друга злом в той или иной степени, никто из них не пытался уничтожить противника.
Так и учение Филона о толерантности не означало, что он симпатизировал языческим богам, верил в них или ему даже нравились язычники. По крайней мере одного из них, Калигулу, он ненавидел, и если уж на то пошло, был не самого высокого мнения о египтянах. (В отрывке, который, несмотря на двусмысленность, относится к египтянам в широком смысле слова, Филон называет их «рассадником зла, чьи души породили яд и злобу местных крокодилов и аспидов».[600]) Тем не менее Филон понимал, как глупо начинать обмен «ядерными ударами», отсюда и его учение о толерантности.
УЧЕНИЕ ФИЛОНА О ТОЛЕРАНТНОСТИ НЕ ОЗНАЧАЛО, ЧТО ОН СИМПАТИЗИРОВАЛ ЯЗЫЧЕСКИМ БОГАМ, ВЕРИЛ В НИХ ИЛИ ЕМУ ДАЖЕ НРАВИЛИСЬ ЯЗЫЧНИКИ
Если бы произошло кардинальное перераспределение сил, если бы восстание евреев против какого-нибудь из антисемитски настроенных римских императоров вдруг оказалось оправданным, Филон умерил бы разглагольствования о толерантности и мире. Завуалированно ссылаясь на римское правление, он писал: «Теперь, когда представился случай, неплохо было бы выступить против наших врагов и подавить их, но ввиду отсутствия такой возможности безопаснее затаиться, так как тому, кто хочет получить от них хоть какую-либо выгоду, предпочтительнее расположить их к себе»[601].
Здесь пример Филона иллюстрирует важный момент. «Закон о религиозной терпимости», изложенный в главе 6, несовершенен. Он говорит, что люди более терпимо относятся к чужеземным богам, когда видят, что сами играют с чужеземцами в игру с ненулевой суммой — замечают, что их выигрыш положительно коррелирует с выигрышем чужеземцев. Строго говоря, основания для толерантного отношения к чужим богам не всегда зависят от логики игры с ненулевой суммой. Предположим, что еврейское восстание легко подавили бы римские власти и что подавление евреев принесло бы римлянам какие-то преимущества, тогда результатом был бы в буквальном смысле слова выигрыш одних и проигрыш других. В этом случае для Филона опять-таки имело бы смысл остерегаться заваривать кашу, так как проигравшим в результате оказался бы он. Следовательно, согласно исправленному варианту закона о религиозной терпимости, она более вероятна в том случае, когда проигрышем представляется отсутствие этой терпимости, независимо от того, нулевая или ненулевая сумма характерна для общей динамики; но когда динамика воспринимается как имеющая ненулевую сумму, когда обе стороны видят себя проигравшими, тогда взаимная толерантность имеет смысл.
Итак, вернемся с изначальному вопросу: почему Филон выступал в защиту толерантности, если двумя столетиями ранее евреи в Израиле уничтожили языческих идолов? Возможно, просто потому, что за два века до того евреи в Израиле считали, что это сойдет им с рук. И они оказались правы, они успешно восстали против своих имперских правителей. Насколько нам известно, Филон, очутившийся в подобном положении, поступил бы точно так же.
Этот вывод способен произвести гнетущее впечатление: может показаться, что в результате из «нравственного просвещения» исчезает «нравственность», а «толерантность» превращается в тактический маневр.
Но поддаваться этому впечатлению не обязательно. Во-первых, тактическая мудрость и нравственное просвещение не всегда оказываются взаимоисключающими. То, что начинается как тактический ход и неохотное сосуществование, по разным причинам может развиться в истинное, более философское понимание толерантности, даже в понимание красоты разнообразных убеждений. Прагматичная, корыстная причина сосуществования может быть (хоть и не всегда) первым шагом к некорыстному отношению к тем людям, с которыми приходится сосуществовать. А когда первые шаги по этому пути сделаны, ограничиваться ими незачем. Известно, что люди научились — причем сформулировали философскую основу — искренне и сердечно относиться к человечеству в целом[602].
ПРАГМАТИЧНАЯ, КОРЫСТНАЯ ПРИЧИНА СОСУЩЕСТВОВАНИЯ МОЖЕТ БЫТЬ ПЕРВЫМ ШАГОМ К НЕКОРЫСТНОМУ ОТНОШЕНИЮ К ТЕМ ЛЮДЯМ, С КОТОРЫМИ ПРИХОДИТСЯ СОСУЩЕСТВОВАТЬ
Логика ненулевой суммы, которая делает толерантность тактически оправданной, порой способна привести к толерантности, более глубокой в нравственном отношении, довольно распространенной в жизни. История человечества изобилует примерами корыстных причин для менее своекорыстного отношения, и эта логика неоднократно всплывает в Еврейской Библии. Один из способов заметить ее — поискать случаи, когда израильтяне подтверждали законную силу чужеземного бога. В Книге Судей Израиль потерпел военное поражение от рук аммонитян и предпочел бы просто избежать дальнейшего конфликта. Военачальник израильтян, Иеффай, спрашивает царя аммонитян: «Не владеешь ли ты тем, что дал тебе Хамос, бог твой? И мы владеем всем тем, что дал нам в наследие Господь, Бог наш»[603]. Когда в твоих интересах наладить мирное сосуществование, чужеземные боги достойны уважения.
По крайней мере, они достойны уважения на словах. Говоря о земле, которую «дал тебе Хамос, бог твой», Иеффай тактично воздерживается от утверждений, фигурирующих повсюду в Библии, согласно которым землю аммонитянам дал не Хамос, а Яхве. Примечательно, что эти слова, как и сам прилив межрелигиозной толерантности у Иеффая, выражены посредством оправдания политики мирного сосуществования. Яхве не советовал израильтянам враждовать с аммонитянами: «Не вступай с ними во вражду, и не начинай с ними войны; ибо Я не дам тебе ничего от земли сынов Аммоновых во владение, потому что Я отдал ее во владение сынам Лотовым». А Лот был родственником, так как приходился племянником Аврааму[604].
Таким образом, единственный образец теоретической логики игры, в данном случае логики сосуществования Израиля и Аммона, — может иметь разные теологические проявления в зависимости от риторического контекста. Если слушатели — аммонитяне, главная задача — выразить почтение богу аммонитян. Если слушатели — израильтяне, важно проявить внимание к словам Яхве и сделать еще шаг к нравственному универсализму; как сказано израильтянам, аммонитяне в некотором смысле тоже народ Яхве. Так или иначе, в какую сторону ни был бы сделан шаг — к межрелигиозной терпимости или к универсализму — это в некотором роде нравственный прогресс.
Оправданное распространение опеки Яхве на аммонитян показывает, почему, как говорилось в предыдущей главе, нравственный характер единственного истинного Бога в момент его рождения не имеет большого значения в долгосрочной перспективе. Несмотря на то что одной из движущих сил, стоящих за возникновением монотеизма, по-видимому, была враждебность, появившемуся Богу незачем оставаться враждебным по отношению к соседям Израиля. Даже если «универсализм», так часто приписываемый Богу пленения, — отчасти эвфемизм отсроченной расплаты, тогда этот Бог был способен обретать зрелость, стремиться к нравственному универсализму и всеобщему милосердию. Да, в предположительно относящихся к пленению текстах Иезекииля Бог клянется, что сыны Аммона не будут более «упоминаться среди народов»[605]. Однако Бог гораздо теплее относился к Аммону в прошлом и мог вновь испытывать те же чувства в будущем[606].
Более того, даже в случае отступлений каждый скачок нравственного роста, который демонстрирует Бог, будучи запечатленным в писании, может быть повторен позднее и даже усилен при благоприятных обстоятельствах. Еврейская Библия неоднократно требует благопристойного отношения к чужеземцам, поселившимся в Израиле, и в одном случае даже призывает «любить его [пришельца], как себя, ибо и вы были пришельцами в земле Египетской»[607]. Филон, живя в многонациональной среде и желая и пропагандировать еврейскую толерантность, и оказать радушный прием новообращенным в иудаизм, сделал этот стих основой краткой, но восторженной речи: Бог хочет, чтобы «весь народ любил пришельцев, и не только как друзей и родных, но как самого себя, телом и душой: в телесных делах — действуя так, чтобы исходить из общих интересов, в душевных — делить радости и горести, чтобы они казались неотъемлемыми частями единого живого существа, в котором они связаны и соединены их братством»[608].
Руфь и Иона
Яхве в Священном Писании неоднократно демонстрирует скачки нравственного роста. Книга Руфи, занимающая место ближе к концу Еврейской Библии, содержит примечательное откровение: оказывается, царю Давиду недоставало этнической чистоты[609]. Его прабабка Руфь была не просто чужестранкой, а чужестранкой, родина которой, Моав, веками досаждала Израилю. Одно из толкований многонационального прошлого Давида — что любовь Бога не знает этнических границ и доступна всем, кто ему поклоняется, — подчеркнуто подробностями истории Руфи. «Руфь Моавитянку», как ее называли, приняли в Израиле после того, как она заявила о своей преданности Яхве и доказала свою полезность упорным трудом и добротой. Один израильтянин, встретившись с ней и узнав ее историю, провозглашает: «Да воздаст Господь за это дело твое, и да будет тебе полная награда от Господа, Бога Израилева, к Которому ты пришла, чтоб успокоиться под Его крылами!»[610] И чтобы способствовать этому процессу, он женится на Руфи.
Как объяснить всеохватный характер Книги Руфь? Теологии различны. Некоторые исследователи полагают, что эта книга была написана после пленения и что основной фон происходящих в ней событий — межэтнический брак[611]. Вернувшись из Вавилона в Израиль, пленники увидели немало брачных союзов евреев и неевреев, вспыхнули споры о том, приемлемо ли это. В учении иудаизма в конце концов возобладали силы, противостоящие межэтническим бракам, но Книга Руфь, по утверждению специалистов, — литературное наследие сил, выступающих в поддержку подобных браков. Если сам Давид произошел от межэтнического брака, значит, согласно автору книги Руфь, такой брак не может быть греховным!
Другие исследователи приписывают книге Руфь более раннее происхождение, возможно, даже относящееся ко временам Давида и Соломона. Согласно Библии, в то время в Израиле немало чужеземных работников осуществляло замыслы царей или служило наемниками в армии. Может быть, продолжают сторонники этого довода, основной мотив книги, межэтническая толерантность, был призван научить ценить экономическую выгоду связей с чужеземцами[612].
Отметим общее у этих двух теорий: логику ненулевой суммы. Когда чужеземцы соглашаются работать на израильскую элиту, и элита, и чужеземцы в равной степени видят выгоду этих взаимоотношений. Когда чужеземцы и израильтяне вступают в брак, жених и невеста в равной мере планируют извлечь выгоду из этих отношений. При обоих сценариях истории, в которых подчеркивается межэтническая дружба — как в Книге Руфь, — могут способствовать игре с ненулевой суммой, о которой идет речь. В обоих случаях израильтяне, выигрывающие в такой игре, могли поощрять распространение подобных историй.
Суть не в том, что одна из этих двух теорий обязательно должна быть правильной, а в том, что они имеют смысл и что теориям, имеющим смысл, будет свойственно сходство с ними. Когда требуется объяснить пропаганду мотивов межэтнической дружбы и толерантности, полезно найти тех, кому выгодна эта пропаганда, и скорее всего, эти люди в том или ином смысле ведут игры с ненулевой суммой и пересечением этнических границ.
Независимо от времени появления истории Руфи, в том числе впервые — в письменном виде, решение включить ее в Еврейскую Библию возникло после пленения, после отчетливого отображения монотеистических стремлений во Второисайе, после того, как Яхве обвинил моавитян в Книге пророка Софонии («остаток народа Моего возьмет их в добычу») и Книге пророка Иезекииля («от всех пограничных городов… открою бок Моава»)[613]. Принятие «Руфи Моавитянки» в еврейский канон
