские, австрийские и английские интересы, а интересы Франции затронуты в нем лишь косвенным образом, и потому-де она занимает совершенно независимую позицию. Кто ему предложит больше, Россия или Англия, — вот как стоит для него вопрос.
Ф. ЭНГЕЛЬС
Лишь с недавних пор западноевропейская и американская публика получила возможность составить более или менее правильное суждение о турецких делах. Турция была до греческого восстания[35] во всех отношениях terra incognita {неизвестная земля. Ред.}, и распространенные о ней среди публики банальные представления покоились больше на сказках из «Тысячи и одной ночи», чем на исторических фактах. Правда, официальные дипломатические представители, побывавшие в Турции, хвастались, что они обладают более точными знаниями; но и эти знания были ничтожными, так как никто из этих официальных лиц не потрудился изучить турецкий, южнославянский или новогреческий языки и все они без исключения полагались на тенденциозные сообщения переводчиков-греков и франкских{1} купцов. К тому же эти праздные дипломаты постоянно тратили свое время на всевозможные интриги. Похвальное исключение составляет среди них только Йозеф фон Гаммер, немецкий историк Турции. Эти господа нисколько не интересовались народом, учреждениями и общественным строем страны; они занимались только двором и, в особенности, греческими фанариотами[36], хитрыми посредниками между двумя сторонами, из которых каждая была одинаково не осведомлена относительно действительного состояния сил и ресурсов другой. Все действия западной дипломатии по отношению к Турции долгое время покоились и, как это ни странно, даже в настоящее время в значительной мере покоятся на традиционных представлениях и суждениях, основанных на столь жалкой информации.
Но в то время как Англия, Франция и в течение длительного времени даже Австрия бродили в потемках, пытаясь определить свою восточную политику, их всех перехитрила другая держава. В России, — которая сама является страной с полуазиатскими общественными условиями, обычаями, традициями и учреждениями, — нашлось достаточно людей, способных понять истинное положение и характер Турции. В России та же религия, которую исповедуют девять десятых населения Европейской Турции; русский язык почти не отличается от языка семи миллионов турецких подданных; а хорошо известная легкость, с какой русские обучаются говорить на иностранных языках, даже не вполне владея ими, дала возможность агентам России, щедро оплачиваемым за свою службу, без особого труда полностью освоиться с турецкими делами. И русское правительство с давних пор использовало свое чрезвычайно благоприятное положение в Юго-Восточной Европе. Сотни русских агентов разъезжали по Турции, внушая христианам греко-православного вероисповедания, что православный император является главой, естественным покровителем и избавителем угнетенной восточной церкви, призванным в конце концов освободить ее; южным славянам они особенно внушали мысль о нем как о всемогущем царе, который рано или поздно объединит? под одним скипетром все ветви великой славянской расы и сделает ее господствующей расой Европы. Духовенство греческой церкви уже давно составило обширный заговор для распространения этих идей. Русское золото и русское влияние в большей или меньшей степени непосредственно содействовало вспышке сербского восстания 1804 г.[37] и восстанию греков в 1821 году. Где бы ни поднимали турецкие паши знамя мятежа против центральной власти, в русских интригах и в русских деньгах никогда не было недостатка. И когда таким образом вопрос о внутреннем положении Турции окончательно ставил в тупик западных дипломатов, знавших о действительном положении дел не больше, чем о людях на луне, объявлялась война, русские армии двигались на Балканы, и от расчленяемой Оттоманской империи отрывался один кусок за другим.
Правда, за последние тридцать лет было много сделано для осведомления широкой публики о положении Турции. Немецкие филологи и критики познакомили нас с ее историей и литературой; английские резиденты и английские торговцы собрали много данных об общественном строе империи. Но дипломатические мудрецы, по-видимому, высокомерно относятся ко всему этому и с предельным упрямством цепляются за традиции, порожденные знакомством с восточными сказками и усиленные не менее удивительными россказнями клики греческих торгашей, наиболее продажной из всех, когда-либо существовавших.
Каков же естественный результат? Он заключается в том, что вследствие невежества, тупости, постоянных колебаний и трусости западноевропейских правительств Россия неуклонно и последовательно достигала своих целей во всех существенных вопросах. Начиная с бит-вы при Наварине[38] и кончая теперешним восточным кризисом, выступления западных держав либо расстраивались из-за взаимных распрей, которые возникали большей частью на почве их общего незнания восточных дел и на почве мелочной зависти, совершенно, должно быть, непонятной для восточных людей, либо же каждое их выступление прямо служило непосредственно интересам России. И не только греки, — живущие как в Греции, так и в Турции, — а также славяне видят в России свою естественную покровительницу; больше того, даже само константинопольское правительство, которое все больше теряет надежду на то, что послы западных держав, кичащиеся своей полной неспособностью составить самостоятельное суждение о турецких делах, поймут, наконец, его неотложные нужды и его действительное положение, — само это турецкое правительство каждый раз вынуждено обращаться к милости России и искать покровительства у той державы, которая открыто заявляет о своем твердом намерении прогнать всех турок за Босфор и водрузить крест святого Андрея на минаретах Айя-Софии.
Вопреки дипломатической традиции эти постоянные и успешные посягательства России вызвали, наконец, в кабинетах западноевропейских держав глухое и смутное предчувствие приближающейся опасности. Предчувствие это и привело к выдвижению, в качестве великого дипломатического патентованного средства, принципа, согласно которому поддержание status quo в Турции является непременным условием для мира во всем мире. Прикрывающие высокопарными фразами свою бездарность, некоторые современные государственные мужи ни в чем не могли столь ясно обнаружить присущее им невежество и беспомощность, как в этой аксиоме, которая, оставаясь все время мертвой буквой, за последние двадцать лет стала священной традицией, столь же почтенной и неоспоримой, как Magna Charta короля Иоанна[39]. Поддержание status quo! О, конечно! Только для того, чтобы поддержать status quo, Россия вызвала восстание в Сербии, сделала Грецию независимой, присвоила себе протекторат над Молдавией и Валахией и удержала за собой часть Армении. Англия и Франция и пальцем не пошевелили, когда все это совершалось. Только один раз они подали признаки жизни: это было в 1849 г., когда им пришлось защищать не Турцию, а венгерских эмигрантов[40]. По мнению европейской дипломатии и даже европейской прессы весь восточный вопрос сводится к следующей
