же как и любовь, связывает.
«Но как мне освободиться от своего собственного стыда, от своей собственной глупости? Я отчетливо вижу, что он есть то, что он есть, и что его нельзя за это осуждать. Но как мне освободиться от этого стыда, от этого возмущения, которое постепенно накапливалось во мне и достигло высшей точки в данный момент? Как мне стереть прошлое?»
— Ваше желание стереть прошлое имеет большее значение, чем знание того, как стереть это прошлое. Мотив, с которым вы подходите к проблеме, важнее, чем знание того, что надо делать в связи с этим. Почему вы хотите вычеркнуть из памяти прошлое?
«Мне ненавистно воспоминание обо всех прошедших годах. Оно оставило горький след. Разве это недостаточно серьезное основание?»
— Не совсем, не так ли? Почему вы хотите стереть воспоминание об этом прошлом? Конечно, не потому, что оно оставило чувство горечи. Даже если бы вы были в состоянии каким-то образом вычеркнуть это прошлое, вы снова могли бы быть пойманы в сеть действий, которые вызвали бы в вас чувство стыда. Простое вычеркивание тягостных воспоминаний не разрешит проблему, не правда ли?
«Я думаю, что да. Но в чем же тогда состоит сама проблема? Есть ли необходимость ее усложнять? Она и без того достаточно сложна, по крайней мере, для меня. Зачем же добавлять еще новые трудности?»
— Прибавляем мы новые трудности или, наоборот, стараемся понять то, что есть, и освободиться от него? Запаситесь, пожалуйста, небольшим терпением. В чем причина, которая толкает вас к тому, чтобы стереть прошлое? Может быть, это прошлое и настоящее носит неприятный характер, но почему вы хотите вытеснить его? У вас имеется определенная идея или образ самой себя, а ваше воспоминание противоречит этому образу; поэтому вы стремитесь отделаться от него. Внутри вас таится высокое представление о своей личности, не так ли?
— Все мы ставим себя на тот или иной уровень и постоянно падаем с этих высот. Вот этих-то падений мы и стыдимся. То, что мы поставили себя на пьедестал, — это и есть причина нашего стыда, нашего падения. Именно это возвеличение своей личности необходимо понять, а не падение. Если отсутствует пьедестал, на который вы можете себя ставить, разве тогда возможно падение? Почему вы поставили себя на пьедестал, именуемый самолюбием, чувством собственного достоинства, идеалом и т.д.? Если вы сможете понять это, то не будет стыда перед прошлым, оно совершенно исчезнет. Вы будете такой, какая вы есть, без пьедестала. Если не будет пьедестала, если не будет тех высот, которые дают вам возможность смотреть вниз или вверх, тогда вы будете тем, от чего вы постоянно убегали. Именно желание уйти от того, что есть, от того, что вы есть, именно это желание несет с собой смятение и антагонизм, стыд и возмущение. Вас никто не обязывает говорить мне или кому-либо другому, какова вы в действительности, но осознайте то, какова вы есть, приятно это или неприятно; живите с этим без того, чтобы это оправдывать или этому сопротивляться. Живите с этим, не называя имени; потому что сам термин — это уже осуждение или отождествление. Живите с этим без страха, так как страх препятствует общению, а без общения вы не можете с этим жить. Быть в общении — значит любить. Без любви вы не можете стереть прошлое; с любовью прошлого не существует. Любите, и время перестанет существовать.
Она проделала длинный путь, проехав почти половину земного шара. У нее был настороженный взгляд и сдержанный подход к людям. Она раскрывала себя лишь настолько, чтобы иметь возможность немедленно замкнуться при первой же попытке взглянуть на нее более пристально. Она не отличалась робостью, но отнюдь не была расположена выставлять перед другими свое внутреннее состояние. Тем не менее она жаждала поговорить о самой себе и своих проблемах; специально для этого она преодолела огромное расстояние. Она говорила неуверенно, путалась в словах, не чувствовала себя свободно, но в то же время настойчиво хотела о себе высказаться. Она прочитала много книг по психологии и, хотя никогда не пыталась исследовать какую-либо проблему, могла анализировать себя; по ее словам, с детства она привыкла подвергать анализу собственные мысли и чувства.
— Почему вы так настойчиво стремитесь анализировать себя?
«Не знаю, но я всегда это делаю с тех пор, как себя помню».
— Является ли анализ способом защиты от самой себя, от эмоциональных взрывов, и последующих сожалений?
«Я вполне уверена, что именно с этой целью я и анализирую и постоянно ставлю себе вопросы. Не хочу оказаться пойманной в сеть неприятностей, чисто личных или связанных с другими. Это было бы слишком тяжело, и я предпочитаю быть вне этого. Мне ясно теперь, что самоанализ — это средство защиты, способ избежать неприятностей как в обществе, так и в семье».
— Удавалось ли вам избегать сетей?
«Я не совсем в этом уверена. В одних случаях были успехи, в других нет. Говоря об этом, я вижу, что происходит странная вещь, когда не видела все это прежде так ясно».
— Почему вы так упорно себя защищаете и от чего? Вы говорите: от неприятностей, готовых обрушиться на вас; но, собственно говоря, что это за неприятности, против которых вы должны защищаться? Если это действительно неприятности, и вы ясно видите, что это так, то вы не должны оберегать себя от них. Люди защищаются только тогда, когда полны страха, а не понимания. Итак, чего же вы боитесь?
«Я совсем не думаю, что чего-то боюсь; просто я не хочу ввязываться в повседневные трудности. У меня есть специальность, благодаря которой я могу существовать, но я хочу быть свободной от других трудностей, и мне кажется, что я обрела эту свободу».
— Если у вас нет страха, тогда почему вы противитесь трудностям? Мы сопротивляемся чему-либо только тогда, когда не знаем, как с этим обращаться. Когда вы знаете, как устроен и работает автомобиль, вы чувствуете себя с ним свободно; если что-либо происходит не так, вы всегда можете это исправить. Мы оказываем сопротивление тому, чего не понимаем. Мы сопротивляемся смятению, злу, несчастью только тогда, когда не знаем их структуру, когда не умеем все это связать вместе. Вы сопротивляетесь смятению, так как не осознаете его структуру, его происхождение. Почему вы этого не осознаете?
«Но я никогда об этом не думала в таком разрезе».
— Когда вы установите непосредственную связь со структурой смятения, вы сможете осознать работу его механизма. Лишь тогда, когда между двумя лицами существует общение, они понимают друг друга; если они друг другу сопротивляются, понимания не существует. Общение или взаимоотношения возможны только тогда, когда нет страха.
«Я понимаю, что вы хотите сказать».
«А что вы понимаете под страхом?»
— Страх может существовать только в отношении к чему-либо; он не может существовать сам по себе, оторванный от всего. Нет такой вещи, как абстрактный страх; есть страх перед известным или неизвестным, страх перед тем, что человек сделал, или что он может сделать; страх перед прошлым или будущим. Отношение между тем, что человек есть, и тем, чем он желает быть, порождает страх. Страх возникает тогда, когда то, что вы есть, вы истолковываете в терминах вознаграждения и наказания. Страх приходит вместе с ответственностью и желанием от нее освободиться. Существует страх, рожденный контрастом между страданием и удовольствием. Страх существует в конфликте противоположностей. Поклонение успеху влечет за собой страх неудачи. Страх — это процесс ума в борьбе становления. В становлении добра существует страх зла; в становлении полноты — страх опустошенности; в становлении великим существует страх оказаться ничтожным. Сравнение — это не понимание; оно вызвано страхом перед неизвестным по отношению к известному. Страх — это неуверенность в искании надежности.
Усилие становления есть начало страха, страха бытия или не бытия. Ум, этот экстракт опыта, всегда страшится безымянного, вызова. Ум, который есть имя, слово, память, может функционировать лишь в поле известного; а неизвестное — вызов от момента к моменту — встречает сопротивление или переводится умом в термины известного. Вот это сопротивление или перевод вызова и есть страх, так как ум не имеет никакого отношения к неизвестному. Известное не может быть в общении с неизвестным; известное должно прекратиться, чтобы проявилось неизвестное.
Ум — это тот, кто создает страх; и когда он этот страх анализирует, чтобы выяснить его причину и освободиться от страха, он только лишь еще больше себя изолирует и тем увеличивает страх. Когда вы производите анализ, сопротивляясь смятению, вы увеличиваете силу сопротивления; а сопротивление смятению лишь усиливает страх перед ним, который препятствует свободе. В общении, в единстве существует свобода, но не страх.
«КАК МНЕ ЛЮБИТЬ?»
Мы находились высоко на склоне горы и смотрели вниз на долину и серебряную ленту широкого потока, ярко сверкавшую на солнце. Солнечные лучи в отдельных местах пробивались через густую листву, и воздух был напоен ароматом цветов. Было прекрасное утро, роса тяжелыми каплями еще лежала на земле. Вдоль долины дул благоухающий ветерок, принося с собой отдаленный шум человеческой деятельности, звон колоколов и звуки рожка. Из долины прямо вверх поднимался столб дыма, и ветер был недостаточно сильным, чтобы его рассеять. Это было восхитительное зрелище: столб дыма поднимался с самого дна долины и стремился достичь небес, подобно древней сосне. Большая черная белка, которая долгое время ворчала на нас, наконец, угомонилась, спустилась по дереву вниз, чтобы все разузнать, и затем, несколько удовлетворив свое любопытство, сделала несколько скачков и исчезла. Появилось крохотное облачко, но небо оставалось чистым, нежным, бледно-голубым. Он ничего этого не видел, был поглощен своей неотложной проблемой. Его ум был поглощен проблемами, которые двигались и постоянно пребывали вокруг него. Это был богатый человек. Он был худощав, но крепкого сложения, имел непринужденный вид, роковую улыбку. Он теперь глядел как бы сквозь долину, и оживающая красота не трогала его; лицо его не становилось мягче и черты были такими же жесткими и решительными. Он продолжал свои искания, но не денег, а того, что он называл Богом. Он постоянно говорил о любви и Боге. Он искал повсюду, был у многих учителей. По мере того, как шли годы, искание его становилось все более ревностным. Несколько раз он приезжал сюда для бесед по этому же вопросу, однако посещения его постоянно имели характер обдуманного расчета; он всегда взвешивал, сколько требуется денег, чтобы найти Бога, сколько надо потратить на ту или иную поездку. Он знал, что для него невозможно взять с собой
