и сейчас весь этот тарарам из-за них?»
— Пройдем к тому лесу на склоне! — показал плетью Хасан из Амузги, и, повинуясь одному его жесту, белый скакун понесся вперед, увлекая за собой и остальных коней с их седоками.
Преодолев вброд речку, всадники стали подниматься вверх по крутому склону, сплошь поросшему невысокими кряжистыми дубками.
Вот он, Талгинский хутор, виден как на ладони. Так оно и есть: вчерашние единоверцы, разделявшие не только идеи пантюркизма, но и хлеб на подносе, сегодня столкнулись в лютой ненависти друг к другу.
Турецкие аскеры, узнав об аресте своего командира, поначалу пришли в замешательство, но, увидев, что люди Исмаила во всеоружии взбираются на коней и выстраиваются на майдане, учуяли что-то уж совсем неладное и насторожились. А когда к ним подъехал Сулейман, они потребовали от него объяснения, за что арестован их командир, турецкий офицер Ибрахим-бей.
— Он нарушил закон гостеприимства и осквернил дом нашего уважаемого Исмаила! — громко, чтобы слышали все, сказал Сулейман. — А вам, аскеры, я советую без лишнего шума сложить оружие, иначе… — и он показал на свои готовые к бою отряды, без лишних слов давая понять, что станется иначе.
Туманное объяснение причины ареста Ибрахим-бея не убедило аскеров в его виновности, а потому сложить оружие они отказались, и тогда… Тогда-то началась эта потасовка, по поводу которой позже острословы шутя говорили: били своих, чтобы чужие боялись. Не успевшие сесть на коней турки рассыпались кто куда и начали стрельбу… Одной из первых же пуль ранило Сулеймана, и он слетел с коня… Увидев, что их командир вышел из строя, Исмаиловы люди в остервенении выхватили из ножен сабли и стали налево-направо рубить фесконосцев…
Эта-то сцена и предстала со склона взорам четырех всадников.
— И эти люди собирались сегодня под одним знаменем выступить против бичераховцев!.. — с иронией заметил Хасан из Амузги.
— Кстати, это их выступление было бы нам на руку, — сказал Умар из Адага. — Бичерахов сейчас и наш враг.
— Отары сойдутся — собаки дерутся, собаки разойдутся — чабаны дерутся! — буркнул Муртуз-Али.
— Что будем делать? — словно сам себе задал вопрос Хасан из Амузги.
— Когда двое дерутся, третий среди них лишний, — проговорил Муртуз-Али. — Там нам делать нечего. Мы нужны своим живые, а не мертвые.
— А если для пользы… — Хасан не торопился с разъяснением.
— Вообще-то не мешало бы прибрать к рукам людей Исмаила. Я тебя понял, Хасан из Амузги! — сказал Мустафа.
— И правильно понял! Турки, хоть их и меньше, сдаваться, похоже, не собираются… Вон они уже даже теснят горцев. Смотрите, горцы дрогнули!.. Да их всех перебьют! Двинемся на помощь?
— У нас важное задание!.. — попробовал удержать его Муртуз-Али. — Мы не имеем права рисковать…
— Но они же бьют горцев. А люди нам очень нужны. Да и совесть потом покоя не даст… За мной, братья, испытаем на турках острие дамасской стали!
Выхватив саблю, Хасан из Амузги понесся к хутору, друзья последовали за ним. Они подскакали со стороны, откуда турки никак не ждали удара. Всего четыре всадника, а им показалось, будто ураган налетел. Турки даже опомниться не успели… Подбодренные неизвестно откуда взявшейся подмогой, горцы мгновенно обошли турок с двух сторон, и окруженный враг сдался. Одни повалились на колени, моля во имя аллаха о пощаде, другие, побросав оружие, подняли руки, третьи, кому удалось выскользнуть из кольца, устремились в лес.
Всех обезоруженных турок согнали на майдан. Здесь уже местный знахарь возился с раной Сулеймана. Ранение оказалось легким, а с коня он слетел больше от страха. Предусмотрительным оказался бывший царский офицер, под бешметом у него была надета кольчуга. Пуля прорвала всего несколько звеньев у правого предплечья и застряла в мякоти. Лекарь с легкостью извлек ее и, приложив листья подорожника к ране, сделал перевязку. Сулейман встал, поправил бешмет, огляделся вокруг. К нему, в окружении горцев, шел Хасан из Амузги со своими друзьями…
— Это они? — спросил Сулейман у своего помощника, настороженно рассматривая непрошеных гостей.
— Да, — ответил помощник. — Исход боя решили они.
— Не они, а я решил! — сурово отрезал Сулейман и, обернувшись к Хасану из Амузги, спросил: — Чему обязан столь торжественным появлением?
— Здорово ты расправился с ними! — сказал Хасан из Амузги, понимая, что такая лесть придется ему по нраву. — Я рад приветствовать смелого человека. Если не ошибаюсь, тебя Сулейманом зовут?
— Да. Здравствуй, Хасан из Амузги.
— Кто тебя надоумил на такое?
— Ненавижу их!..
— А где же Ибрахим-бей? Неужели убит?
— Арестован он.
— А Исмаил?
— У него своя беда. Из-за этого турка дочь повесилась. Надеюсь, вы не ищете с ним встречи? А за содействие спасибо!
— Это наш долг. Думаю, и ты поступил бы точно так же… — многозначительно произнес Хасан.
— Не знаю, — буркнул с холодностью Сулейман. — Не будь такого оборота, я обязан был бы арестовать вас. Но примите мое великодушие и продолжайте свой путь.
— А может, путь-то у нас один? У всех горцев он один. Подумай, Сулейман. Ты человек отважный. Видишь, как народ наш терзают всякого рода иноземцы. Стонет под ними земля… Ты сам хорошо понимаешь, что к чему. Будь с народом, с горцами. Вот с ними…
— У меня есть на то свои соображения…
— Я знаю, что ты порвал с белогвардейцами. Если ты не с ними, то должен быть с нами, иного пути нет.
— Эй, вы!.. — крикнул Сулейман бойцам, которые возились с турками. — Оружие аккуратно сложите вон у того стога и их отведите всех туда, а лошадей в загон. — Он взялся за голову: — Трещит, проклятая, крови, что ли, много потерял? Разделаюсь вот со всеми этими турками и потом…
— Что ты хочешь с ними делать?
— Прикажу расстрелять! Отвести вон к той пропасти и расстрелять.
— О, это не годится, Сулейман.
— А я никого не спрашиваю, годится или не годится. У меня с ними свои счеты…
— Хорошо, я не требую, чтобы ты спрашивал нас. Но сам рассуди, если хочешь сберечь своих людей: сегодня ты расстреляешь турок, а завтра генерал Хакки-паша расстреляет всех этих людей. А Хакки-паша, ты знаешь, уже близко. — Хасана внимательно слушали окружавшие его воины отряда Исмаила. — Сейчас каждый человек на счету. Решающие бои впереди.
— Наши люди готовы умереть!.. — сказал Сулейман. По тому, как воины смотрят на Хасана из Амузги и как его слушают, он понимал, что люди эти уже настроены встать на его сторону. Но Сулейману не хотелось сдаваться так сразу. Внутренне он и сам соглашался с доводами амузгинца, а признаться в этом самолюбие не позволяло.
— За что же они готовы умереть? — Хасан из Амузги повернулся к бойцам: — Вот ты или ты, хотите вы завтра умереть?
— Если придется…
— А за что?
— Я обязан… В долгу…
— Перед кем?
— Исмаилу должен. Ему обязан…
— Да чтоб ваш род передох, как говорит Исмаил! — возмутился Хасан из Амузги. — Самое дорогое у человека жизнь, а вы заложили ее в долг… Добровольно надели на себя хомуты. «Я обязан…», «Если придется…» Хоть один из вас подумал о родном крае, о горах, о кунаках, о жизни вообще. О том, что она может быть прекрасной, доброй вот в этих наших горах…
— Улыбнулась нам советская власть, и нет ее… — сказал один из бойцов. — Вот если бы вернуть… За это можно бы всем миром пойти.
— Так о том же я и толкую! Была советская власть. Да, она улыбнулась нам. Но враги не дали ей расцвести. Вот чтобы вернуть ее, нам надо собраться с силами… Ваш командир Сулейман еще не решил, с кем он. А вот ты или ты, с кем вы?
— А как же Исмаил? Он мне три барана дал…
— Да Исмаил-то один, а вас много, и всех нас в горах много!
Горцы вдруг зашумели. Человек-то ведь дело говорит?!
— Сулейман, у тебя доброе сердце…
— Сулейман, ты наш командир…
— Мы тебе верим…
— Ударьте по рукам с Хасаном из Амузги, и ты увидишь, мы нигде и никогда не дадим тебя в обиду…
Они знали Сулеймана. Он суров, но справедлив. Никогда не давал Исмаилу самодурствовать, удерживал от бесчинств, и за это люди его уважали. Вот и сейчас. Верили, потому и уговаривали.
— Хасан из Амузги, так и быть, я скажу тебе всю правду. Характер у меня дрянной… вот пока вы не появились, задумка у меня одна была: покончить с турками и податься с этими людьми к вам, к комиссарам. Ты пришел, словно бы на зов мой объявился, а во мне вдруг гордыня заговорила, самолюбие… Ну, да ладно… Вот тебе моя рука.
Хасан из Амузги крепко пожал его руку.
— Друзья мои, спасибо. Кто не со всеми, тот пусть и не в могиле, а покойник.
— Только одна у меня просьба, — сказал Сулейман. — Не трогайте старика Исмаила, я сам с ним все улажу. Горе у него…
— Пусть будет по-твоему, Сулейман! — Хасан сел на коня.
— Ура! — прокатилось в рядах.
— Сулейман, с тобой мы оставим Муртуза-Али, брата известного тебе комиссара Али-Баганда. Думаю, ты примешь его…
— Ну уж, если он брат комиссара, пусть и сам будет комиссаром.
— Советчиком тебе будет, поможет разобраться, как дальше поступить с турками.
— Хорошо.
— А нам пора!
— Счастливо!..
Хасан из Амузги ехал довольный тем, что все уладилось, что вот теперь и здесь будут надежные люди на случай будущих боев. Умар из Адага попробовал было высказать недоверие этому бывшему царскому офицеру, но Мустафа не согласился. Офицер не офицер, а деваться ему некуда. Он понял, что его люди не очень-то хотят проливать кровь неведомо за что. Вон как Хасана слушали…
Втроем они скоро преодолели талгинские холмы и уже спускались к долине Каменной Черепахи — так называют одинокую скалу у полустанка Инчхе в степи, — когда навстречу им из-за поворота вдруг показались шестеро всадников.
— Это сыновья Абу-Супьяна, — сказал Мустафа сын Али-Шейха. — Но с ними еще двое, кто бы это мог быть?
— Ослепнуть мне на месте, если один из них не Саид Хелли-Пенжи! — воскликнул Хасан из Амузги. — Но где Муумина? — Тут же радость оттого, что он увидел Саида Хелли-Пенжи, которого так ждал, сменилась волнением и беспокойством за судьбу девушки, перед которой он чувствовал себя виноватым. Хвастался: «…Позови меня, и я явлюсь» — а сам предстал перед ней в позоре…
Тревожная мысль заставила Хасана рвануться с места. И понеслись они навстречу всадникам, поднимая пыль за собой. Подъехав, Хасан резко потянул узду, конь вздыбился и остановился. Глянув в упор на хмурого Саида, Хасан спросил:
— Где Муумина?
— Я здесь! Здесь, Хасан! — вырвался у девушки радостный возглас, и она подъехала к нему.
— Муумина, это ты? А что на тебе надето?
— Саид меня так обрядил, когда выбирались из хутора.
— Саид Хелли-Пенжи, я приветствую тебя! — это прозвучало как благодарность. В душе Хасан дважды торжествовал: вот он и не обманулся.
— Я рад услышать от тебя приветствие, Хасан из Амузги! — с поклоном ответил Саид.
— Гордые сыны Абу-Супьяна, вы всегда на пути моих удач, поклон вам, братья!
— Слава тебе, Хасан из Амузги, — ответил старший брат. — Этот человек — убийца нашего отца, и
