значит быть естественными, непринужденно улыбаться. Наши лица скрыты за беспокойством и печалью. А листья искрились на солнце, и в небе проплывало облако.
Даже в так называемых духовных движениях поддерживаются социальные разногласия. Как охотно приветствуют человека с титулом и уступают переднее место! Как последователи толпятся вокруг знаменитостей! Как жаждем мы различий и ярлыков! Эта тяга к различию становится тем, что мы называем духовным ростом: те, кто рядом, и те, кто далек, иерархическое разделение на мастера и посвященного, ученика и новичка. Эта тяга очевидна и даже понятна в повседневном мире. Но когда эти отношения переносят в мир, где эти глупые различия не имеют никакого значения вообще, это показывает, как глубоко мы зависимы от нашей тяги и аппетитов. Без понимания этой тяги совершенно тщетно стремиться быть свободным от гордости.
«Но, – продолжил он, – мы нуждаемся в проводниках, гуру, мастерах. Может быть, вы выше них, но мы, обычные люди, нуждаемся в них, иначе мы будем подобно заблудшим овцам».
Мы выбираем наших лидеров, политических или духовных, из-за нашей собственной неуверенности, но они также неуверенны. Нам требуется, чтобы нас уговаривали и утешали, поощряли и удовлетворяли, поэтому мы выбираем учителя, который даст нам то, что мы жаждем. Мы не ищем действительности, а гонимся за вознаграждения и ощущениями. Для самовосхваления является важным то, что мы создаем учителя, мастера, и мы чувствуем себя растерянно, смущенно и беспокойно, когда наше «я» отвергают. Если вы не имеете никакого прямого контакта с реальным преподавателем, вы придумываете учителя, который далеко, который скрыт и таинственен. Первый зависим от различных физических и эмоциональных влияний, а второй – это самоспроецированный, самодельный идеал. Но оба являются результатом вашего выбора, а выбор неизбежно основан на предубеждении, пристрастии. Вы можете предпочесть дать более уважаемое и успокаивающее название для вашего предубеждения, но оно исходит от вашего замешательства и выбранных вами аппетитов. Если вы ищете удовлетворения, естественно, вы найдете то, чего желаете, но давайте не называть это истиной. Истина возникает, когда вознаграждение, желание ощущений оканчиваются.
«Вы не убедили меня, что мне не нужен мастер», – сказал он.
Истина – не предмет спора и убеждения, она не результат суждения.
«Но мастер помогает мне преодолевать мою жадность, мою завистливость», – настаивал он.
Может ли кто-то другой, каким бы великим он ни был, помочь произойти изменению внутри вас? Если он сможет, тогда вы не изменились. Просто вами помыкают, на вас оказывают влияние. Это влияние может длиться значительное время, но вы не преобразитесь. Вами овладели, и неважно, зависть ли это или так называемое благородное влияние, вы все еще раб, вы не свободны. Нам нравится быть в рабстве, принадлежать кому-то, будь то мастер или кто-нибудь другой, потому что в этой принадлежности есть безопасность. Мастер становится убежищем. Обладать означает быть обладаемым, но обладание – это не свобода от жадности.
«Я должен сопротивляться жадности, – сказал он. – Я должен бороться с нею, прилагать все усилия, чтобы уничтожить ее, и только тогда она уйдет».
Как вы говорили, вы боролись с жадностью на протяжении многих лет, и вы все еще не свободны от нее. Не говорите, что вы недостаточно старались, что является очевидным ответом. Вы можете понять что-нибудь благодаря борьбе? Победить не значит понять. То, что вы побеждаете, нужно побеждать снова и снова, но есть освобождение от этого, которое является полным пониманием. Чтобы понимать, необходимо осознание процесса сопротивления. Сопротивляться намного легче, чем понимать, и к тому же нас обучают сопротивляться. При сопротивлении нет никакой надобности в наблюдении, соображении, общении. Сопротивление – это признак отупления ума. Ум, который сопротивляется, замкнут в себе и поэтому неспособен к чувствительности, к пониманию. Понимать суть сопротивления намного важнее, чем избавиться от жадности. На самом деле, вы не слушаете то, что говорится, вы обдумываете ваши различные обязательства, которые выросли из вашей многолетней борьбы и сопротивления. Вы теперь связаны обязательствами, и вокруг ваших обязательств, о которых вы, вероятно, читали лекции и писали, вы собрали друзей. Вы вложили средства в вашего мастера, который помог вам сопротивляться. Поэтому ваше прошлое мешает вам слушать то, о чем говорится.
«Я и согласен и не согласен с вами», – заметил он.
Что и указывает, что вы не слушаете. Вы взвешиваете ваши обязательства по отношению того, что говорится, что не означает слушать. Вы боитесь слушать и поэтому вы находитесь в противоречии, соглашаясь и в то же самое время не соглашаясь.
«Вы, наверное, правы, – сказал он, – но я не могу отбросить все, что я приобретал: моих друзей, мои знания, мой опыт. Я знаю, что я должен отбросить, но я просто не могу, и это так».
Противоречие в нем теперь станет больше, чем когда-либо, поскольку, когда вы однажды осознаете то, что есть, даже если неохотно, и отрицаете это из-за ваших обязательств, устанавливается глубокое противоречие. Это противоречие – дуальность. Не может быть никакого соединения противопоставленных желаний, а если придумывается связка, то это – сопротивление, которое является последовательностью. Только в понимании того, что есть, появляется освобождение от того, что есть.
Это странно, но факт, что последователи любят, чтобы над ними измывались и управляли, мягко или грубо. Они думают, что грубое обращение – это часть их обучения, обучения духовному успеху. Желание быть обиженным, чтобы быть грубо расшевеленным, является частью удовольствия от причиненной боли. И эта взаимная деградация лидера и последователя – результат желания ощущений. Именно из-за того, что вы хотите более острых ощущений, вы следуете за кем-то и так создаете лидера, гуру. И ради этого нового удовлетворения вы жертвуете, переносите дискомфорт, оскорбления и неодобрение. Все это является частью взаимного использования, это не имеет ничего общего с действительностью и никогда не приведет к счастью.
Стимулирование
«Горы заставили меня замолчать, – сказала она. – Я взбиралась на Ингадайн, и ее красота сделала меня совершенно молчаливой. Я безмолвно стояла, любуясь чудом всего этого. Это было великолепное переживание. Жаль, что я не могу удержать эту тишину, это проживание, яркую, движущуюся тишину. Когда вы говорите о тишине, я предполагаю, что вы подразумеваете этот необычайный опыт, который я пережила. Я действительно хотела бы знать, ссылаетесь ли вы на эти же самые свойства тишины, какие я испытала. Впечатление от этой тишины длилось в течение долгого периода, и теперь я возвращаюсь к нему, я пробую вновь уловить ее и прожить в ней».
Вас сделала молчаливой Ингадайн, кого-нибудь другого – красивые человеческие формы, а третьего – мастер, книга или выпивка. Из-за внешнего побуждения личность сжимается до ощущения, которое называют тишиной и которое чрезвычайно радостно. Задача красоты и великолепия состоит в том, чтобы отогнать ежедневные проблемы и противоречия, быть отдушиной. Из-за внешнего влияния временно ум заставляют замолчать. Это возможно благодаря новому переживанию, новому восхищению, а ум потом возвращается к этому как к воспоминанию, когда он больше не испытывает это. Остаться в горах, естественно, невозможно, поскольку нужно вернуться на работу. Но искать то состояние покоя действительно возможно в некой иной форме стимулирования, в выпивке, в человеке или в идее, что и делает большинство из нас. Эти различные формы возбуждения – это средства, благодаря которым ум заставляют замолчать. Так что средства становятся существенными, важными, и мы привязываемся к ним. Поскольку средства дают нам наслаждение тишиной, они становятся доминирующими в наших жизнях, они – наш приобретенный интерес, психологическая потребность, которую мы защищаем и ради которой, если необходимо, мы уничтожаем друг друга. Средства занимают место переживания, которое теперь является только воспоминанием.
Стимуляторы могут варьироваться, каждый приобретает значимость согласно состоянию человека. Но есть схожесть во всех стимуляторах: желание убежать от того, что есть, от нашей повседневной рутины, от взаимоотношений, которые уже изжили себя, и от знаний, которые всегда застаиваются. Вы выбираете один вид спасения, а я другой, и мой особый метод всегда принимается за более разумный, чем ваш. Но любое бегство в виде идеала, кино или церкви является вредным, приводящим к иллюзии и обману. Психологическое бегство гораздо более вредно, чем открытое, будучи более изощренным и запутанным и поэтому более трудным для обнаружения. Тишина, которая вызвана стимулированием, тишина, которая выпестована дисциплиной, контролем, противлением, активным или пассивным, является результатом, следствием, и поэтому не творческая. Она мертвая.
Существует тишина, которая не является реакцией, откликом, тишина, которая не есть результат стимулирования, ощущения, тишина, которая не воссоздана из памяти, не умозаключение. Она возникает, когда понят процесс мышления. Мысль – это отклик памяти, определенных выводов, осознанных или бессознательных. Такая память диктует поступки в зависимости от получаемых удовольствия или боли. Таким образом, действие управляется идеями, и, следовательно, между действием и идеей существует конфликт. Этот конфликт всегда внутри нас, как только он усиливается, появляется побуждение избавиться от него. Но до тех пор, пока этот конфликт не понят и разрешен, любая попытка освободиться от него есть бегство. Пока действие приближено к идее, конфликт неизбежен. Только, когда действие свободно от идеи, противоречия прекращаются по-настоящему.
Но как действие вообще может когда-либо быть свободно от идеи? Конечно же, не может быть никакого действия, не возникни оно вначале в воображении. Действие следует за идеей, и я никак не могу представить себе действие, которое не является результатом идеи».
Идея – это плод памяти. Идея – это вербальное оформление памяти. Идея – это неадекватная реакция на брошенный вызов, на жизнь. Адекватный ответ на жизнь – это действие, а не воображение. Мы отвечаем в воображении, чтобы оградить нас от действия. Идеи ограничивают действие. В пространстве идей есть безопасность, а в действии нет, поэтому действие сделалось подвластным идее. Идея – это самозащитный ограничитель для действия. При остром переломном моменте, кризисе проявляется прямое действие, освобожденное от идеи. Именно против этого спонтанного действия ум держит себя в строгости. И так как у большинства из нас ум является доминирующим, идеи выступают как тормоз для действия, и, следовательно, существует трение между действием и воображением.
«Я обнаруживаю, что мой ум витает где-то в том счастливом переживании на Ингадайн. Действительно ли это побег, чтобы вновь пережить тот опыт в памяти?»
Конечно. Настоящая ваша жизнь в настоящем: эта переполненная улица, ваше дело, ваши теперешние отношения. Если бы они были приятны и давали удовлетворение, Ингадайн исчезла бы. Но поскольку реальное является запутанным
