имен разного рода мифологических, легендарных персонажей, а иногда конкретных деятелей древнего мира, но нет или почти нет имен тех, кто возглавлял пророческое движение в Аравии, в частности в Хиджазе, в Мекке и Медине (Йасрибе) периода возникновения ислама. Имя Мухаммеда упомянуто всего четыре раза и пятый раз в форме «Ахмед», и все эти упоминания содержатся в разных сурах, в контексте, который, как правило, создает впечатление, что речь идет не о современнике записи, а персонаже уже сложившейся легенды. Неудивительно, что в Коране не оказалось имен первых четырех халифов, хотя это вскоре вызвало недовольство, например, сторонников Али ибн Абу Талиба, затем ставшего четвертым халифом. Естественно, что составлявшие Коран вскоре нажили немало противников. В числе их, вероятно, были и те, кто давал им записи с именами своих соратников, быть может, и со своим именем, а затем в тексте Корана, ставшем каноническим, этих имен, в том числе своего, не обнаружили.
Все это происходило в условиях классового общества, в первые десятилетия Халифата в Медине, при весьма напряженной внутренней и внешней обстановке. Именно в этой обстановке Халифат нуждался не только в книге, которая бы освящала и утверждала его идеологию — ислам как высшую истину — аль-хакк (2:85; 11:20; 22:53 и др.), но одновременно служила бы основой правовых установлений, провозгласив себя верным ориентиром, по которому следует «судить среди людей» (К., 4:106), быть «арабским судебником» (13:37). И Халифат такую книгу получил при непосредственном участии и под наблюдением первых халифов.
В материалах, аккумулированных в аятах и сурах Корана, воспроизведен большой и весьма неоднородный материал за длительное время. Здесь имеются как свидетельства первого пробуждения сторонников монотеизма в условиях еще не сломленного политеизма, так и отражение торжества над ним, даже начала открытой войны со всеми иными культами, в том числе монотеистическими.
Нельзя не признать, что сам факт составления в возникшем в VII веке в Халифате этой большой и сложной по содержанию книги, да еще частью ритмизованной и даже рифмованной, был в целом позитивным, свидетельствовал о происходивших в жизни арабов значительных переменах. К тому же это было первое обширное по объему и охвату освещаемого в нем разнообразного материала произведение, написанное на арабском языке и всячески этот язык прославляющее, пропагандирующее. И даже в этом проявился новый пропагандистский характер ислама по сравнению со старыми политеистическими культами арабов. Он сохранился и углублялся позднее и в преданиях ислама, опиравшихся на Коран. Например, согласно хадису, возводимому к Ибн Аббасу (ум. в 687 или 689 г.), пророк однажды сказал: «Любите арабов по трем [причинам]: Я араб, и Коран арабский, и язык живущих в раю тоже арабский»[133 — Kahle P. The Qur’an and the Arabiy. — Ignace Goidziher Memorial Volume. Part 1. Budapest, 1948, p. 174.].
В этом старом хадисе, как и в самом Коране, действительность уравнивалась с фантастикой, происходящее на земле — с представлением о кораническом рае, но при этом не забывалось о пропаганде ислама. Конечно, первоначально Коран был обращен к арабам, по-видимому, Медины, отношения между родами и племенами которой часто нарушались кровавыми усобицами. Коран звал этих арабов к примирению, видя средством этого новое вероучение: «Держитесь за вервь Аллаха все, и не разделяйтесь, и помните милость Аллаха вам, когда вы были врагами, а он сблизил ваши сердца, и вы стали по его милости братьями!» (К., 3:98).
Конечно, в период установления классового общества такая проповедь затушевывала сословные и классовые противоречия, способствовала их приглушению. Но она призывала к межродовому и межплеменному объединению арабов и в этом смысле была позитивной. Однако с распространением ислама и власти Халифата в завоеванных им странах, народы которых не только говорили на различных языках, но и создали на них в течение веков немало выдающихся произведений науки и культуры, такое возвеличение одного народа, языка, веры да еще завоевателей, как мы уже отмечали, являлось односторонним и не служило прогрессу. К тому же, как мы убедимся позже, это не ограничивалось сферой языка, идеологии, этноса, вероучения.
В силу этого, несмотря на значительное распространение арабского языка, разговорного и особенно литературного, противопоставление его всем другим языкам долго не удержалось. Происходили существенные изменения в политическом значении арабских халифов. Например, в Багдаде халифы-аббасиды с 945 года, когда власть оказалась в руках иранцев-бундов, и в 1055 году, когда их сменили тюрки-сельджукиды (до распада государства Сельджукидов в 1118 г.), были лишены светской власти. Поэтому и в таких произведениях, как известное нам «Сиасет-намэ», написанное в XI веке на персидском языке и приписываемое везиру двух сельджукских султанов Низам аль-мульку, о языках стали писать более осторожно. Вот, например, изречение видного мусульманского традиционалиста Хасана Басри (ум. в 728 г.): «Не тот мудрый, кто больше знает по-арабски и владеет большим числом изящных выражений и слов арабского языка; мудрец тот, кто сведущ в каждом знании». Автор «Сиасет-намэ» счел уместным и сам добавить к этому изречению: «Для сего годится всякий язык, который знаком. Если кто-либо будет знать все предписания шариата и толкование к Корану на языке тюркском, персидском или румийском (греческом или сирийском. Л.К.), а арабского не знает, все равно он является человеком возвышенного знания. Конечно, лучше, если он знает арабский. Всевышний ниспослал Коран на арабском, и Мухаммед Мустафа (то есть пророк, избранник Аллаха. — Л.К.)… был арабоязычен»[134 — Сиасет-намэ, с. 62.].
Так жизнь брала свое, воздействуя на сферу идеологии, литературного языка, права, культа, вероучения. Даже такое предписание, как пятикратность исполнения мусульманами ежедневной молитвы (салат, намаз), которого нет в Коране, введено в ислам под воздействием культов, распространенных в Иране. Далее мы увидим, что влияние существовавших в древнем Иране представлений сказалось и на картинах загробной жизни в Коране.
И все же наибольшее воздействие на ислам оказали древнеарабские культы. Влияли на ислам и распространенные в Аравии чужеземные религии, в том числе и зороастризм. Однако ни один из этих источников не определил того нового, что проявилось в исламе, и прежде всего его пропагандистского характера. В этом смысле исламу ближе всего было христианство, последователи некоторых направлений и сект которого еще задолго до возникновения ислама, как мы уже знаем, жили в Аравии.
Эту новую существеннейшую сторону ислама очень точно определил Ф. Энгельс, подчеркнув непосредственную зависимость происхождения ислама (как и других мировых религий) от изменений, совершавшихся в истории народов, среди которых они возникли и развивались. «Великие исторические повороты, — писал Ф. Энгельс, — сопровождались переменами в религии лишь поскольку речь идет о трех доныне существовавших мировых религиях: буддизме, христианстве, исламе. Старые стихийно возникшие племенные и национальные религии не имели пропагандистского характера и лишались всякой силы сопротивления, как только бывала сломлена независимость данных племен или народов… Только по поводу этих, более или менее искусственно возникших мировых религий, особенно по поводу христианства и ислама, можно, сказать, что общие исторические движения принимают религиозную окраску»[135 — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 294.].
Изменения в общественных отношениях в Аравии, связанное с ними образование нового политического объединения арабских племен, а затем обширного раннефеодального государства — Халифата, начавшего широкие завоевательные войны в странах Азии и Африки и спустя уже 30 лет переместившего свой политический и частью религиозный центр в Дамаск, а позднее в Багдад и другие важные средоточия экономической и культурной жизни, — все это являлось теми «общими историческими движениями», которые «приняли религиозную окраску» и привели к развитию и оформлению идеологии ислама, начальные зерна которой заложены в Коране.
Представлением, в значительной мере связывающим Коран с христианством и частично, через влияние Ветхого завета, с иудаизмом, является упоминавшееся нами учение о посланниках и пророках Аллаха. Сказания о них занимают около четверти Корана, обычно сопровождаясь обещаниями жестокой расправы с теми, кто не будет слушаться «вестников Аллаха». Исходя из имен пророков и посланников и отдельных черт их «жизнеописаний», обычно полагают, что едва ли не большинство сказаний Корана — всего лишь слегка измененные «биографии», заимствованные из более древних, чем ислам, чужеземных религий и их «священных книг». Действительно, в Коране содержатся рассказы о посланниках или пророках Аллаха, имена которых в большей или меньшей мере соответствуют именам библейских пророков, патриархов и иных персонажей. В их числе: Нух (Ной), Ибрахим (Авраам), Лут (Лот), Исхак (Исаак), Исмаил (Измаил), Иакуб (Иаков), Йусуф, Юсуф (Иосиф Прекрасный), Муса (Моисей), Харун (Аарон), Айюб (Иов), Дауд (Давид), Сулейман (Соломон), Илйас (Илия), Иса ибн Марйам (Иисус Христос, Иисус, сын Марии), и без имени: Ибн Марйам — Сын Марии. К ним в значительной мере искусственно притягивают и таких пророков, как Идрис, Зу-ль-Кифль, Худ (Гуд), Салих, Шухайб (Шохайб).
На самом деле едва ли не большинство пророков и посланников Аллаха имеют в Коране и у его мусульманских комментаторов «жизнеописания», во многом отличающиеся от соответствующих «жизнеописаний» в Ветхом или Новом заветах. К тому же разница между этими персонажами заключается далеко не в одних «жизнеописаниях». Примером может служить Иса, Иса ибн Марйам Корана, в котором нередко видят Иисуса Христа.
Мы еще остановимся на этом. Здесь же в отношении Исы — Иисуса достаточно напомнить, что Коран отрицает христианское учение об его «единосущности» с богом, как и вообще представление о «троице» (4:169). По Корану, «богу несвойственно иметь детей» (19:36). И «откуда у него будут дети», раз у него «нет подруги» (6:101; 72:3)[136 — Впрочем, в шиитском направлении ислама, также опирающемся на Коран, получило развитие сказание о непорочности, девственности Марии, Марйам. «Равной Марии» и девственной (аль-батуль) шиитские авторы называют Фатиму, дочь пророка Мухаммеда, жену халифа Али, мать шиитских имамов Хасана и Хусейна.]. Утверждая, что «мессия — сын божий», христиане, по Корану, «уподобляют себя неверным, бывшим прежде». Ибн Марйам, как говорит Аллах в Коране, «он — только раб, которому мы даровали милость и сделали его примером для сынов Исраила» (К., 43:57, 59). Этот же Иса ибн Марйам — пророк и посланник (расуль) Аллаха, предсказавший пришествие вслед за ним последнего посланника Ахмеда, под именем которого, согласно, мусульманским комментаторам, следует понимать Мухаммеда. «И вот сказал Иса, сын Марйам, — читаем в Коране: — «О сыны Исраила! Я — посланник Аллаха к вам, подтверждающий истинность того, что ниспослано до меня в Торе (в Пятикнижии, в Ветхом завете. — Л. К.), и благовествующий о посланнике, который придет после меня, имя которому Ахмад» (Ax-мед; К., 61:6).
Выступая против почитания Иисуса Христа как «сына божия», дословно «сына Аллаха», Коран неосновательно приписывает подобное почитание также иудаизму. Читаем: «Иудеи говорят: Узайр (предположительно Ездра, автор ветхозаветной «Книги Ездры» и кодификатор Пятикнижия. — Л.К.) — сын божий», сын Аллаха (9:30). Но Коран все
