ней и след.
На дерево вползя, Змея на нём засела,
Прекрасным соловьём Змея моя запела,
И стая было птиц отвсюду к ней подсела;
Но, воззряся в певца, все с дерева дождём.
«Ужли вам голос мой противен?» —
В досаде говорит Змея.
«Нет, – отвечал скворец, – он звучен, дивен,
Поёшь, конечно, ты не хуже соловья;
Но, признаюсь, в нас сердце задрожало,
Когда увидели твоё мы жало.
Нам страшно вместе быть с тобой.
Итак, скажу тебе, не для досады:
Твоих мы песен слушать рады —
Да только ты от нас подале пой».
1829-1830
XIX. Волк и Кот
Волк из лесу в деревню забежал,
Не в гости, но живот спасая;
За шкуру он свою дрожал:
Охотники за ним гнались и гончих стая.
Он рад бы в первые тут шмыгнуть ворота,
Да то лишь горе,
Что все ворота на запоре.
Вот видит Волк мой на заборе
Кота
И молит: «Васенька, мой друг! скажи скорее,
Кто здесь из мужичков добрее,
Чтобы укрыть меня от злых моих врагов?
Ты слышишь лай собак и страшный звук рогов!
Всё это ведь за мной». – «Проси скорей Степана,
Мужик предобрый он», – Кот-Васька говорит.
«То так; да у него я ободрал барана»,
«Ну, попытайся ж у Демьяна». —
«Боюсь, что на меня и он сердит:
Я у него унёс козлёнка». —
«Беги ж, вон там живёт Трофим». —
«К Трофиму? Нет, боюсь и встретиться я с ним:
Он на меня с весны грозится за ягнёнка!»
«Ну, плохо ж! – Но авось тебя укроет Клим!»
«Ох, Вася, у него зарезал я телёнка!»
«Что вижу, кум! Ты всем в деревне насолил, —
Сказал тут Васька Волку. —
Какую ж ты себе защиту здесь сулил?
Нет, в наших мужичках не столько мало толку,
Чтоб на свою беду тебя спасли они.
И правы, – сам себя вини:
Что ты посеял – то и жни».
1829-1830
XX. Лещи
В саду у барина в пруде,
В прекрасной ключевой воде,
Лещи водились.
Станицами они у берегу резвились,
И золотые дни, казалось, им катились.
Как вдруг
К ним барин напустить велел с полсотни щук.
«Помилуй! – говорит его, то слыша, друг, —
Помилуй, что ты затеваешь?
Какого ждать от щук добра:
Ведь не останется Лещей здесь ни пера.
Иль жадности ты щук не знаешь?»
«Не трать своих речей, —
Боярин отвечал с улыбкою, – всё знаю;
Да только ведать я желаю,
С чего ты взял, что я охотник до Лещей?» [156]
1829-1830
Кипящий Водопад, свергался со скал,
Целебному ключу с надменностью сказал
(Который под горой едва лишь был приметен,
Но силой славился лечебною своей):
«Не странно ль это? Ты так мал, водой так беден,
А у тебя всегда премножество гостей?
Не мудрено, коль мне приходит кто дивиться;
К тебе зачем идут?» – «Лечиться», —
Смиренно прожурчал Ручей. [157]
1816
XXII. Лев
Когда уж Лев стал хил и стар,
То жёсткая ему постеля надоела:
В ней больно и костям; она ж его не грела,
И вот сзывает он к себе своих бояр,
Медведей и волков пушистых и косматых,
И говорит: «Друзья! для старика,
Постель моя уж чересчур жестка:
Так как бы, не тягча ни бедных, ни богатых,
Мне шерсти пособрать,
Чтоб не на голых камнях спать».
«Светлейший Лев! – ответствуют вельможи, —
Кто станет для тебя жалеть своей
Не только шерсти – кожи,
И мало ли у нас мохнатых здесь зверёк:
Олени, серны, козы, лани,
Они почти не платят дани;
Набрать с них шерсти поскорей:
От этого их не убудет;
Напротив, им же легче будет».
И тотчас выполнен совет премудрый сей.
Лев не нахвалится усердием друзей;
Но в чём же то они усердие явили?
Тем, что бедняжек захватили
И дочиста обрили,
А сами вдвое хоть богаче шерстью были —
Не поступилися своим ни волоском;
Напротив, всяк из них, кто близко тут случился,
Из той же дани поживился —
И на зиму себе запасся тюфяком.
1829-1830
XXII. Три Мужика
Три Мужика зашли в деревню ночевать.
Здесь, в Питере, они извозом промышляли;
Поработа?ли, погуляли
И путь теперь домой на родину держали.
А так как Мужичок не любит тощий спать,
То ужинать себе спросили гости наши.
В деревне что за разносол:
Поставили пустых им чашку щей на стол,
Да хлеба подали, да, что осталось, каши.
Не то бы в Питере, – да не о том уж речь;
Всё лучше, чем голодным лечь.
Вот Мужички перекрестились
И к чаше приютились.
Как тут один, посме?тливей из них,
Увидя, что всего немного для троих,
Смекнул, как делом тем поправить
(Где силой взять нельзя, там надо полукавить).
«Ребята, – говорит, – вы знаете Фому,
Ведь в нынешний набор забреют лоб ему». —
«Какой набор?» – «Да так. Есть слух – война с Китаем.
Наш Батюшка велел взять дань с Китайцев чаем».
Тут двое принялись судить и рассуждать
(Они же грамоте, к несчастью, знали:
Газеты и, подчас, реляции читали),
Как быть войне, кому повелевать.
Пустилися мои ребята в разговоры,
Пошли догадки, толки, споры;
Пока они судили, да рядили,
Да войска разводили,
Он ни гугу – и щи, и кашу, всё приел.
* * *
Иному, до чего нет дела,
О том толкует он охотнее всего,
Что будет с Индией, когда и от чего,
Так ясно для него;
А поглядишь – у самого
Книга девятая
I. Пастух
У Саввы, Пастуха (он барских пас овец),
Вдруг убывать овечки стали.
Наш молодец
В кручине и печали:
Всем плачется и распускает толк,
Что начал он овец таскать из стада
И беспощадно их дерёт.
«И не диковина, – твердит народ, —
Какая от волков овцам пощада!»
Вот волка стали стеречи.
Но отчего ж у Саввушки в печи
То щи с бараниной, то бок бараний с кашей?
(Из поварёнок, за грехи,
В деревню он был сослан в пастухи:
Так кухня у него немножко схожа с нашей.)
За волком поиски; клянёт его весь свет;
Обшарили весь лес, – а волка следу нет.
Друзья! Пустой ваш труд: на волка только слава,
А ест овец-то – Савва. [158]
1832
II. Белка
В деревне, в праздник, под окном
Помещичьих хорo?м,
Народ толпился.
На Белку в колесе зевал он и дивился.
Вблизи с берёзы ей дивился тоже Дрозд:
Так бегала она, что лапки лишь мелькали
«Землячка старая, – спросил тут Дрозд, – нельзя ли,
Сказать, чтo? делаешь ты здесь?» —
«Ох, милый друг! тружусь день весь:
Я по делам гонцом у барина большого;
Ни даже духу перевесть». —
И Белка в колесе бежать пустилась снова.
«Да, – улетая, Дрозд сказал, – то ясно мне,
Что ты бежишь, а всё на том же ты окне».
Посмотришь на дельца иного:
Хлопочет, мечется, ему дивятся все:
Он, кажется, из кожи рвётся,
Да только всё вперёд не подаётся,
Как Белка в колесе. [159]
1832
III. Мыши
«Сестрица! знаешь ли, беда! —
На корабле Мышь Мыши говорила, —
Ведь оказалась течь: внизу у нас вода
Чуть не хватила
До самого мне рыла.
(А правда, так она лишь лапки замочила.)
И чтo? диковинки – наш капитан
Или с похмелья, или пьян.
Матросы все – один ленивее другого;
Ну, словом, нет порядку никакого.
Сейчас кричала я во весь народ,
Что ко дну наш корабль идёт:
Куда! – Никто и ухом не ведёт,
Как будто б ложные я распускала вести;
А ясно – только в трюм лишь стоит заглянуть,
Что кораблю часа не дотянуть.
Сестрица! неужли нам гибнуть с ними вместе!
Пойдём же, кинемся скорее с корабля;
Тут в Океан мои затейницы спрыгнули
И – утонули;
А наш корабль, рукой искусною водим,
Достигнул пристани и цел и невредим.
Теперь пойдут вопросы:
А что же капитан и течь, и что матросы?
Течь слабая, и та
В минуту унята;
А остальное – клевета.
1832
IV. Лиса
Зимой, ранёхонько, близ жи?ла,
Лиса у проруби пила в большой мороз.
Меж тем оплошность ли, судьба ль (не в этом сила),
Но – кончик хвостика Лисица замочила,
И ко льду он примёрз.
Беда невелика, легко б её поправить:
Рвануться только посильней
И волосков хотя десятка два оставить,
Но до людей
Да как испортить хвост? А хвост такой пушистый,
Нет, лучше подождать – ведь спит ещё народ;
А между тем авось и оттепель придёт,
Так хвост от проруби оттает.
Вот ждёт-пождет, а хвост лишь боле примерзает.
Глядит – и день светает,
Народ шеве?лится, и слышны голоса.
Тут бедная моя Лиса
Но уж от проруби не может оторваться.
По счастью, Волк бежит. «Друг милый! кум! отец! —
Кричит Лиса. – Спаси! Пришёл совсем конец!»
Вот кум остановился —
И в спа?сенье Лисы вступился.
Он на?чисто отгрыз ей хвост.
Тут без хвоста домой моя пустилась дура.
Уж рада, что на ней цела осталась шкура.
Мне кажется, что смысл не тёмен басни сей:
Щепотки волосков Лиса не пожалей —
Остался б хвост у ней. [160]
1832
V. Волки и Овцы
Овечкам от Волков совсем житья не стало,
И до того, что наконец
Правительство зверей благие меры взяло
Вступиться в спа?сенье Овец, —
И учреждён Совет на сей конец.
Большая часть в нём, правда, были Волки;
Но не о всех Волках ведь злые толки.
Видали и таких Волков, и многократ, —
Примеры эти не забыты, —
Которые ходили близко стад
Смирнёхонько – когда бывали сыты.
Так почему ж Волкам в Совете и не быть?
Хоть надобно Овец оборонить,
Но и Волков не вовсе ж притеснить!
Вот заседание в глухом лесу открыли;
Судили, думали, рядили
И, наконец, придумали закон.
Вот вам от слова в слово он:
«Как скоро Волк у стада забуянит
И обижать он Овцу станет,
То Волка тут властна Овца,
Не разбираючи лица,
Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,
В соседний лес иль в бор».
В законе нечего прибавить, ни убавить.
Да только я видал: до этих пор, —
Хоть говорят, Волкам и не спускают, —
Что будь Овца ответчик иль истец,
В леса таскают.
1832
VI. Крестьянин и Собака
У мужика, большого эконома,
Хозяина зажиточного дома,
Собака нанялась и двор стеречь,
И хлебы печь,
И, сверх того, полоть и поливать рассаду.
Читатель говорит, – тут нет ни складу,
Ни ладу.
Да видано ль, чтоб где собаки хлеб пекали
Или рассаду поливали?
Читатель! Я бы был не прав кругом,
Когда сказал бы: «да», – да дело здесь не в том,
А в том, что наш Барбос за всё за это взялся,
И вымолвил себе он плату за троих;
Барбосу хорошо: что нужды до других.
Хозяин между тем на ярмарку собрался,
Поехал, погулял – приехал и назад,
Посмотрит – жизни стал не рад,
И рвёт, и мечет он с досады:
Ни хлеба дома, ни рассады.
Залез и клеть его обкрал начисто вор.
Вот на Барбоса тут посыпалось руганье;
Но у него на всё готово оправданье:
Он за рассадою печь хлеб никак не мог;
Рассадник оттого лишь только не удался,
Что, сторожа? вокруг двора, он стал без ног;
А вора он затем не устерёг,
Что хлебы печь тогда сбирался.
1833
VII. Два мальчика
«Сенюша, знаешь ли, покамест, как баранов,
Пойдём-ка да нарвём в саду себе каштанов!»
«Нет, Федя, те каштаны не про нас!
Хоть, кажется, они и недалёко,
Ты знаешь ведь, как дерево высоко:
И нам каштанов тех не есть!»
«И, милой, да на что ж догадка!
Где силой взять нельзя, там надобна ухватка.
Я всё придумал: погоди!
На ближний сук меня лишь подсади.
А там мы сами умудримся —
И досыта каштанов наедимся».
Вот к дереву друзья со всех несутся ног,
Тут Сеня помогать товарищу принялся,
Пыхтел, весь потом обливался
И Феде, наконец, вскарабкаться помог.
Взобрался Федя на приволье:
Как мышке в
