что опасаюсь ее потери, потому что я постоянно размышляю о той фигуре и всегда использую ее, чтобы вызвать желанное состояние. Я никогда прежде не думал об этом таким образом, но теперь, когда вы спрашиваете, я понимаю то, что делаю».

   Действительно ли это живая фигура или же память о сущности, которая пришла и ушла?

   «Я почти боюсь отвечать на этот вопрос. Пожалуйста, не считайте меня сентиментальным, но это переживание очень многое значит для меня. Хотя я и пришел сюда, чтобы поговорить с вами об этом вопросе и понять его суть, теперь же я чувствую себя довольно неуверенно и не желаю его исследовать, но я должен. Иногда это живая фигура, но чаще всего это воспоминание прошлого переживания».

   Вы видите, насколько важно сознавать то, что есть, и не оказаться пойманным в ловушку того, что хотелось бы. Легко создать иллюзию и жить в ней. Давайте терпеливо вникнем в проблему. Жить прошлым, как бы ни было оно приятно, поучительно, предотвращает переживание того, что есть. То, что есть, вечно ново, а ум обнаруживает, что это чрезвычайно трудно и утомительно не жить тысячами дней вчерашних. Из-за того, что вы цепляетесь за это воспоминание, вы отклоняете живое переживание. Прошлое имеет окончание, а жизнь вечна. Память о той фигуре очаровывает вас, вдохновляет вас, придавая вам ощущение облегчения, это мертвое, дающее жизнь живому. Большинство из нас никогда не знает, что значит жить, потому что мы живем мертвым.

   Могу я заметить, сэр, что предчувствие потери чего-то очень драгоценного вползло в вас. В вас возник страх. Из-за одного этого опыта вы привнесли в жизнь несколько проблем: жадность, страх, бремя опыта и пустоту вашего собственного бытия. Если ум сможет освободить себя от всех побуждений впитывать в себя с жадностью, то переживание получит совершенно иное значение, и тогда страх полностью исчезнет. Страх – это тень, а не явление само по себе.

   «Я действительно начинаю понимать, что я делал. Я не оправдываю себя, но поскольку опыт был напряженным, таким же было и желание удержать его. Как трудно не пойматься в ловушку глубокого эмоционального опыта! Память об опыте так заманчиво убедительна, как сам опыт».

   Наиболее трудно отличать переживание настоящего и память, не так ли? Когда переживание становится памятью, прошлым? В чем скрыто тонкое различие? Вопрос ли это времени? Времени нет, когда есть переживание настоящего. Каждый опыт становится движением в прошлое, настоящее, состояние переживания, неощутимо перетекает в прошлое. Каждый переживаемый сейчас момент секундой позже становится памятью, прошлым. Это процесс, который всем нам знаком, и, кажется, это неизбежно. Но так ли это?

   «Я с интересом слушаю, как вы раскрываете проблему, и я больше чем восхищен тем, что вы говорите об этом, потому что я осознаю себя только как ряд воспоминаний, на любом уровне моего бытия. Я – это память. Возможно быть, существовать в состоянии переживания? Это именно то, что вы спрашиваете, не так ли?»

   Слова имеют тонкие значения для всех из нас, и если на мгновение мы сможем пойти за пределы этих ссылок и их реакций, возможно, мы доберемся до истины. У большинства из нас переживание всегда становится памятью. Почему? Не является ли это постоянной деятельностью ума принимать или поглощать, или отталкивать, или отрицать? Разве он не держится за то, что радостно, поучающе, существенно и не пытается устранить все, что не является полезным для него? И может ли он когда-либо быть без этого процесса? Конечно, это напрасный вопрос, как мы выясним в самой постановке его.

   Теперь давайте пойдем далее. Это активное или пассивное накопление, этот процесс оценки ума становится цензором, наблюдателем, переживающим, думающим, эго. В момент переживания переживающего нет, но переживающий возникает, когда начинается выбор, то есть когда проживание момента закончено и начинается накопление. Жадно впитывающее побуждение заслоняет проживание, переживание, делая из этого прошлое, память. Пока есть наблюдатель, переживающий неизбежно будет жаждать вобрать процесс накопления в себе, пока есть отделенная сущность, которая наблюдает и выбирает, пережитое всегда будет процессом становления. Бытие или переживание возникает, когда отделенной сущности нет.

   «Как отделенной сущности прекратить быть?»

   Почему вы задаете этот вопрос? «Как» – это новый способ приобретения. Мы теперь обеспокоены приобретением, а не тем, как достичь освобождения от нее. Свобода от чего-то никакая не свобода вообще, это реакция, сопротивление, которое только порождает дальнейшее противостояние. Но давайте возвратимся к вашему первоначальному вопросу. Была ли фигура вашей собственной проекцией, или же она возникала без вашего влияния? Была ли она независима от вас? Сознание – сложное дело, и было бы глупо дать определенный ответ, не так ли? Но можно понять, что узнавание основано на создании условий для ума. Вы изучили буддизм, и, поскольку вы сказали, что он впечатлил вас больше, чем любая другая религия, поэтому произошел процесс создания условий. Те созданные условия, возможно, спроецировали фигуру, даже притом, что сознательное мышление было занято совсем другим вопросом. Также, ваш ум, стал острым и чувствительным из-за образа вашей жизни и из-за обсуждений, которые вы вели с вашими друзьями, возможно, вы «видели» мысль, одетую в форму буддиста, как кто-то другой мог бы «видеть» ее в христианской одежде. Но была ли она самоспроецированной или какой-то другой, это не жизненно важно, не так ли?

   «Возможно, и нет, но она мне многое показала».

   Правда? Она не показала вам работу вашего собственного ума, и вы стали пленником того опыта. Любой опыт приобретает значение, когда с ним приходит самопознание, которое является единственным освобождающим или объединяющим фактором, но без самопознания опыт – это бремя, ведущее ко всякого рода иллюзиям.

   Эта проблема любви

   Маленькая утка плыла вверх по широкому каналу, словно корабль под парусами, одинокая и полная «крякающей» важности. Канал изгибался туда-сюда через город. В поле зрения не было никаких других уток, но эта одна создавала достаточно шума, за нескольких уток. Немногие, кто слышал ее, не обращали никакого внимания, но это не имело значения для утки. Она не была испугана, а чувствовала себя очень видной персоной на том канале, он принадлежал ей. За городом сельская местность была прекрасной, с зелеными пастбищами и откормленными черно-белыми коровами. На горизонте повисли массы облаков, а небо казалось низким, близким к земле, с тем особым светом, который имеется, кажется, только в этой части мира. Земля была столь же плоской, как чья-то ладонь, и дорога поднималась только, чтобы преодолеть мосты, которые пересекли высокие каналы. Это был прекрасный вечер, солнце садилось над Северным морем, а облака вбирали краски садящегося солнца. Большие полосы света, синего и розового, струились через небо.

   Она была женой известного человека, который вращался где-то высоко в правительственных кругах, почти на самом верху, но не совсем. Хорошо одетая и со спокойным поведением, при ней была та специфическая атмосфера власти и богатства, уверенность того, кто долго приучался к повиновению и исполнительности. Из одной или двух вещей, сказанных ею, было очевидно, что ее муж имел мозги, а она была управляющим. Вместе они поднялись высоко, но как только гораздо большая власть и положение были почти у них в руках, он безнадежно заболел. В этом пункте в ее рассказе она едва могла продолжать, а по ее щекам катились слезы. Она вошла улыбающаяся, с уверенностью, но это быстро исчезло. Отвернувшись, она какое-то время молчала, а потом продолжила.

   «Я прочла некоторые из ваших бесед и посетила одну или две из них. Пока я слушала вас, то, что вы говорили, многое значило для меня. Но все это быстро улетучивается из головы, и теперь, когда у меня действительно большая неприятность, я подумала, что поеду и встречусь с вами. Я уверена, что вы понимаете то, что случилось. Мой муж смертельно болен, и все, ради чего мы жили и работали, распадается на кусочки. Партия и ее деятельность продолжат существовать, но… Хотя у нас есть медсестры и доктора, я забочусь о нем сама, и в течение месяцев я так мало спала. Я не смогу перенести его потерю, хотя доктора говорят, что есть небольшой шанс выздоровления. Я думала и думала над всем этим, и меня почти тошнит от беспокойства. У нас нет детей, как вы знаете, и мы много значили друг для друга. А теперь…»

   Вы действительно хотите поговорить серьезно и проникнуть в суть вещей?

   «Я чувствую себя настолько отчаянно и потерянно, что не верю, что способна на серьезное размышление, но я должна прийти к определенной ясности внутри себя самой».

   Вы любите вашего мужа или вы любите вещи, которые приобрели через него?

   «Я люблю…» Она была слишком потрясена, чтобы продолжить.

   Пожалуйста, не посчитайте мой вопрос жестоким, но вам придется найти истинный ответ на него, иначе печаль всегда будет с вами. В раскрытии сути этого вопроса может быть открытие, что такое любовь.

   «В моем нынешнем состоянии я не могу думать обо всем этом».

   Но разве эта проблема любви не промелькнула у вас в уме?

   «Однажды, возможно, но я быстро ушла от этого. У меня всегда было так много дел, прежде чем он заболел, а теперь, конечно же, всякое размышление – это боль. Неужели я любила его из-за положения и власти, которые пришли вместе с ним, или же я просто любила его? Я уже говорю о нем, как если бы его не было! Я действительно не знаю, каким образом я его люблю. В настоящее время я слишком сбита с толку, и мой мозг отказывается работать. Если можно, я хотела бы вернуться в другой раз, возможно, после того, как я приму неизбежное».

   Если можно напомнить, принятие – это также форма смерти.

 //— * * * —// 

   Прошло несколько месяцев прежде, чем мы встретились снова. Газеты были полны новостей о его смерти, а затем о нем тоже забыли. Его смерть оставила отпечатки на ее лице, и вскоре горечь и негодование проявили себя в ее речи.

   «Я не говорила ни с кем о своих переживаниях, – объяснила она. – Я просто отошла от всей моей прошлой деятельности и похоронила себя в деревне. Это было ужасно, и, надеюсь, что вы не будете возражать, если я просто немного поговорю. Всю свою жизнь я была