тишина приходит, когда ум более не ищет, не захвачен более процессом становления. Эта тишина — не результат накопления, ее нельзя достичь путем практики. Это безмолвие должно быть так же непознаваемо для ума, как и то, что вне времени; ибо если ум переживает это безмолвие, то существует переживающий, который является результатом прошлого опыта, познавшим безмолвие в прошлом; и то, что он переживает, — это всего лишь повторение его собственной проекции. Ум никогда не может переживать новое, и потому ум должен стать совершенно безмолвным.

Ум может быть безмолвным только тогда, когда он не находится в процессе деятельности, т.е. когда он не определяет, не дает наименования, не регистрирует, не создает накопления в памяти. Подобный процесс наименования и регистрации постоянно совершается на разных уровнях сознания, а не только в его верхних слоях. Когда поверхностные слои ума находятся в покое, более глубокий ум может давать свои указания. Когда же все сознание в целом безмолвствует и свободно от всякого становления, а это должно произойти само собой, только тогда приходит неизмеримое. Желание удержать эту свободу создает непрерывность в памяти того, кто становится; это является препятствием для реального. Реальность не обладает непрерывностью; она есть в каждый данный момент, от мгновения к мгновению, всегда новая, всегда свежая. То, что обладает непрерывностью, никогда не может иметь творческого характера.

Внешний ум — это всего лишь инструмент общения, передачи информации, он не может измерить то, что неизмеримо. Он не может высказать реальное; реальное невозможно высказать, когда же реальное высказано, оно более не является реальным.

В этом значение медитации.

ИСКАНИЕ ИСТИНЫ

Он проделал очень большой путь, много тысяч километров по воде и по воздуху. Он говорил только на своем собственном языке и с великой трудностью приспосабливался к необычному для него окружению, которое так нарушало его душевное равновесие. Он совсем не был приспособлен к другой пище и непривычному для него климату; родился он и получил воспитание в высокогорной местности, поэтому высокая температура и влажность, так сильно на него подействовали. Он был начитан, эрудирован и даже кое-что писал; по-видимому, был хорошо знаком с восточной и западной философией. Он принадлежал к римско-католическому вероисповеданию. По его словам, уже давно он не был удовлетворен всем этим, хотя и продолжал действовать по-старому из-за семейных условий. Его брак можно было считать счастливым, он любил двух своих сыновей. Теперь они учатся в колледже в своей далекой стране, и перед ними раскрыто светлое будущее. Но его неудовлетворенность тем, как он живет и действует, постоянно возрастала с годами, а несколько месяцев тому назад достигла апогея. Он покинул семью, оставив все необходимое для жены и детей, и вот он здесь. У него как раз достаточно средств, чтобы выполнить свою задачу, он приехал, чтобы найти Бога. Он сказал, что ни в какой мере его нельзя считать неуравновешенным, и что он отдает себе ясный отчет в своей цели.

— Об уравновешенности не могут судить ни тот, кто терпит неудачу, ни тот, кого балует успех. Преуспевающие могут потерять равновесие, а неудачники становятся ожесточенными и циничными или ищут спасения в какой-нибудь ими же созданной иллюзии. Уравновешенность — не в руках психоаналитика; войти в норму не значит быть уравновешенным, сбалансированным. Сама норма может быть продуктом разбалансированной культуры. Общество, основанное на стяжании, с его моделями и нормами, не находится в равновесии, независимо от того, левое оно по типу или правое, является ли в нем основным приобретателем государство или отдельные граждане. Уравновешенность — это нестяжание. Идея уравновешенности и неуравновешенности относится к полю мысли и потому не может быть судьей. Сама мысль, являясь обусловленным ответом, со своими стандартами и оценками, неистинна. Истина — не идея, не умозаключение.

Можно ли найти Бога путем настойчивых поисков? Можете ли вы искать непознаваемое? Чтобы найти, вы должны знать, что вы ищете. Если вы стремитесь что-либо найти, тогда то, что вы ищете, окажется вашей собственной проекцией; это будет то, что вы желаете, но сотворение желания не является истиной. Искать истину означает отрицать ее. Истина не имеет постоянного местопребывания; к ней нет пути, нет проводников, слово — не истина. Можно ли найти истину в определенном месте, в известных климатических условиях, среди такого-то народа? Находится ли она здесь, а не там? Может ли именно этот, а не тот человек повести к истине? Существует ли вообще проводник к истине? Когда ищут истину, тогда то, что находят, может исходить только от неведения, ибо само искание родилось от не ведения. Вы не можете искать реальное; вы должны отсутствовать, как бы исчезнуть, чтобы проявилось реальное.

«Но разве я не могу найти неизреченное? Я приехал в эту страну, так как здесь имеется большое тяготение к подобного рода исканию. В физическом отношении здесь можно быть более свободным, здесь нет необходимости иметь так много вещей; имущество не лежит над вами таким бременем, как в других местах. Вот, отчасти, почему люди уходят в монастырь. Но уход в монастырь — это психологическое спасение. Но я не хочу искать спасения в организованном одиночестве, поэтому и нахожусь здесь, отдавая свою жизнь тому, чтобы найти невыразимое. Способен ли я найти его?»

— В способности ли дело? Не налагает ли способность на того, кто следует известному курсу действий, предопределенный путь со всеми неизбежными условиями приспособления? Когда вы задаете этот вопрос, не спрашиваете ли вы о следующем: «Есть ли у вас, обыкновенного человека, необходимые данные для того, чтобы достичь желаемого?» Несомненно, из вашего вопроса следует, что только исключительно одаренный человек находит истину, а никак не рядовой обыватель. Даруется ли истина только немногим, лишь особенно сообразительным? Почему мы спрашиваем, способны ли мы найти ее? У нас есть образец, пример человека, который, как мы предполагаем, открыл истину, и вот этот образец, поднявшись высоко над нами, создает неуверенность в нас самих. Образец приобретает огромное значение, и начинается соревнование между образцом и нами; мы тоже хотим быть рекордсменами. Ваш вопрос: «Имею ли я способности?», — очевидно, исходит из сознательного или бессознательного сравнения между тем, что вы сами представляете собой, и тем, что представляет собой, по вашему мнению, образец.

Почему мы сравниваем себя с идеалом? Может ли сравнение привести к пониманию? Отличается ли идеал от нас самих? Не является ли идеал проекцией нас самих, обыкновенной самоделкой, и не лишает ли он нас понимания самих себя такими, как мы есть? Не является ли сравнение с другими бегством от понимания самого себя? Существует так много путей бегства от самого себя, и сравнение с другими — это один из них. Несомненно, если отсутствует понимание себя, искание так называемой реальности — это бегство от самого себя. Без познания себя тот бог, которого вы ищете, — это бог иллюзии, а иллюзия с неизбежностью влечет за собой конфликт и страдание. Без познания себя не может быть правильного мышления; в этом случае всякое знание есть неведение, которое может привести лишь к хаосу и разрушению. Познание себя — это не конечная цель; это лишь первый шаг на пути к неисчерпаемому.

«Разве не является чрезвычайно трудным делом — познать себя, и не потребует ли это очень долгого времени?»

— Сама мысль о том, что самопознания трудно достичь, является препятствием к такому познанию. Позвольте дать вам совет: никогда не предполагайте, что это будет трудно, или что это потребует много времени; не предрешайте того, чем оно является или не является. Начните. Познание себя есть то, что раскрывается в процессе отношений; а всякое действие есть отношение. Познание себя не приходит через самоизоляцию, уход от мира; отрицание отношений — это смерть. Смерть есть предел сопротивления. Сопротивление как подавление, подмена или сублимация в любой форме есть помеха самопознанию; но раскрыто сопротивление должно быть в отношении, в действии. Сопротивление, негативно или позитивно, с его сравнениями и оправданиями, с обвинениями и отождествлениями — это отрицание того, что есть. То, что есть, — безусловно; и осознание безусловного без всякого выбора есть его раскрытие. Это раскрытие есть начало мудрости. Мудрость — суть проявления неведомого, неисчерпаемого.

СЕНСИТИВНОСТЬ

Сад был прекрасный, с низкими газонами и старыми тенистыми деревьями. Большой дом с просторными комнатами имел безукоризненные пропорции и казался воздушным. Деревья давали приют многим птицам и белкам, а к фонтану слетались разнообразные пернатые, иногда орлы, но чаще вороны, воробьи и крикливые попугаи. Дом и сад были отгорожены высокими белыми стенами и стояли обособленно. Находиться в саду доставляло радость. Снаружи доносился шум дороги и деревни. Дорога проходила около ворот; недалеко от дома вдоль дороги растянулась деревня и начинался пригород большого города. Деревня была грязная, с открытыми канавами вдоль главной узкой улицы. Дома были покрыты тростником, наружные ступеньки разукрашены; на улице играли дети. Несколько ткачей растянули длинные пестрые нити для выделывания тканей, а небольшая группа детей наблюдала за их работой. Это была веселая сцена, яркая, шумная и насыщенная запахами. Жители деревни только что совершили омовение, и на них было очень мало одежд, так как стояла теплая погода. К вечеру некоторые из них напились, стали шуметь и говорить грубости.

Одна лишь тонкая стена отделяла чудесный сад от пульсирующей жизни деревни. Отвергать уродливое и цепляться за красоту означает быть нечувствительным. Взращивание одной из противоположностей всегда суживает ум и ограничивает сердце. Добродетель не является одним из полюсов противоположности; а если у нее есть другой полюс, то она перестает быть добродетелью. Осознавать красоту этой деревни означает быть восприимчивым к зеленому, цветущему саду. Но мы хотим воспринимать только красоту, поэтому мы отгораживаемся от того, что некрасиво. Такое подавление лишь питает нечувствительность, оно не ведет к пониманию красоты. Добро — не в саду, взятом отдельно от деревни, но в той сенситивности, восприимчивости, которая существует за пределами того и другого. Отрицание или отождествление ведет к ограниченности, что означает быть невосприимчивым. Восприимчивость, сенситивность не может питать ум, способный лишь разделять и властвовать. Существует добро и зло; но устремление к одному и избегание другого не ведет к сенситивности, которая есть основа бытия реальности.

Реальность — не противоположность иллюзии, ложному, и если вы пытаетесь приблизиться к ней как к противоположному, она никогда не проявится. Реальность может быть только тогда, когда отсутствуют противоположности. Осуждение или отождествление питает конфликт противоположностей, а конфликт порождает дальнейшие конфликты. Если подойти к факту без эмоций, без отрицания или одобрения, то это не внесет конфликта. Факт в самом себе не содержит противоположного; противоречивым он