вместе все фрагменты; но ведь та сущность, которая пытается сделать это, сама является частью того же раскола.
Что необходимо, так это такие разумность и страсть, которые произвели бы в жизни человека радикальную революцию, — так, чтобы не было противоречивого действия, лишь единое, непрерывное движение. Без страсти кардинальное изменение жизни невозможно. Чтобы произвести такую перемену в жизни человека, должна быть страсть. Чтобы сделать что-то действительно ценное, надо иметь эту мощную страсть, которая не является удовольствием. Именно эта страсть необходима для понимания непротиворечивого и нефрагментированного действия. Интеллектуальные концепции и формулы не смогут изменить способ жизни человека, — это под силу только истинному пониманию «того, что есть»; но для этого необходима интенсивная энергия, страсть.
Чтобы выяснить, возможна ли жизнь, — и не монастырская, но повседневная, — обладающая таким качеством страсти и разума, человек должен понять природу удовольствия. В прошлый раз мы уже рассматривали вопрос удовольствия, то, как мысль продлевает переживание, принесшее мгновение восторга, и как размышление о нём поддерживает удовольствие и продлевает его. Мы видели, что там, где есть удовольствие, там обязательно присутствуют боль и страх. Является ли любовь удовольствием? Для большинства из нас моральные ценности основаны именно на удовольствии; даже самопожертвование и самоконтроль являются стремлением к удовольствию, — к более «великому», «благородному», и прочему. Является ли любовь вопросом удовольствия? Слово «любовь» так многозначно, — где только его не используют, и в политике, и в семейной жизни. Мне кажется, только любовь, в самом глубоком смысле этого слова, способна принести способ жизни, в котором вовсе не будет фрагментации, раздробления. Страх — всегда часть удовольствия; очевидно, что там, где имеется любого рода страх во взаимоотношениях, должна быть фрагментация, должно быть разделение.
Это действительно глубокий вопрос: почему ум человека всегда разделялся в противодействии другим, результатом чего бывало насилие, и что он надеялся достичь с помощью насилия? Мы, люди, привержены к образу жизни, ведущему к войне, и тем не менее мы в то же самое время хотим мира, мы хотим свободы; но это мир — всего лишь как идея, как идеология; и одновременно, всё, что мы делаем, обуславливает нас.
Существует деление, психологическое, времени; время как прошлое (вчерашнее), сегодняшнее и завтрашнее; и мы должны исследовать это, если собираемся найти тот способ жизни, в котором деления не существует вовсе. Нам следует выяснить, не является ли психологическое время — в виде прошлого, настоящего и будущего — причиной этого деления. Не вытекает ли деление из известного в форме памяти, которая есть прошлое и которая составляет содержание самого мозга? Или разделение возникает потому, что «наблюдающий», «испытывающий», «мыслящий» сам всегда отделён от того, что он наблюдает, что он переживает? Или же деление вызывается той эгоистической центростремительной активностью, которая проявляется в виде «я» и «ты», создавая свои собственные силы сопротивления, свою собственную изолированную деятельность? Вникая во всё это, следует осознавать все эти проблемы: время; «наблюдающего», отделяющего себя от наблюдаемой вещи; переживающего, отличного от переживания; удовольствие; а также имеет ли это вообще что-либо общее с любовью.
Существует ли завтрашний день психологически? — реально? — не придуманный мыслью. В хронологическом времени завтрашний день существует; но существует ли фактически, в настоящее время, завтра? — психологически, внутренне. Если завтра существует как идея, действие не является цельным, завершённым, и такое действие порождает фрагментацию, противоречие. Идея завтрашнего дня, будущего, и есть — не так ли? — причина того, что человек не видит вполне ясно вещи такими, каковы они сейчас, — «Я надеюсь увидеть их яснее завтра». Человек ленив; у него нет той страсти, того живого интереса, что необходимы для выяснения, для понимания. Мысль изобретает идею постепенного понимания, — для которого требуется время, много времени. Но приходит ли понимание со временем? — помогает ли время ясному видению?
Возможно ли для ума быть свободным от своего прошлого, так, чтобы он не был связан временем? Завтра — психологически, — в терминах знания, известного; существует ли тогда возможность быть свободным от знания? — есть ли возможность действия вне категорий известного?
Нет ничего труднее общения. Нам не обойтись без словесной коммуникации, но, думаю, существует и более глубокий уровень общения, который является не только связью с помощью слов, но и сопричастностью, когда происходит встреча на одном уровне и с одной энергетической интенсивностью, с одной страстью; только тогда действительно имеет место сопричастность — нечто гораздо более значимое, чем одно лишь словесное общение. И поскольку мы обсуждаем очень сложный вопрос, касающийся самых основ нашей повседневной жизни, необходимо не только словесное общение, но и сопричастность. Нас интересует радикальная революция, психологически; не в неком отдалённом будущем, но прямо сегодня, сейчас. Мы хотим понять, может ли человеческий ум, столь глубоко обусловленный, измениться немедленно, чтобы его действия обрели цельность, лишённую нарывов сожаления, отчаяния, боли, страха, тревоги, озабоченности, вины и тому подобного? Как может ум отбросить всё это и быть абсолютно свежим, юным, невинным? Это действительно вопрос из вопросов. Не думаю, что такая радикальная революция возможна, пока существует разделение между «наблюдающим» и наблюдаемым, между «испытывающим» и переживанием. Конфликт вносится именно этим разделением. Любое разделение порождает конфликт, — а через конфликт, через борьбу, через войну, несомненно, не может произойти никакое изменение, в глубоком психологическом смысле, — хотя поверхностные изменения могут быть. Итак, как уму, сердцу и рассудку, всему нашему существу в целом, подойти к этой проблеме разделения?
Мы собираемся вникнуть в эту проблему сознательного и более глубокого, подсознательного уровня; мы спрашиваем, почему существует это разделение на сознательный ум, занятый своей дневной деятельностью, заботами, проблемами, поверхностными удовольствиями, заработками и прочим, и ум более глубоких уровней, со всеми их скрытыми мотивами, импульсами, непреодолимыми потребностями и страхами? Почему существует это разделение? Не оттого ли, что мы всё время заняты поверхностной болтовнёй, поверхностными потребностями в увеселениях, в увлекательном времяпрепровождении, религиозном или каком-то ином? Поскольку поверхностный ум, возможно, не умеет глубоко исследовать самого себя, когда возникает это разделение.
Каково содержимое более глубоких уровней сознания? — не в соответствии с психологами, Фрейдом и прочими, — и как вам выяснить это, если вы не читаете, что об этом сказали другие? Как вы узнаете, что представляет собой ваше подсознание? Вы будете наблюдать за ним — не так ли? Или вы надеетесь, что содержимое подсознания можно раскрыть с помощью толкования сновидений? Но кто будет эти сны толковать? Специалисты? Но они обусловлены своей специальностью. И ещё: возможно ли вообще обойтись без снов? — не считая, конечно, ночных кошмаров после плотного ужина или плохой пищи.
Существует подсознание — мы будем пока пользоваться этим словом. Из чего оно состоит? Очевидно, что из прошлого, скрытого, тёмного, забытого — расового сознания и предрассудков, семейных традиций и различной религиозной и социальной обусловленности. Может ли всё это быть раскрыто и понято без толкования сновидений, без хождений к психоаналитику, раскрыто так, чтобы ум, когда он действительно спит, пребывал в спокойствии, а не в беспрестанной деятельности? И благодаря спокойности ума, не войдёт ли в него совершенно иное качество, иная активность, никак не связанная с повседневными хлопотами, тревогами, страхами, заботами и потребностями? Чтобы в этом разобраться, чтобы выяснить возможность спать без сновидений и потому просыпаться по-настоящему свежим, необходимо быть внимательным в течение всего дня, осознавать все намёки и оттенки. Их можно уловить только во взаимоотношениях; когда вы наблюдаете свои взаимоотношения с другими, без осуждения, без выводов и оценок; просто наблюдаете своё поведение, свои реакции; наблюдаете без какого бы то ни было выбора; просто наблюдаете, так что в течение дня скрытое, подсознательное становится явным.
Почему мы придаём такую важность, такое большое значение подсознательному? В конце концов, оно такое же обыденное, тривиальное, как и сознательное. Если сознательный ум необычайно активен, наблюдателен, вслушивается и всматривается, он становится гораздо важнее подсознательного, поскольку в таком состоянии всё содержимое подсознания проявляется и делению на разные уровни приходит конец. Наблюдайте за своими реакциями, когда вы сидите в автобусе, когда вы разговариваете с женой или мужем, когда работаете, пишите или остаётесь один, — если вы когда-нибудь бываете один, — тогда весь процесс наблюдения, этот акт видения (в котором нет разделения на «наблюдающего» и «наблюдаемое») уничтожает противоречие.
Если это в какой-то степени понятно, можно задать вопрос: что такое любовь? Является ли она удовольствием? Или же ревностью? Является ли любовь собственничеством? Или любовь — это господство? — мужа над женой или жены над мужем. Определённо, ничто из этого любовью не является; тем не менее мы отягощены всем этим, тем не менее мы говорим своему мужу или своей жене или ещё кому-то: «Я люблю тебя». И к тому же большинство из нас, в той или иной форме, завистливы. Зависть возникает в результате сравнения, измерения, оценки, стремления быть не таким, какой ты есть. Можем ли мы увидеть зависть такой, какой она является фактически, в настоящее время, и быть полностью свободными от неё, чтобы она никогда не возвращалась? — иначе любовь существовать не может. Любовь не связана со временем; её нельзя культивировать; любовь — не предмет удовольствия.
Что такое смерть? Каковы отношения между любовью и смертью? Я думаю, эти отношения вскрываются при понимании значения «смерти»; смерть нельзя понять, не поняв, что представляет из себя жизнь. Чем же на деле является наша жизнь? — повседневная жизнь, не что-то идеологическое, интеллектуальное, что мы считаем должным, но что на самом деле не соответствует действительности, ложно, фальшиво. Чем на деле является наша жизнь — повседневная жизнь конфликтов, отчаяния, одиночества, изоляции? Это поле битвы, и во сне и в бодрствовании. Мы стараемся убежать от этой битвы — с помощью музыки, искусства, музеев, религиозных или философских развлечений, придумывая множество теорий, уходя с головой в знания, во что угодно, лишь бы положить конец этому конфликту, этому сражению, которое мы называем жизнью, с её неизменной печалью.
Может ли повседневная жизнь быть беспечальной? Пока наш ум радикально не изменится, наше бытие будет оставаться бессмысленным хождением на службу, добыванием денег, чтением книг, заучиванием цитат, поглощением информации, — жизнью, которая пуста, типично буржуазной жизнью. И тогда, осознавая истину этого, человек начинает придумывать ей смысл, подыскивать для неё хоть какое-то значение. Он ищет мудрецов, которые могли бы предложить для его жизни смысл и какую-нибудь цель, и поиск этот является ещё одним вариантом бегства от жизни. Такая жизнь должна подвергнуться радикальной перемене.
Почему мы так боимся смерти? — как и большинство людей. Чего мы
